Анализ рассказа Шукшина Верую

«Верую!», анализ рассказа Шукшина

Жанровые особенности

Рассказ написан в 1971 г. Исходя из рассуждений самого Шукшина, это произведение можно отнести и к «рассказам-анекдотам», и к «рассказам-характерам». Анекдотичность и заведомо «смеховые» ожидания читателей обеспечивает сама представленная в рассказе фигура неверующего попа; однако характеры обоих главных героев – как самого батюшки, так и Максима, которого поп называет «сыном своим простодушным», – в конце концов оказываются и самым важным, и самым интересным в этом рассказе.

Герои рассказа

Кроме двух главных героев, в рассказе есть два эпизодических, они создают социально-психологический фон. Это Люда – жена Максима и Илья Лапшин – родственник попа. Они представляют то подавляющее большинство землян, у которых душа не болит. У Люды она не болит, потому что она «рабочая женщина», у Ильи – потому что он охотник и хочет убить 12 барсуков, хотя для дела (лечения попа барсучьим жиром) нужно всего 3. Бессмысленное трудолюбие Люды и бессмысленная кровожадность Ильи символизируют библейскую «суету сует», полностью поглотившую помыслы мира сего – но не всего: остаются такие, как Максим Яриков и безымянный поп.

Поп – настоящий профи, асс «душеведения», Максим же – всего лишь настырный дилетант, и вот они поистине находят друг друга. В этой «находке» раскрывается главная проблема рассказа, и на ней сосредоточено всё повествование.

Проблематика

Уже первая фраза («По воскресеньям наваливалась особенная тоска») поистине дерзко (если вспомнить, что Шукшин – писатель советский) заявляет главную проблему: свято место пусто не бывает. У народа отняли воскресную церковную службу – и, натруженный за неделю, он всё чего-то ждёт, как бы по инерции: «Люди, – говорит Люда, – дождутся воскресенья-то да отдыхают культурно… В кино ходют». И только муж её Максим, один на всю деревню, смутно чует: кино и прочий «культурный отдых» – суррогат. И пить не может: когда пьёт – чувствует себя предателем «хуже Власова» и идёт сдаваться в милицию.

Сюжет и композиция

И лишь когда Максиму становится совсем тошно – заканчивается затянувшаяся экспозиция его болящей души и начинается завязка: наш герой вспоминает, что к Илье Лапшину издалека (на самолёте!) явился родственник-поп лечить больные лёгкие барсучьим салом.

Что бы ни привело попа в глухую алтайскую деревню (судя по его вольнодумству, не иначе как из самой Москвы или, как минимум, из Ленинграда), но именно здесь, вдали от церковного начальства и формальной паствы, он может по-настоящему расслабиться и явить если не миру, то двум обалдевшим мужикам, и своё истинное лицо, и свою изболевшуюся душу. Объявляя Максиму, что он «правильно догадался: у верующих душа не болит», поп объясняет: весь вопрос в том – «во что верить». Всё дальнейшее и посвящено выяснению этого вопроса попом на глазах изумлённого Максима и в присутствии спящего (пробудившегося лишь в финале) Ильи. Символ веры, который предлагает поп, – это обычные приметы советской жизни (авиация, механизация сельского хозяйства и научная революция) и антисоветские утверждения о том, что большие города вонючие, что все скоро убегут из них на природу. В конце концов, от Символа веры остаётся только слово “верую”, вынесенное в заголовок.

Стилистические особенности

Этот до времени постмодернистский рассказ весь построен на таких стилевых приёмах, как реминисценция и аллюзия. Дело в том, что в 12-м номере журнала «Москва» за 1966 год и 1-м за 1967 год был впервые опубликован доселе никому не известный роман М.А. Булгакова «Мастер и Маргарита», как это и обещал К.М. Симонову (главному ходатаю за роман) главный редактор «Москвы» Е.Е. Поповкин (1907 – 1968!). Симонов объяснял, что Поповкин очень болен, поэтому не боится никого и ничего, что он – человек слова. Сам же редактор на предостережения об опасности печатания романа отвечал, что для него это единственный способ остаться в истории литературы. Таким вот образом и вошла в наш литературный и философский быт знаменитая дилемма: «Что бы делало добро, если бы не существовало зла, и как выглядела бы земля, если бы с неё исчезли тени?» А Поповкин остался в истории литературы – в том числе в истории 60-летнего, смертельно больного попа в рассказе Шукшина, безбоязненно заявившего, что зло появилось вместе с родом человеческим, и только после этого появилось добро: « Другими словами, есть зло – есть добро, нет зла – нет добра».

Вообще этот небольшой рассказ на удивление насыщен знаками-аллюзиями: тут и «предатель родины» генерал Власов, и «любивший мужика» поэт Есенин. Но главная аллюзия – зловещая аллюзия-травестия: неверующий в христианского Бога поп импровизирует свой шутовской, «смеховой», «карнавальный» Символ веры, и эта травестия исполняется во время бешеной языческой пляски: «И трое во главе с яростным, раскалённым попом пошли, приплясывая, кругом, кругом». Этот сумрачный финал точно соотносится с философским выводом попа: «Круг замкнулся – мы обречены».

2.Рассказ в.Шукшина «Верую!». (Аспект анализа – по выбору студента).

Череда шукшинских рассказов имеют глагольные названия (4 рассказа в одном сборнике). Экспрессия, диалогичная стихия проявляется на уровне названия. Высшая степень эмоциональности. Ситуация философская, бытийная. Главного героя снедает тоска, он не может объяснить почему. В повседневной жизни у него все ладно (дом, работа, семья). Максиму 40 с небольшим лет. Он – крепкий, жилистый мужчина, волчий взгляд. Он – потертый жизнью человек с жестким, сильным характером. С ним «что-то» случается, звучит неопределенная модальность, герой чувствует, что что-то ему не хватает. Никакие традиционные средства не помогают. Герой пытается понять, разобраться, чего ему не хватает в жизни. Ситуация в рассказе связана со встречей героя с человеком, который, как считает Максим, может помочь ему разобраться.

К соседу приезжает поп, священник. У попа приключилась легочная болезнь, он приехал лечить барсучьим салом, а сосед Максима – как раз охотник. Максим узнает о попе, сразу же идет пообщаться. Это профессиональная сфера деятельности попа. Встреча Максима и попа – центральная, определяет сюжет рассказа. Неканоничный образ священника создает Шукшин: с одной стороны, поп немолодой, пожилой, грузный мужчина. Видно, Максим оценивает героя и видит своим волчьим взглядом, что поп за жизнь крепко держится, борется со своей болезнью, надеется победить. Витальное, жизненное начало присутствует в герое. Дальше завязывается разговор между Максимом и попом. В чем смысл жизни – вопрос, который их волнует. Священник – обычный, сельский. Главное открытие, которое совершает Максим: оказывается, что священник тоже истиной не владеет, откровенно об этом заявляет. Каждый из них не владеет большой мудростью, но они понимают, что перед ними стоят вопросы смысла жизни, которые окончательного ответа не имеют.

Поп излагает свой символ веры: Бог есть и имя ему жизнь. В итоге психологическая кульминация – пляска, танец, который имеет карнавальные черты, понимание, что окончательных ответов (что такое истина, жизнь, смысл жизни, смерть, Бог) на эти вопросы не найти. Поп и Максим устраивают карнавальный танец, в котором начинают произносить неканонический символ веры: соединяют в нем реальный эмпирический жизненный опыт. Это момент выплеска энергии, энергии неудовлетворенности, каждый из них неудовлетворен повседневным существованием, герои занимаются поисками ответов на вопросы жизненные. Душевная неуспокоенность переплавляется в танец, символ веры, где все смешивается (и жизнь, и духовный мир, и революция). У попа пограничное состояние – между жизнью и смертью.

1.«Пушкинский дом» а. Битова (или романы Саши Соколова) , характеристика идейно-эстетического своеобразия.

