Анализ рассказа Художники Гаршина

Даренский В. Ю.: Образ художника в прозе Вс. Гаршина

ОБРАЗ ХУДОЖНИКА В ПРОЗЕ ВС. ГАРШИНА

Тайна человеческого бытия не существует для большинства людей;
в воображении поэта она все время присутствует.

Жермена де Сталь А. -Л. [3, С. 384].

В наследии Вс. Гаршина один из наиболее известных его рассказов – «Художники» (1879). В рассказе открыто присутствует реальный жизненный материал. В частности, названы художники, возглавляющие в то время противоборствующие направления в русском искусстве. «Мужичья полоса» представлена Репиным с его «Бурлаками». «Искусство для искусства» – модным пейзажистом Клевером с его «изящными вещицами». Двумя годами раньше, в первых статьях о выставках, Гаршин писал, что пейзажи Клевера точно изготовлены на «фабрике стенных украшений». Борец за подлинное русское искусство В. В. Стасов («В. С.») тоже действует в рассказе: это он видит в Рябинине будущего «нашего корифея» и поэтому «одобряет, превозносит» рябининского «Глухаря». Есть и идейный вдохновитель противоположного направления – критик Л., Александр Л.; в нем без труда угадывается (современникам это тем более было понятно) Александр Ледаков, ярый враг передвижничества, «пересола реализма», как выразился его почитатель, один из антагонистов в рассказе – Дедов. Примечательно и указание, что проданная картина Рябинина увезена в Москву. В ту пору картины такого направления покупал, как правило, лишь П. М. Третьяков, который, действительно, приобрел на Шестой Передвижной выставке картину «Кочегар» Н. Ярошенко, очень близкую по смыслу рябининскому «Глухарю». Как отмечают исследователи, Связь гаршинского «Глухаря» и «Кочегара» для современников была вполне очевидна. Характерно, что Глеб Успенский, близко знакомый и с писателем, и с художником, в статье о Гаршине допускает характерную обмолвку: называет героя картины Рябинина – «Кочегаром» [5, с 415].

Действительно, борьба двух течений в русской живописи, которые символически представлены в рассказе Рябининым и Дедовым, в период написания рассказа обозначилась особенно ярко. Н. Ярошенко выставил картины «Кочегар», «Невский проспект ночью», «Причины неизвестны» и др., К. Савицкий – картины «На войну», «Беглый», «Крючники». Картина «Кочегар» вызвала глубокое восхищение Гаршина и, по словам некоторых биографов, именно она вдохновила Гаршина написать «Художников».

Общая канва рассказа проста. Два художника, Дедов и Рябинин, символизируют два направления в искусстве. Дедов – пейзажист, обеспеченный человек. Жизнь ему улыбается. Он сторонник «чистого искусства», влюблен в свои картины, с наслаждением рисует бесконечные «Закаты», «Утра», «Натюрморты» и т. д. Глубина человеческого духа его не интересует. Он считает, что художник должен выискивать в окружающей жизни красоту и гармонию и услаждать взор знатоков. Ему кажется странным и непонятным пристрастие Рябинина к бытовым сюжетам. «Зачем, – рассуждает Дедов, – нужно писать эти лапти, онучи, полушубки, как будто не довольно насмотрелись на них в натуре?» «По-моему, – продолжает он, – вся эта мужичья полоса в искусстве – чистое уродство. Кому нужны эти пресловутые репинские «Бурлаки»? Написаны они прекрасно, нет спора, но ведь и только. Где здесь красота, гармония, изящное? А не для воспроизведения ли изящного в природе существует искусство?» [Здесь и далее цит. по: 2].

Рябинин представляет в рассказе другое направление. Он ужасается, что его искусство бесцельно. «Как убедиться в том, – восклицает он, – что всю свою жизнь не будешь служить исключительно глупому любопытству толпы. тщеславию какого-нибудь разбогатевшего желудка на ногах, который, не спеша, подойдет к моей пережитой, выстраданной, дорогой картине, писанной не кистью и красками, а нервами и кровью, пробурчит: “гм, гм, ничего себе”, сунет руку в оттопырившийся карман, бросит мне несколько сот рублей и унесет ее от меня. Унесет вместе с волнением, с бессонными ночами, с огорчениями и радостями, с обольщениями и разочарованиями?»