Саша Соколов «Школа для дураков»

«Это книга об утонченном и странном мальчике, страдающем раздвоением личности. который не может примириться с окружающей действительностью», – так пишет о романе «Школа для дураков» сам автор.

Есть посвящение: слабоумному мальчику Вите Пряскину, моему приятелю и соседу. Саша Соколов: «Отдельные критики подозревают, что мальчик Витя Пляскин, которому я посвятил книгу, лицо вымышленное: очень уж это имя отзывается Виттовой пляской. Однако он реально существовал, действительно был слабоумным, жил в нашем многоквартирном доме на Велозаводской и стал первым другом моего детства. Точнее, второй, московской его половины. Дружба дружбой, а просвещение врозь: я ходил в обычную семилетку, а Виктора водили в заведение, именуемое в уличном обиходе не иначе как «школа для дураков». Судя по вдохновенным воплям, визгу и хохоту, что доносились из ее открытых в теплые дни окон, учиться там было куда увлекательней, чем в моей».

Один из эпиграфов – глаголы-иселючения. Как в русском языке существуют глаголы-исключения, так и в обществе, подобно языку, имеющему свои правила и законы, всегда были и будут люди, которым невозможно жить по правилам. Это изгои, “белые вороны”, сумасшедшие, гении. Герой обладает, по словам учительницы литературы по прозвищу Водокачка, избирательной памятью: он запоминает только то, что поражает его воображение, и поэтому живёт так, как хочет сам, а не так, как хотят от него другие.

ВРЕМЯ! Всматривание позволяет герою не только познавать мир, но и преодолевать время, расширяя его рамки за счёт возникающих при этом ассоциаций, в результате чего взаимно сосуществуют несколько временных плоскостей, наложенных в сознании героя одна на другую.

Главный герой романа Ученик Такой-то – подросток, который учится в так называемой спецшколе и страдает раздвоением сознания (Другой), и именно эта черта делает его уникальным, его видение мира не укладывается в привычные реалистические рамки. М. Липовецкий пишет: «…поскольку сознание повествователя поражено безумием, то и получается, что одному, внешнему хаосу противостоит другой, внутренний, хаос – и это уже примета постмодернизма». М. Липовецкий считает, что образ главного героя связан с традицией юродства и отмечает, что шизофренический синдром становится мотивировкой полифонизма. Речь героя имеет сложную структуру: повествование ведется прерывисто, нелогично, в основной рассказ часто вклиниваются посторонние сюжеты, образующие новую историю. Герой страдает раздвоением личности, причем одна его половина пытается раскрыть ему правду на жестокие факты действительности, другая половина инфантильно закрывает на это глаза и заменяет реальные события вымышленными: «Не притворяйся, будто ты не знаешь, кто я такой; если ты называешь меня сумасшедшим, то ты сам точно такой же сумасшедший, потому что я – это ты сам». Предметы в окружающем героя мире часто не обретают названий, так же как и он сам, по сути, не имеет определённого имени, однако называние предмета — это ничто по сравнению с фактом существования вообще: “А как называлась станция? Я никак не могу рассмотреть издали. Станция называлась”.

Вероятно, из-за своеобразия восприятия мира главным героем, практически все персонажи начинают существовать в нескольких ипостасях: Виолетта Аркадьевна/Вета Акатова/ветка акации/станционная проститутка/«простая девочка», профессор Акатов/Леонардо да Винчи; учитель географии Павел/Савл Норвегов/бессмертный пророк; почтальон Михеев/Медведев/ Насылающий Ветер.

Школа как образовательное учреждение теряет свое назначение: в ней учат тех, кого заведомо нельзя научить, учеников не воспитывают, а скорее «муштруют».

В «Школе для дураков» мы можем наблюдать использование приема «поток сознания», провозглашенного модернистами. У главного героя С. Соколова поток речи становится неуправляемым, абзацы и границы между предложениями утрачиваются, знаки препинания опускаются. Повествование обретает форму «потока сознания», перечисления, каталогизирования. “Школа для дураков” – это метафора мироустройства, с которым не согласны ни герой, ни его автор. Если герой, как пишет А.Генис, “пытается сбежать на природу, на дачу, в “страну вечных каникул”, вырваться не только из школы, но и из самой истории, которая тащит его не туда, куда ему надо, а туда, куда надо всем”, то автор, также тоскующий по свободе, создает текст, сама форма которого свободна: поток сознания. Слайд: «… но ветка спит, сомкнув лепестки цветов, и поезда, спотыкаясь на стыках, ни за что не разбудят ее и не стряхнут ни капли росы — спи спи пропахшая креозотом ветка утром проснись и цвети потом отцветай сыпь лепестками в глаза семафорам и пританцовывая в такт своему деревянному сердцу смейся на станциях продавайся проезжим и отъезжающим плачь и кричи обнажаясь в зеркальных купе как твое имя меня называют Веткой я Ветка акации я Ветка железной дороги я Вета беременная от ласковой птицы по имени Найтингейл я беременна будущим летом и крушением товарняка вот берите меня берите я все равно отцветаю это совсем недорого я на станции стою не больше рубля я продаюсь по билетам а хотите езжайте так бесплатно ревизора не будет он болен погодите я сама расстегну видите я вся белоснежна ну осыпьте меня совсем осыпьте же поцелуями никто не заметит лепестки на белом не видны а мне уж все надоело иногда я кажусь себе просто старухой которая всю жизнь идет по раскаленному паровозному шлаку по насыпи она вся старая страшная я не хочу быть старухой милый нет не хочу я знаю я скоро умру на рельсах я я мне больно мне будет больно отпустите когда умру отпустите эти колеса в мазуте ваши ладони в чем ваши ладони разве это перчатки я сказала неправду…» (и т.д. в целов на 2 страницы)

К приметам постмодернизма мы можем отнести приём цитирования, экспериментального отношения к цитатам и аллюзиям, утверждение новой эстетики языка, отсутствие морализаторский и дидактических тем. Например, цитаты из песен: «Штыками и картечью проложим путь себе» – цитата из песни на слова популярного в советские годы автора, А. Безыменского; «Через годы через расстоянья» – цитата из песни «Песня остается с человеком», “В неапольском порту с пробоиной в борту Джанетта поправляла такелаж, но прежде чем уйти в далекие пути, на берег был отправлен экипаж”.

Гуманистические принципы замещаются на игровые. М. Берг указывает на о сходство прозы С. Соколова с игровой поэтикой лианозовской школы, где делается акцент на отказе от прямого лирического монолога, который подменяется диалогической игрой чужими голосами и языковыми масками, а результат выражается стилистической разбалансированностью текста, то есть, присутствием в нем элементов, присущих различным эпохам, сознаниям и стилям языка, что мы и наблюдаем в «Школе для дураков».

Один из наиболее распространенных постмодернистских приемов, которым пользуется С. Соколов в «Школе для дураков» — это внесение в текст черновиков и вставных рассказов. Есть целая глава, которая называется «Теперь, рассказы написанные на веранде». Или, например, сказка и Скирлах, рассказ-напутствие учителя географии Павла Петровича Норвегова о плотнике (глава 5 «Завещание»). По мнению Липовецкого эта притча является ключевым эпизодом романа. Ее важность заключается, в первую очередь, в том, что в ней связываются категории, «ранее принадлежавшие к полярным мирообразам «Школы для дураков»: творца и палача, птицу и жертву. Творец – палач – птица – жертва образуют здесь некое нерасчленимое художественное целое». Смерть в этой притче «отождествляется с преодолением шизофренической расщепленности, схождением всех версий существования в одну единственную точку и, следовательно, прекращением метаморфоз». Критик связывает с темой смерти мотив «мела», который встречается в книге. (вагоны, исписанные мелом, меловые карьеры, название станции «Мел», река Мел, дома из мела, перепачканные мелом рубли, меловые плиты на могилах; скульптуры у школы – два меловых старика и меловая девочка; меловое рабство).

И. Азеева указывает на цитатную основу названия романа: ключевое выражение «школа для дураков» писатель принял как из народной речи, так и из уст собственного героя: «Дорогой автор, я назвал бы вашу книгу ШКОЛА ДЛЯ ДУРАКОВ; знаете, есть Школа игры на фортепьяно, Школа игры на барракуде, а у вас пусть будет ШКОЛА ДЛЯ ДУРАКОВ, тем более, что книга не только про меня или про н е г о, д р у г о г о, а про всех нас, вместе взятых, учеников и учителей, не так ли?» Азеева отмечает особые отношения героев книги, которые мы можем назвать «сотворчеством».

М. Егоров отмечает фиктивную ситуацию написания текста «на глазах» у читателя, т.е. продуцирование спонтанного текста, мнимую импровизацию.

Для речи фиктивного автора «Школы для дураков» свойственно частое обращение к цитатам из русского народного творчества или стилизации такового: «тра та та тра та та вышла кошка за кота» – фрагмент из детской стихотворной сказки «Ссора» С. Михалкова, которая, в свою очередь имитирует фольклорную детскую сказку; «горят костры горючие кипят котлы кипучие» – цитата из русской народной сказки «Сестрица Алёнушка и братец Иванушка», «спой мне песню, как синица за водой поутру шла» – «Зимний вечер» А. С. Пушкина (Спой мне песню, как синица Тихо за морем жила; Спой мне песню, как девица За водой поутру шла); «коси, коса, пока роса, или: коси-коси, ножка, где твоя дорожка», «эники-беники ели вареники, или: вышел месяц из тумана, вынул ножик из кармана. Но прекраснее: жили-были три японца — Як, Як-Цидрак, Як-Цидрак-Цидрони, жили-были три японки — Цыпа, Цыпа-Дрипа, Цыпа-Дрипа-Лимпомпони; все они переженились: Як на Цыпе, Як-Цидрак на Цыпе-Дрипе, Як-Цидрак-Цидрони на Цыпе-Дрипе-Лимпомпони.» – детские считалочки; «во саду ли» – фрагмент русской народной песни, «как у наших у ворот»– детская русская народная песня, «ах вы сени» – русская народная песня; «мерзни-мерзни волчий хвост»; «Скирлучими, мама. От слова скирлы» – русская народная сказка «Медведь – липовая нога». На этой русской народной сказке стоит остановиться подробнее, так как главный герой не раз её упоминает и в книге есть целая глава, названная «Скирлы».

В тексте встречается какой-то метаморфозный, полусказочный персонаж – ведьма Тинберген, у которой, по законам сказочного жанра есть кот («кот Тинберген») она же – завуч школы, она же – соседка Шейна Соломоновна Трахтенберг).

Также автор использует в тексте не только сказочные, но и мифологические образы, например, это река Лета (река забвения, протекающая в подземном царстве), а также близкая к мифологии фигура какого-то богоподобного существа, Насылающего ветер (почтальон Михеев (Медведев).

Абстрактный автор склонен к употреблению синтаксических конструкций, отсылающих нас к Библии. Например: «он оглянулся в движении своём», «реки ваши потекут вспять», «преврати дождь в град, день в ночь, хлеб наш насущный даждь нам днесь», «косари, посрамленные чудом», «я сказал: стучите, и вам откроют», «принесите мои одежды!», «отца твоего» и др. Благодаря использованию таких конструкций создается иллюзия сближения художественного произведения с сакральным текстом, а описание жизни героя «ученика такого-то» – с житием святого. Кстати, фигура «наставника» главного героя, учителя Павла Норвегова (он же Савл), также отсылает нас к библейской фигуре апостола Павла.

Реминисценции на худ. произведения: например, на «Мастера и Маргариту»: ««Одни утверждали, будто он молод и мудр, другие – будто стар и глуп, третьи настаивали на том, что он средних лет, но неразвит и необразован, четвертые – что стар и умен».

Каламбуры, основанные на созвучии: почтенный караул, народное оборзование, констриктор (кондуктор), констрикторы (конструкторы), внутренняя калитика (политика), болекровие. Или на замене одного или добавления нового из устойчивого выражения: «белым по черному и коричневому», «два ученых, подающих одежды», «статья печатается в беспорядке дискуссии» «положение лещей», «Дети капитана Блэда», «надежды и планктон на будущее».

Окказиональные неологизмы: «дождепад и даже градобой», «некомиссии», «скирлучие».

Пейте чай, милостивый государь.

Цоп-цоп, цайда-брайда, рита-усалайда. Ясни, ясни, на небе звезды, мерзни, мерзни волчий хвост.

Вета, Вета разута и раздеты. Или: «Вета. Та».

Водокачка – прозвище учительницы словесности. «буквы, составляющие само слово, вернее половина букв (читать через одну, начиная с первой) — это ее, преподавателя, инициалы: В. Д. К. Валентина Дмитриевна Калн — так ее звали. Но остаются еще две буквы — Ч и А, — и я забыл, как расшифровать их… В понятии наших одноклассников они могли бы означать что угодно, а между тем, не признавалась никакая иная расшифровка, кроме следующей: Валентина Дмитриевна Калн – человек-аркебуза… Пусть та преподаватель совершенно не была похожа на водокачку, – скажешь ты, — зато она необъяснимо напоминает само слово, сочетание букв, из которых оно состоит (состояло, будет состоять) — В, О, Д, О, К, А, Ч, К, А».

“Верую!”, анализ рассказа Шукшина

Жанровые особенности

Рассказ написан в 1971 г. Исходя из рассуждений самого Шукшина, это произведение можно отнести и к “рассказам-анекдотам”, и к “рассказам-характерам”. Анекдотичность и заведомо “смеховые” ожидания читателей обеспечивает сама представленная в рассказе фигура неверующего попа; однако характеры обоих главных героев – как самого батюшки, так и Максима, которого поп называет “сыном своим простодушным”, – в конце концов оказываются и самым важным, и самым интересным в этом рассказе.

Герои

Кроме двух главных героев, в рассказе есть два эпизодических, они создают социально-психологический фон. Это Люда – жена Максима и Илья Лапшин – родственник попа. Они представляют то подавляющее большинство землян, у которых душа не болит.

У Люды она не болит, потому что она “рабочая женщина”, у Ильи – потому что он охотник и хочет убить 12 барсуков, хотя для дела нужно всего 3. Бессмысленное трудолюбие Люды и бессмысленная кровожадность Ильи символизируют библейскую “суету сует”, полностью поглотившую помыслы мира сего – но не всего: остаются такие, как Максим Яриков и безымянный

Поп – настоящий профи, асс “душеведения”, Максим же – всего лишь настырный дилетант, и вот они поистине находят друг друга. В этой “находке” раскрывается главная проблема рассказа, и на ней сосредоточено все повествование.

Проблематика

Уже первая фраза поистине дерзко заявляет главную проблему: свято место пусто не бывает. У народа отняли воскресную церковную службу – и, натруженный за неделю, он все чего-то ждет, как бы по инерции: “Люди, – говорит Люда, – дождутся воскресенья-то да отдыхают культурно… В кино ходют”.

И только муж ее Максим, один на всю деревню, смутно чует: кино и прочий “культурный отдых” – суррогат. И пить не может: когда пьет – чувствует себя предателем “хуже Власова” и идет сдаваться в милицию.

Сюжет и композиция

И лишь когда Максиму становится совсем тошно – заканчивается затянувшаяся экспозиция его болящей души и начинается завязка: наш герой вспоминает, что к Илье Лапшину издалека явился родственник-поп лечить больные легкие барсучьим салом.

Что бы ни привело попа в глухую алтайскую деревню , но именно здесь, вдали от церковного начальства и формальной паствы, он может по-настоящему расслабиться и явить если не миру, то двум обалдевшим мужикам, и свое истинное лицо, и свою изболевшуюся душу. Объявляя Максиму, что он “правильно догадался: у верующих душа не болит”, поп объясняет: весь вопрос в том – “во что верить”. Все дальнейшее и посвящено выяснению этого вопроса попом на глазах изумленного Максима и в присутствии спящего Ильи.