Для Дедова таких вопросов не существует: «удивительными мне кажутся эти люди, не могущие найти полного удовлетворения в искусстве» – признается он. Яличник, который только что позировал Дедову во время прогулки в лодке по Неве, спрашивает его, а зачем пишутся картины. «Конечно, я не стал читать ему лекции о значении искусства, а только сказал, что за эти картины платят хорошие деньги, рублей по тысяче, по две и больше», – пишет Дедов. Это объяснение «пользы» искусства чрезвычайно характерно для Дедова: он мог бы прочитать лекцию о том, что «искусство само себе цель», но в действительности, как подчеркивает Гаршин, существенным он считал не эти красивые рассуждения, хотя своим коллегам он в этом не признался бы, а то, что за картины платят «большие деньги». Дедов сформулировал свое отношение к искусству следующим образом: «. пока ты пишешь картину – ты художник, творец; написана она – ты торгаш: и чем ловче ты будешь вести дело, тем лучше. Публика часто тоже норовит надуть нашего брата». Однако и тогда, когда Дедов создает свои картины, он не является «свободным художником», «творцом», а зависит от вкусов покупателей. Вот его рассуждение относительно одной из своих картин: «сюжет – из ходких и симпатичных: зима, закат; черные стволы на первом плане резко выделяются на красном зареве. Так пишет К., и как они идут у него!».

Дедов и Рябинин попадают как-то на машиностроительный завод. В котельном отделении внимание Рябинина привлекла работа «глухарей». Работа эта заключалась в следующем: рабочий садился в котел и держал заклепку клещами, изо всех сил напирая на нее грудью, а снаружи мастер колотил по заклепке молотом, пока не образовывалась шляпка – металлический кружок. «Да ведь это все равно, что по груди бить!» – в ужасе восклицает Рябинин. Дедов – в прошлом инженер – подробно объясняет Рябинину, что работа действительно очень тяжелая, что рабочие на этом деле мрут, как мухи, что больше года-двух не выдерживает самый здоровый и сильный, что работать приходится летом в жару, а зимой на холоде, согнувшись в котле в три погибели, что «глухарями» прозвали этих рабочих потому, что они большей частью глохнут от шума, а платят «глухарям» гроши, так как для этой работы квалификации никакой не требуется, а нужно лишь «рабочее мясо».

Рябинин потрясен. Он решает написать картину «Глухарь». Его искусство должно показать обществу весь ужас человеческого угнетения. Нужно закричать на всю страну о позоре, о несправедливости строя, в котором возможна подобная эксплуатация человека человеком. Картина захватывает Рябинина. По мере того как подвигается работа художника, его душой все сильнее овладевает смятение. Образ несчастного рабочего преследует его день и ночь. “Вот он сидит передо мной в темном углу котла, – скорчившийся в три погибели, одетый в лохмотья, задыхающийся от усталости человек. Его совсем не было бы видно, если бы не свет, проходящий сквозь круглые дыры, просверленные для заклепок. Кружки этого света пестрят его одежду и лицо, светятся золотыми пятнами на его лохмотьях, на всклоченной и закопченной бороде и волосах, на багрово-красном лице, по которому струится пот, смешанный с грязью, на жилистых, надорванных руках и на измученной широкой и впалой груди. Постоянно повторяющийся страшный удар обрушивается на котел и заставляет несчастного «глухаря» напрягать все силы, чтобы удержаться в своей невероятной позе. По завершении работы над картиной Рябинин испытывает очень странные переживания:

«ничто мне так не удавалось, как эта ужасная вещь. Беда только в том, что это довольство не ласкает меня, а мучит. Это – не написанная картина, это – созревшая болезнь. Чем она разрешится, я не знаю, но чувствую, что после этой картины мне нечего уже будет писать… И я сижу перед своей картиной, и на меня она действует. Смотришь и не можешь оторваться, чувствуешь за эту измученную фигуру. Иногда мне даже слышатся удары молота. Я от него сойду с ума. Нужно его завесить. Полотно покрыло мольберт с картиной, а я все сижу перед ним, думая все о том же неопределенном и страшном, что так мучит меня. Солнце заходит и бросает косую желтую полосу света сквозь пыльные стекла на мольберт, завешенный холстом. Точно человеческая фигура. Точно Дух Земли в «Фаусте», как его изображают немецкие актеры.