Символ веры, который предлагает поп, – это обычные приметы советской жизни и антисоветские утверждения о том, что большие города вонючие, что все скоро убегут из них на природу. В конце концов, от Символа веры остается только слово “верую”, вынесенное в заголовок.

Стилистические особенности

Этот до времени постмодернистский рассказ весь построен на таких стилевых приемах, как реминисценция и аллюзия. Дело в том, что в 12-м номере журнала “Москва” за 1966 год и 1-м за 1967 год был впервые опубликован доселе никому не известный роман М. А. Булгакова “Мастер и Маргарита”, как это и обещал К. М. Симонову главный редактор “Москвы” Е. Е. Поповкин . Симонов объяснял, что Поповкин очень болен, поэтому не боится никого и ничего, что он – человек слова. Сам же редактор на предостережения об опасности печатания романа отвечал, что для него это единственный способ остаться в истории литературы.

Таким вот образом и вошла в наш литературный и философский быт знаменитая дилемма: “Что бы делало добро, если бы не существовало зла, и как выглядела бы земля, если бы с нее исчезли тени?” А Поповкин Остался в истории литературы – в том числе в истории 60-летнего, смертельно больного Попа в рассказе Шукшина, безбоязненно заявившего, что зло появилось вместе с родом человеческим, и только после этого появилось добро: ” Другими словами, есть зло – есть добро, нет зла – нет добра”.

Вообще этот небольшой рассказ на удивление насыщен знаками-аллюзиями: тут и “предатель родины” генерал Власов, и “любивший мужика” поэт Есенин… Но главная аллюзия – зловещая аллюзия-травестия: неверующий в христианского Бога поп импровизирует свой шутовской, “смеховой”, “карнавальный” Символ веры, и эта травестия исполняется во время бешеной языческой пляски: “И трое во главе с яростным, раскаленным попом пошли, приплясывая, кругом, кругом”. Этот сумрачный финал точно соотносится с философским выводом попа: “Круг замкнулся – мы обречены”.

«Верую!», анализ рассказа Шукшина

Жанровые особенности

Рассказ написан в 1971 г. Исходя из рассуждений самого Шукшина, это произведение можно отнести и к «рассказам-анекдотам», и к «рассказам-характерам». Анекдотичность и заведомо «смеховые» ожидания читателей обеспечивает сама представленная в рассказе фигура неверующего попа; однако характеры обоих главных героев — как самого батюшки, так и Максима, которого поп называет «сыном своим простодушным», — в конце концов оказываются и самым важным, и самым интересным в этом рассказе.

Герои рассказа

Кроме двух главных героев, в рассказе есть два эпизодических, они создают социально-психологический фон. Это Люда — жена Максима и Илья Лапшин — родственник попа. Они представляют то подавляющее большинство землян, у которых душа не болит.

У Люды она не болит, потому что она «рабочая женщина», у Ильи — потому что он охотник и хочет убить 12 барсуков, хотя для дела нужно всего 3. Бессмысленное трудолюбие Люды и бессмысленная кровожадность Ильи символизируют библейскую «суету сует», полностью поглотившую помыслы мира сего — но не всего: остаются такие, как Максим Яриков и безымянный поп.

Поп — настоящий профи, асс «душеведения», Максим же — всего лишь настырный дилетант, и вот они поистине находят друг друга. В этой «находке» раскрывается главная проблема рассказа, и на ней сосредоточено все повествование.

Проблематика

Уже первая фраза поистине дерзко заявляет главную проблему: свято место пусто не бывает. У народа отняли воскресную церковную службу — и, натруженный за неделю, он все чего-то ждет, как бы по инерции: «Люди, — говорит Люда, — дождутся воскресенья-то да отдыхают культурно… В кино ходют». И только муж ее Максим, один на всю деревню, смутно чует: кино и прочий «культурный отдых» — суррогат.

И пить не может: когда пьет — чувствует себя предателем «хуже Власова» и идет сдаваться в милицию.

Сюжет и композиция

И лишь когда Максиму становится совсем тошно — заканчивается затянувшаяся экспозиция его болящей души и начинается завязка: наш герой вспоминает, что к Илье Лапшину издалека явился родственник-поп лечить больные легкие барсучьим салом.

Что бы ни привело попа в глухую алтайскую деревню , но именно здесь, вдали от церковного начальства и формальной паствы, он может по-настоящему расслабиться и явить если не миру, то двум обалдевшим мужикам, и свое истинное лицо, и свою изболевшуюся душу. Объявляя Максиму, что он «правильно догадался: у верующих душа не болит», поп объясняет: весь вопрос в том — «во что верить». Все дальнейшее и посвящено выяснению этого вопроса попом на глазах изумленного Максима и в присутствии спящего Ильи.

Символ веры, который предлагает поп, — это обычные приметы советской жизни и антисоветские утверждения о том, что большие города вонючие, что все скоро убегут из них на природу. В конце концов, от Символа веры остается только слово «верую», вынесенное в заголовок.

Стилистические особенности

Этот до времени постмодернистский рассказ весь построен на таких стилевых приемах, как реминисценция и аллюзия. Дело в том, что в 12-м номере журнала «Москва» за 1966 год и 1-м за 1967 год был впервые опубликован доселе никому не известный роман М. А. Булгакова «Мастер и Маргарита», как это и обещал К. М. Симонову главный редактор «Москвы» Е. Е. Поповкин . Симонов объяснял, что Поповкин очень болен, поэтому не боится никого и ничего, что он — человек слова. Сам же редактор на предостережения об опасности печатания романа отвечал, что для него это единственный способ остаться в истории литературы.

Таким вот образом и вошла в наш литературный и философский быт знаменитая дилемма: «Что бы делало добро, если бы не существовало зла, и как выглядела бы земля, если бы с нее исчезли тени?» А Поповкин Остался в истории литературы — в том числе в истории 60-летнего, смертельно больного Попа в рассказе Шукшина, безбоязненно заявившего, что зло появилось вместе с родом человеческим, и только после этого появилось добро: » Другими словами, есть зло — есть добро, нет зла — нет добра».

Вообще этот небольшой рассказ на удивление насыщен знаками-аллюзиями: тут и «предатель родины» генерал Власов, и «любивший мужика» поэт Есенин… Но главная аллюзия — зловещая аллюзия-травестия: неверующий в христианского Бога поп импровизирует свой шутовской, «смеховой», «карнавальный» Символ веры, и эта травестия исполняется во время бешеной языческой пляски: «И трое во главе с яростным, раскаленным попом пошли, приплясывая, кругом, кругом». Этот сумрачный финал точно соотносится с философским выводом попа: «Круг замкнулся — мы обречены».

«Верую!», анализ рассказа Шукшина

2.Рассказ в.Шукшина «Верую!». (Аспект анализа – по выбору студента).

Череда шукшинских рассказов имеют глагольные названия (4 рассказа в одном сборнике). Экспрессия, диалогичная стихия проявляется на уровне названия. Высшая степень эмоциональности. Ситуация философская, бытийная. Главного героя снедает тоска, он не может объяснить почему. В повседневной жизни у него все ладно (дом, работа, семья). Максиму 40 с небольшим лет. Он – крепкий, жилистый мужчина, волчий взгляд. Он – потертый жизнью человек с жестким, сильным характером. С ним «что-то» случается, звучит неопределенная модальность, герой чувствует, что что-то ему не хватает. Никакие традиционные средства не помогают. Герой пытается понять, разобраться, чего ему не хватает в жизни. Ситуация в рассказе связана со встречей героя с человеком, который, как считает Максим, может помочь ему разобраться.

К соседу приезжает поп, священник. У попа приключилась легочная болезнь, он приехал лечить барсучьим салом, а сосед Максима – как раз охотник. Максим узнает о попе, сразу же идет пообщаться. Это профессиональная сфера деятельности попа. Встреча Максима и попа – центральная, определяет сюжет рассказа. Неканоничный образ священника создает Шукшин: с одной стороны, поп немолодой, пожилой, грузный мужчина. Видно, Максим оценивает героя и видит своим волчьим взглядом, что поп за жизнь крепко держится, борется со своей болезнью, надеется победить. Витальное, жизненное начало присутствует в герое. Дальше завязывается разговор между Максимом и попом. В чем смысл жизни – вопрос, который их волнует. Священник – обычный, сельский. Главное открытие, которое совершает Максим: оказывается, что священник тоже истиной не владеет, откровенно об этом заявляет. Каждый из них не владеет большой мудростью, но они понимают, что перед ними стоят вопросы смысла жизни, которые окончательного ответа не имеют.

Поп излагает свой символ веры: Бог есть и имя ему жизнь. В итоге психологическая кульминация – пляска, танец, который имеет карнавальные черты, понимание, что окончательных ответов (что такое истина, жизнь, смысл жизни, смерть, Бог) на эти вопросы не найти. Поп и Максим устраивают карнавальный танец, в котором начинают произносить неканонический символ веры: соединяют в нем реальный эмпирический жизненный опыт. Это момент выплеска энергии, энергии неудовлетворенности, каждый из них неудовлетворен повседневным существованием, герои занимаются поисками ответов на вопросы жизненные. Душевная неуспокоенность переплавляется в танец, символ веры, где все смешивается (и жизнь, и духовный мир, и революция). У попа пограничное состояние – между жизнью и смертью.

1.«Пушкинский дом» а. Битова (или романы Саши Соколова) , характеристика идейно-эстетического своеобразия.

Саша Соколов «Школа для дураков»

«Это книга об утонченном и странном мальчике, страдающем раздвоением личности. который не может примириться с окружающей действительностью», – так пишет о романе «Школа для дураков» сам автор.

Есть посвящение: слабоумному мальчику Вите Пряскину, моему приятелю и соседу. Саша Соколов: «Отдельные критики подозревают, что мальчик Витя Пляскин, которому я посвятил книгу, лицо вымышленное: очень уж это имя отзывается Виттовой пляской. Однако он реально существовал, действительно был слабоумным, жил в нашем многоквартирном доме на Велозаводской и стал первым другом моего детства. Точнее, второй, московской его половины. Дружба дружбой, а просвещение врозь: я ходил в обычную семилетку, а Виктора водили в заведение, именуемое в уличном обиходе не иначе как «школа для дураков». Судя по вдохновенным воплям, визгу и хохоту, что доносились из ее открытых в теплые дни окон, учиться там было куда увлекательней, чем в моей».

Один из эпиграфов – глаголы-иселючения. Как в русском языке существуют глаголы-исключения, так и в обществе, подобно языку, имеющему свои правила и законы, всегда были и будут люди, которым невозможно жить по правилам. Это изгои, “белые вороны”, сумасшедшие, гении. Герой обладает, по словам учительницы литературы по прозвищу Водокачка, избирательной памятью: он запоминает только то, что поражает его воображение, и поэтому живёт так, как хочет сам, а не так, как хотят от него другие.

ВРЕМЯ! Всматривание позволяет герою не только познавать мир, но и преодолевать время, расширяя его рамки за счёт возникающих при этом ассоциаций, в результате чего взаимно сосуществуют несколько временных плоскостей, наложенных в сознании героя одна на другую.

Главный герой романа Ученик Такой-то – подросток, который учится в так называемой спецшколе и страдает раздвоением сознания (Другой), и именно эта черта делает его уникальным, его видение мира не укладывается в привычные реалистические рамки. М. Липовецкий пишет: «…поскольку сознание повествователя поражено безумием, то и получается, что одному, внешнему хаосу противостоит другой, внутренний, хаос – и это уже примета постмодернизма». М. Липовецкий считает, что образ главного героя связан с традицией юродства и отмечает, что шизофренический синдром становится мотивировкой полифонизма. Речь героя имеет сложную структуру: повествование ведется прерывисто, нелогично, в основной рассказ часто вклиниваются посторонние сюжеты, образующие новую историю. Герой страдает раздвоением личности, причем одна его половина пытается раскрыть ему правду на жестокие факты действительности, другая половина инфантильно закрывает на это глаза и заменяет реальные события вымышленными: «Не притворяйся, будто ты не знаешь, кто я такой; если ты называешь меня сумасшедшим, то ты сам точно такой же сумасшедший, потому что я – это ты сам». Предметы в окружающем героя мире часто не обретают названий, так же как и он сам, по сути, не имеет определённого имени, однако называние предмета — это ничто по сравнению с фактом существования вообще: “А как называлась станция? Я никак не могу рассмотреть издали. Станция называлась”.

Вероятно, из-за своеобразия восприятия мира главным героем, практически все персонажи начинают существовать в нескольких ипостасях: Виолетта Аркадьевна/Вета Акатова/ветка акации/станционная проститутка/«простая девочка», профессор Акатов/Леонардо да Винчи; учитель географии Павел/Савл Норвегов/бессмертный пророк; почтальон Михеев/Медведев/ Насылающий Ветер.

Школа как образовательное учреждение теряет свое назначение: в ней учат тех, кого заведомо нельзя научить, учеников не воспитывают, а скорее «муштруют».

В «Школе для дураков» мы можем наблюдать использование приема «поток сознания», провозглашенного модернистами. У главного героя С. Соколова поток речи становится неуправляемым, абзацы и границы между предложениями утрачиваются, знаки препинания опускаются. Повествование обретает форму «потока сознания», перечисления, каталогизирования. “Школа для дураков” – это метафора мироустройства, с которым не согласны ни герой, ни его автор. Если герой, как пишет А.Генис, “пытается сбежать на природу, на дачу, в “страну вечных каникул”, вырваться не только из школы, но и из самой истории, которая тащит его не туда, куда ему надо, а туда, куда надо всем”, то автор, также тоскующий по свободе, создает текст, сама форма которого свободна: поток сознания. Слайд: «… но ветка спит, сомкнув лепестки цветов, и поезда, спотыкаясь на стыках, ни за что не разбудят ее и не стряхнут ни капли росы — спи спи пропахшая креозотом ветка утром проснись и цвети потом отцветай сыпь лепестками в глаза семафорам и пританцовывая в такт своему деревянному сердцу смейся на станциях продавайся проезжим и отъезжающим плачь и кричи обнажаясь в зеркальных купе как твое имя меня называют Веткой я Ветка акации я Ветка железной дороги я Вета беременная от ласковой птицы по имени Найтингейл я беременна будущим летом и крушением товарняка вот берите меня берите я все равно отцветаю это совсем недорого я на станции стою не больше рубля я продаюсь по билетам а хотите езжайте так бесплатно ревизора не будет он болен погодите я сама расстегну видите я вся белоснежна ну осыпьте меня совсем осыпьте же поцелуями никто не заметит лепестки на белом не видны а мне уж все надоело иногда я кажусь себе просто старухой которая всю жизнь идет по раскаленному паровозному шлаку по насыпи она вся старая страшная я не хочу быть старухой милый нет не хочу я знаю я скоро умру на рельсах я я мне больно мне будет больно отпустите когда умру отпустите эти колеса в мазуте ваши ладони в чем ваши ладони разве это перчатки я сказала неправду…» (и т.д. в целов на 2 страницы)

К приметам постмодернизма мы можем отнести приём цитирования, экспериментального отношения к цитатам и аллюзиям, утверждение новой эстетики языка, отсутствие морализаторский и дидактических тем. Например, цитаты из песен: «Штыками и картечью проложим путь себе» – цитата из песни на слова популярного в советские годы автора, А. Безыменского; «Через годы через расстоянья» – цитата из песни «Песня остается с человеком», “В неапольском порту с пробоиной в борту Джанетта поправляла такелаж, но прежде чем уйти в далекие пути, на берег был отправлен экипаж”.

Гуманистические принципы замещаются на игровые. М. Берг указывает на о сходство прозы С. Соколова с игровой поэтикой лианозовской школы, где делается акцент на отказе от прямого лирического монолога, который подменяется диалогической игрой чужими голосами и языковыми масками, а результат выражается стилистической разбалансированностью текста, то есть, присутствием в нем элементов, присущих различным эпохам, сознаниям и стилям языка, что мы и наблюдаем в «Школе для дураков».

Один из наиболее распространенных постмодернистских приемов, которым пользуется С. Соколов в «Школе для дураков» — это внесение в текст черновиков и вставных рассказов. Есть целая глава, которая называется «Теперь, рассказы написанные на веранде». Или, например, сказка и Скирлах, рассказ-напутствие учителя географии Павла Петровича Норвегова о плотнике (глава 5 «Завещание»). По мнению Липовецкого эта притча является ключевым эпизодом романа. Ее важность заключается, в первую очередь, в том, что в ней связываются категории, «ранее принадлежавшие к полярным мирообразам «Школы для дураков»: творца и палача, птицу и жертву. Творец – палач – птица – жертва образуют здесь некое нерасчленимое художественное целое». Смерть в этой притче «отождествляется с преодолением шизофренической расщепленности, схождением всех версий существования в одну единственную точку и, следовательно, прекращением метаморфоз». Критик связывает с темой смерти мотив «мела», который встречается в книге. (вагоны, исписанные мелом, меловые карьеры, название станции «Мел», река Мел, дома из мела, перепачканные мелом рубли, меловые плиты на могилах; скульптуры у школы – два меловых старика и меловая девочка; меловое рабство).

И. Азеева указывает на цитатную основу названия романа: ключевое выражение «школа для дураков» писатель принял как из народной речи, так и из уст собственного героя: «Дорогой автор, я назвал бы вашу книгу ШКОЛА ДЛЯ ДУРАКОВ; знаете, есть Школа игры на фортепьяно, Школа игры на барракуде, а у вас пусть будет ШКОЛА ДЛЯ ДУРАКОВ, тем более, что книга не только про меня или про н е г о, д р у г о г о, а про всех нас, вместе взятых, учеников и учителей, не так ли?» Азеева отмечает особые отношения героев книги, которые мы можем назвать «сотворчеством».

М. Егоров отмечает фиктивную ситуацию написания текста «на глазах» у читателя, т.е. продуцирование спонтанного текста, мнимую импровизацию.

Для речи фиктивного автора «Школы для дураков» свойственно частое обращение к цитатам из русского народного творчества или стилизации такового: «тра та та тра та та вышла кошка за кота» – фрагмент из детской стихотворной сказки «Ссора» С. Михалкова, которая, в свою очередь имитирует фольклорную детскую сказку; «горят костры горючие кипят котлы кипучие» – цитата из русской народной сказки «Сестрица Алёнушка и братец Иванушка», «спой мне песню, как синица за водой поутру шла» – «Зимний вечер» А. С. Пушкина (Спой мне песню, как синица Тихо за морем жила; Спой мне песню, как девица За водой поутру шла); «коси, коса, пока роса, или: коси-коси, ножка, где твоя дорожка», «эники-беники ели вареники, или: вышел месяц из тумана, вынул ножик из кармана. Но прекраснее: жили-были три японца — Як, Як-Цидрак, Як-Цидрак-Цидрони, жили-были три японки — Цыпа, Цыпа-Дрипа, Цыпа-Дрипа-Лимпомпони; все они переженились: Як на Цыпе, Як-Цидрак на Цыпе-Дрипе, Як-Цидрак-Цидрони на Цыпе-Дрипе-Лимпомпони.» – детские считалочки; «во саду ли» – фрагмент русской народной песни, «как у наших у ворот»– детская русская народная песня, «ах вы сени» – русская народная песня; «мерзни-мерзни волчий хвост»; «Скирлучими, мама. От слова скирлы» – русская народная сказка «Медведь – липовая нога». На этой русской народной сказке стоит остановиться подробнее, так как главный герой не раз её упоминает и в книге есть целая глава, названная «Скирлы».

В тексте встречается какой-то метаморфозный, полусказочный персонаж – ведьма Тинберген, у которой, по законам сказочного жанра есть кот («кот Тинберген») она же – завуч школы, она же – соседка Шейна Соломоновна Трахтенберг).

Также автор использует в тексте не только сказочные, но и мифологические образы, например, это река Лета (река забвения, протекающая в подземном царстве), а также близкая к мифологии фигура какого-то богоподобного существа, Насылающего ветер (почтальон Михеев (Медведев).

Абстрактный автор склонен к употреблению синтаксических конструкций, отсылающих нас к Библии. Например: «он оглянулся в движении своём», «реки ваши потекут вспять», «преврати дождь в град, день в ночь, хлеб наш насущный даждь нам днесь», «косари, посрамленные чудом», «я сказал: стучите, и вам откроют», «принесите мои одежды!», «отца твоего» и др. Благодаря использованию таких конструкций создается иллюзия сближения художественного произведения с сакральным текстом, а описание жизни героя «ученика такого-то» – с житием святого. Кстати, фигура «наставника» главного героя, учителя Павла Норвегова (он же Савл), также отсылает нас к библейской фигуре апостола Павла.

Реминисценции на худ. произведения: например, на «Мастера и Маргариту»: ««Одни утверждали, будто он молод и мудр, другие – будто стар и глуп, третьи настаивали на том, что он средних лет, но неразвит и необразован, четвертые – что стар и умен».

Каламбуры, основанные на созвучии: почтенный караул, народное оборзование, констриктор (кондуктор), констрикторы (конструкторы), внутренняя калитика (политика), болекровие. Или на замене одного или добавления нового из устойчивого выражения: «белым по черному и коричневому», «два ученых, подающих одежды», «статья печатается в беспорядке дискуссии» «положение лещей», «Дети капитана Блэда», «надежды и планктон на будущее».

Окказиональные неологизмы: «дождепад и даже градобой», «некомиссии», «скирлучие».

Пейте чай, милостивый государь.

Цоп-цоп, цайда-брайда, рита-усалайда. Ясни, ясни, на небе звезды, мерзни, мерзни волчий хвост.

Вета, Вета разута и раздеты. Или: «Вета. Та».

Водокачка – прозвище учительницы словесности. «буквы, составляющие само слово, вернее половина букв (читать через одну, начиная с первой) — это ее, преподавателя, инициалы: В. Д. К. Валентина Дмитриевна Калн — так ее звали. Но остаются еще две буквы — Ч и А, — и я забыл, как расшифровать их… В понятии наших одноклассников они могли бы означать что угодно, а между тем, не признавалась никакая иная расшифровка, кроме следующей: Валентина Дмитриевна Калн – человек-аркебуза… Пусть та преподаватель совершенно не была похожа на водокачку, – скажешь ты, — зато она необъяснимо напоминает само слово, сочетание букв, из которых оно состоит (состояло, будет состоять) — В, О, Д, О, К, А, Ч, К, А».

«Что же с вами происходит, люди?». По рассказам В.М. Шукшина «Мастер», «Крепкий мужик», «Верую». «Что же с вами происходит, люди?». По рассказам В.М. Шукшина «Мастер», «Крепкий мужик», «Верую».
план-конспект занятия по литературе (9 класс) на тему

Интегрированное занятие по творчеству В.М. Шукшина

9 класс

Занятие внеклассного чтения по программе В.Я.Коровиной (2 часа).

Скачать:

ВложениеРазмер
urok_shukshin.doc95.36 КБ

Предварительный просмотр:

Интегрированное занятие по творчеству В.М. Шукшина

Занятие внеклассного чтения по программе В.Я.Коровиной (2 часа).

Тема: «Что же с вами происходит, люди?».

По рассказам В.М. Шукшина «Мастер», «Крепкий мужик», «Верую».

Нам бы про душу не забыть.
Нам бы немножко добрее быть.
В.М. Шукшин

Цели и задачи занятия:

  1. проанализировать рассказы В. Шукшина “Мастер”, “Крепкий мужик”, «Верую»;
  1. выявление особенностей правдивого изображения жизни В.М.Шукшиным, особенности характеров шукшинских героев;
  1. помочь учащимся увидеть писательское мастерство Шукшина;
  1. обсудить с учениками актуальность проблем, поставленных в рассказах;
  1. пробудить живой отклик на проблемы времени;
  1. осмысление особенного языка прозы В.М. Шукшина.

∙ оформление доски (тема, эпиграф),

∙ раздаточный материал для викторины, карточки.

∙ рассказы «Мастер», Крепкий мужик», «Верую»,

∙ выставка книг В.М. Шукшина,

∙ подборка критических материалов по творчеству писателя.

Предваряющее домашнее задание:

Ученики должны прочитать рассказы В.М.Шукшина.

Четверо девятиклассников готовят инсценирование эпизодов рассказов В.М.Шукшина «Мастер» и «Верую», отобранных заранее.

Пояснение. Работа идёт в сопровождении слайдов.

I. Выразительное чтение стихотворения Виктора Баянова, посвящённое памяти В.М.Шукшина.

Покатый взлобок. Голь, Потрава.

Свистящий ветер верховой.
Мне так и видится застава,
Казачий пост сторожевой.
И ныне холм в краю предгорном,
Где сказочно земля щедра,
Стал совести постом дозорным,
Пикетом Правды и Добра.
Высь Шукшина…
Хлеба резные,
Лесок, покос, родник во мху.
Да что там степь, ему – Россия
Вся на виду и на слуху!
В подлеске ветер быстр и юрок.
След сапога росой не смыт.
Он был здесь только что. Окурок
В сырой траве еще дымит.
Где ж уголок его сугревы,
Тепла, которым дорожил?
Спуститесь вниз, а там – налево, –
Кивает некий старожил.
Тропинка на зеленом ворсе.
В низине – дом. И он в дому.
Но не спускаться надо вовсе,
А подниматься нам к нему.

II. Слово учителя.

В. Шукшин сумел задеть за живое, пробиться в наши души и заставить нас потрясенно спросить: “ Что с нами происходит?” Не щадил себя, торопился сказать правду и этой правой объединить людей, сблизить. Остались его слова, будоражащие душу: “Нам бы про душу не забыть, нам бы немножко добрее быть, мы один раз, уж так случилось, живем на земле.” Так будьте повнимательнее друг к другу, подобрее. С этим жил, в это верил, это проповедовал В. Шукшин.

А писал Шукшин о том, что очень хорошо знал, что пережил сам. Рассказы его, собранные вместе, соединяются в умный и правдивый, порою смешной, но чаще глубоко драматичный рассказ о русском мужике, о России

Основой бытия для русского человека была прежде всего вера. И в рассказах Шукшина отношение героев к религии, к церкви играет первостепенную роль.

Тема церкви, мотивы духовного возрождения и кризиса прослеживаются в рассказах «Мастер», «Крепкий мужик» и «Верую» (которые были предложены учащимся для прочтения дома)

В рассказах мы узнаем все о человеке, угадываем дисгармонию души, разлад с миром, нравственные поиски, или напротив – высшую гармонию с миром, людьми. Напряженно-кризисное духовное состояние героя рождается в момент высшей гармонии-слияния с природой. Писатель акцентирует внимание читателя на моментах, когда душу человека озаряют добрые и светлые чувства.

III. Работа с текстом. Аналитическая беседа.

Главный герой рассказа «Мастер» – Семка – забулдыга, пропивает все полученные «левые» деньги.

Выразительное чтение диалога:

« – У тебя же руки золотые! Ты бы мог знаешь как жить! Ты бы как сыр в масле катался, кабы не пил-то!

– А я не хочу как сыр в масле. Склизко».

? А почему Семка пьет?

(Сам он объясняет это тем, что, выпив, он лучше думает про людей. Душа героя ищет добра и красоты, но неумело).

? Обратите внимание на язык героя, на синтаксис его речи. Как проявляется в этом плане писательская манера Шукшина?

(Он употребляет разговорные фразы, применяет яркие образы – “Что мы тебе – машины? Тогда иди заведи меня – я заглох. Но сзади подходи осторожней – лягаюсь”. Часто в речи Семки автор ставит многоточия. Словами Семка не успевает выразить все то, что скапливается у него в мыслях, особенно когда волнуется).

? Признаки какого жарна в связи с особенностями речи героя можно найти в тексте? (Шукшин мастерски использует форму сказа, точно воспроизводит разговорную речь. И это создает доверительную интонацию: складывается впечатление, что говорит человек одного с героями круга).

Но вот внимание героя привлекла к себе талицкая церковь. Чем? Она показалась Семке необыкновенно красивой – той подлинной красотой, бесполезной и неброской, над которой невластно время.

? Как автор описывает церковь?

Выразительное чтение отрывка:

… «Каменная, небольшая, она открывалась взору вдруг, сразу за откосом, который огибала дорога в Талицу… По каким-то соображениям те давние люди не поставили её на возвышение, как принято, а поставили внизу, под откосом. Ещё с детства помнил Семка, что если идешь в Талицу и задумаешься, то на повороте, у косогора, вздрогнешь, – внезапно увидишь церковь, белую, изящную, легкую, среди тяжелой зелени тополей.

В Чебровке тоже была церковь, но явно позднего времени, большая, с высокой колокольней… казалось бы, – две церкви, одна большая, на возвышении, другая спряталась где-то под косогором, – какая должна выиграть, если сравнить? Выигрывала маленькая, под косогором. Она всем брала: и что легкая, и что открывалась внезапно… Её как будто нарочно спрятали от праздного взора, и только тому, кто шёл к ней, она являлась вся, сразу».

Рассмотрим несколько фотографий с изображением церквей (Покрова на Нерли, Иоанна Предтечи и т.д.)

? Какая из церквей кажется вам больше похожей на Талицкую?

В самом рассказе говорится, что она похожа на церковь покрова на Нерли, почти её копия, выполненная в XVΙΙ веке.

? В какую из церквей, на ваш взгляд, должен пойти истинно верующий человек с точки зрения героя В.М. Шукшина?

(Истинная вера живет в сердце, для нее не нужны роскошные атрибуты, выставления напоказ, тому, кто искренне хочет стать ближе к Богу, Бог явится. “Спрятанная” церковь дает самое главное – общение с Богом. И это общение не праздное, а идущее из глубины души).

? А о чем же думал Семка, глядя на церковь?

Выразительное чтение отрывка:

«Тишина и покой кругом. Тихо в деревне. И стоит в зелени белая красавица – столько лет стоит! – молчит… Кому на радость? Давно уже истлели в земле строители её, давно стала прахом та умная голова, что задумала её такой, и сердце, которое волновалось и радовалось, давно есть земля, горсть земли. О чем же думал тот неведомый мастер, оставляя после себя эту светлую каменную сказку? Бога он величал или себя хотел показать? Но кто хочет себя показать, тот не забирается далеко, тот норовит поближе к большим дорогам или вовсе – на людскую городскую площадь – там заметят. Этого заботило что-то другое – красота, что ли? Как песню спел человек, и спел хорошо. И ушел. Зачем надо было? Он сам не знал. Так просила душа».

? Как это отрывок характеризует Семку?

(Семка как и этот “неведомый мастер” не стремится показать себя. Он живет так, как просит его душа.)

? Какие слова из рассказа можно сделать девизом жизни Семки Рыся, да и вообще любого человека, (по Шукшину), живущего, неся в душе красоту? В чем их смысл?

(Слова «Умеешь радоваться – радуйся, умеешь радовать – радуй…». Это очень важное нравственное качество, позволяющее верить в добро, творить чудо не потому, что это может тебя возвеличить, вознести в глазах других людей, а потому, что когда душа твоя полна красотой, христианской любовью к миру, она открывается навстречу миру, пытаясь выразить себя в чем-то прекрасном).

? С героем какого другого произведения можно сравнить Семку? Что позволяет нам это сделать?

(С Левшой Лескова. Это тоже герой, в рабочем, крестьянском теле которого скрывается истинный, бескорыстный патриотизм, любовь к Родине, вера в человека, врожденное мастерство, знание своего дела, наивность, старание пробиться к сердцу правительства).

IV. Сообщение ученика:

Древнерусская архитектура обладает сакральным смыслом.

Наиболее древняя из известных черт христианской русской архитектуры – многоглавие храмов. Русские храмы венчаются небольшими, слегка вытянутыми вверх куполами, поставленными на постамент – «шею».

Верх храма «есть Глава, прообразовательно изображающая главенство Господне над христианским обществом».

Но есть и другая символика: «наша «луковица» воплощает в себе идею глубокого молитвенного горения к небесам, через которое наш земной мир становится причастным потустороннему богатству». Русская глава с заостренным кверху «языком» подобает пламени над лампадой. Глава приобретает форму «луковицы» – символа свечи горящей.

Древнерусский зодчий не борется с природой, он лепит из природного материала нечто очень рукотворное. Оттого и неровность стен, нет симметричности окон, правильных арок, прямых линий. Зодчий работает «на глазок».

? Кто такой «зодчий»? Как появилось это слово?

Создать, зодчий, здание – однокоренные слова. Оказывается «зод» – это глина, потому первоначально горшечник(гончар) или строитель назывались «здарь», «зодец», «здатель», так как работали с этим материалом.

V. Выполнение индивидуальных заданий, предложенных учителем на карточках:

1. Из рассказа “Крепкий мужик” выпишите трансформированные автором языковые фразеологизмы. Определите их значение.

(Ответ: запас карман не трет – запас карман не тянет,

дурацкое дело не хитрое – дурное дело не хитрое,

прижать хвост – прищемить хвост).

2. Придумайте значение имен, обоснуйте свой выбор.

В) Николай Шурыгин

Как влияет на персонаж изменение его имени?

(Семен – «слышащий Бога», имеет отношение к началу всего: от «семя».

Игорь – «воинственный», Александр – «защитник», т.е. воинственный защитник.

Василий – «царский, царственный».

Николай – «народ победитель».

Михайло – «кто как Бог».

Трансформация имени приводит к тому, что меняется его значение, и меняется роль, которую выполняет в связи с именем персонаж).

3. Составьте ряд антонимов, антонимичных словосочетаний, антонимичных фразеологизмов, характеризующих, с одной стороны, Семена Рыся, а с другой, – Николая Шурыгина.

4. Что объединяет рассказы «Мастер», «Крепкий мужик» и «Верую»? Обратите внимание при ответе на тему, идею, образы рассказов.

(Связь сюжетно-тематическая: человек и церковь, человек и вера, человек и душа. Идейная связь: влияние церкви, Бога, веры на душу и жизнь человека. Образная: образ церкви. В “Мастере” и “Крепком мужике” спор разгорается вокруг церкви 17 века. В начале “Мастера” Семка “весело лается с бригадиром” – именно колхозный бригадир стал героем “Крепкого мужика”. Идея реставрировать церковь приходит в голову Семке в воскресенье, в этот же день недели совершает задуманное Шурыгин. Семка Рысь не смог восстановить, а Шурыгин, перешагнув через общие чувства, разрушил символ национальной духовности. В рассказе “Верую” показаны переживания, поиски человека, оказавшегося без веры, без церкви в своем сердце).

Во время перерыва предлагаем желающим поучаствовать в викторине по произведениям В.М.Шукшина.

VI. Фронтальная беседа.

? Какой фразеологизм неоднократно встречается в рассказе «Верую»? Каково его значение? Для чего писатель использует этот прием?

(Душа болит. Героя гложет непонятное щемящее чувство, это тоска. Так можно сказать о состоянии человека, оставшегося без веры. Душа тоскует, требуя, чтобы человек обратился к Богу и тем самым обрел для себя верную платформу).

? Прочитайте отрывок из рассказа “Мастер”:

« – У тебя же руки золотые! Ты бы мог знаешь как жить! Ты бы как сыр в масле катался, кабы не пил-то!

– А я не хочу как сыр в масле. Склизко».

Какой из признаков фразеологизма лег в основу данного диалога? Почему именно слово «склизко» употребляет герой рассказа?

(Производность значения, метафоричность. Это фразеологическое единство, которое строится на переосмыслении реальной действительности. Слово «склизко» оценочное, присутствует эмоциональная оценка, негативная окраска).

? Каковы причины поступка бригадира Шурыгина?

(Желание совершить поступок, который запомнится народу. Существует параллель с Геростратом, разрушившим храм Артемиды в Эфесе).

? В чем схожи герои трех рассматриваемых произведений?

(Они одиноки, но каждый приходит к этому одиночеству своим путем и каждый по-особому это одиночество переживает).

? Почему во время слома церкви слышался хруст бревен, несмотря на то, что ревели три трактора?

Почему Шукшин именно слово поклонился , описывая последние мгновения церкви? Какие значения у этого слова?

(Поклониться – 1)сделать поклон, поприветствовать при встрече. 2)принести в дар. 3)обращаться с просьбой, униженно просить о чем-н.).

VII. Своеобразное развитие темы веры, к которой В.М.Шукшин обратился в рассказах «Мастер», «Крепкий мужик», мы видим в произведении «Верую».

Предложим вам подготовленную инсценировку отрывка из рассказа «Верую».

” – Молись! – Поп встал. – Повторяй за мной.

Поп легко одной рукой поднял за шкирку Максима, поставил рядом с собой.

– Повторяй за мной: верую!

– Верую! – сказал Максим.

– Громче! Торжественно: ве-рую! Вместе: ве-ру-ю-у!

– Верую! – заблажили вместе. Дальше поп один привычной скороговоркой зачастил:

– В авиацию, в механизацию сельского хозяйства, в научную революцию-у! В космос и невесомость! Ибо это объективно-о! Вместе! За мной.

– Верую, что скоро все соберутся в большие вонючие города! Верую, что задохнутся там и побегут опять в чисто поле. Верую!

. Когда Илюха Лапшин продрал глаза, он увидел: громадина поп мощно кидал по горнице могучее тело свое, бросался с маху вприсядку и орал, и нахлопывал себя по бокам и по груди:

Ту-ды, ту-ды, ту-ды – раз!

М-па, м-па, м-па – два!

А вокруг попа, подбоченясь, мелко работал Максим Яриков и бабьим голосом громко вторил:

У-тя, у-тя, у-тя – три!

Е-тя, е-тя – все четыре!

– За мной! – восклицал поп.

Максим пристраивался в затылок к попу, они, приплясывая, молча совершали круг по избе, потом поп опять бросался вприсядку, как в прорубь, распахивал руки. Половицы гнулись.

Ты-на, ты-на, ты-на – пять!

Все оглобельки – на ять!

А где шесть, там и шерсть!

? Как вы думаете, зачем мы включили эту сценку?

(Максим тоскует. Чтобы хоть как-то облегчить эту тоску, он идет к попу. Но вместо молитв и проповедей поп (символ церкви как соединения) предлагает выпить и устраивает бесшабашную пляску. Песня, которую сопровождает пляска, – всегда то, что рвется из самой глубины души. В этой пляске явно прослеживаются моменты соборности, единения людей друг с другом. А главная функция собора по В.М.Шукшину – собрать в одно целое душу человека).

Вывод: Проблема веры у В.М.Шукшина очень значима. Вера как собор души проходит через многие его произведения. Василий Макарович пытается, прежде всего, уловить и изобразить всплеск растревоженной души, «пляску тоски».

VIII . Заключительное слово учителя:

В.М.Шукшин любил сравнивать жизнь с песней. О человеке он говорит: «Прожил, как песню пропел». И уточнял: «Пропел ее превосходно» или наоборот: «Скверно пропел».

О самом Шукшине можно сказать: он не допел свою песню до конца, оборвалась она, когда захватила миллионы слушателей…

Домашнее задание: Рассказ “Крепкий мужик” имеет открытый финал. Это позволяет додумать дальнейшее развитие образа Николая Шурыгина . Напишите продолжение рассказа в манере В.М.Шукшина.

Ссылка на основную публикацию