. Wer ruft mich? [Кто зовет меня? (нем.)]

Кто позвал тебя? Я, я сам создал тебя здесь. Я вызвал тебя, только не из какой-нибудь “сферы”, а из душного, темного котла, чтобы ты ужаснул своим видом эту чистую, прилизанную, ненавистную толпу… Ударь их в сердце, лиши сна, стань перед их глазами призраком! Убей их спокойствие, как ты убил мое. »

Однако Рябинин знает, что его картина ничего не изменит, что «общество», к которому он апеллирует, останется глубоко равнодушным к взволновавшей и перевернувшей ему душу теме: «Картина кончена, вставлена в золотую рамку, два сторожа потащат ее на головах в академию на выставку. И вот она стоит среди «Полдней» и «Закатов», рядом с «Девочкой с кошкой», недалеко от какого-нибудь трехсаженного «Иоанна Грозного, вонзающего посох в ногу Васьки Шибанова». Нельзя сказать, чтобы на нее не смотрели; будут смотреть и даже хвалить. Художники начнут разбирать рисунок. Рецензенты, прислушиваясь к ним, будут чиркать карандашиками в своих записных книжках. Один г. В. С. выше заимствований: он смотрит, одобряет, превозносит, пожимает мне руку. Художественный критик Л. с яростью набросится на бедного «Глухаря», будет кричать: «Но где же тут изящное, скажите, где тут изящное?» И разругает меня на все корки. Публика. Публика проходит мимо бесстрастно или с неприятной гримасой: дамы – те только скажут: «Ah, comme il est laid ce глухарь» («Aх, как он невзрачен, этот «глухарь»), и поплывут к следующей картине, к «Девочке с кошкой», смотря на которую, скажут: «Очень, очень мило», или что-нибудь подобное. Солидные господа с бычьими глазами поглазеют, потупят взоры в каталог, испустят не то мычание, не то сопение и благополучно проследуют далее. И разве только какой-нибудь юноша или молодая девушка остановятся со вниманием и прочтут в измученных глазах, страдальчески смотрящих с полотна, вопль, вложенный мною в них». Рябинин бросил искусство и пошел в учителя, но Гаршин кончает рассказ словами, что на этом поприще он «не преуспевал».

Рябинин в противоположность Дедову, создавая свои произведения, не думал ни о деньгах, ни о славе. Он мучительно размышлял о том, какое значение будут иметь его картины для людей, ведь он еще «не видел хорошего влияния хорошей картины на человека». Он не хочет творить для удовлетворения тщеславия «какого-нибудь разбогатевшего желудка на ногах». Он стремится создавать свои произведения такими, чтобы они «убивали спокойствие» «прилизанной толпы», чтобы изображение на полотне народного страдания потрясало сытых и самодовольных зрителей с такой же силой, как и его самого. Несмотря на то, что Рябинин создал картину, имевшую широкий успех, несмотря на то, что он нашел путь к искусству, «убивающему спокойствие», он бросил живопись и ушел «в народ» бороться с «язвой растущей» в жизни людской. Гаршин обещает вернуться к судьбе Рябинина в другом рассказе, но к этой теме он больше уже не возвращался.

Что же произошло в процессе написания картины, которая так радикально изменила судьбу художника? Эта картина очевидным образом относится к числу тех творений, которые являют парадоксальную природу художественного творчества как такового. О таких творениях выдающийся психолог ХХ столетия Отто Ранк писал так: «содержание поэтических произведений большей частью будит в нас мучительные аффекты; несчастье и печаль, страдание и гибель благородных людей для трагедии единственная, для эпоса, романа, новеллы наиболее частая тема. Даже там, где вызывается веселое настроение, оно возможно только благодаря тому, что в силу недоразумений или случайностей люди попадают на некоторое время в тяжелое и, казалось бы, безвыходное положение. Наслаждение художественным творчеством достигает своего кульминационного пункта, когда мы почти задыхаемся от напряжения, когда волосы встают дыбом от страха, когда непроизвольно льются слезы сострадания и сочувствия. Все это ощущения, которых мы избегаем в жизни и странным образом ищем в искусстве. Действие этих аффектов очевидно совсем иное, когда они исходят из произведений искусства, и это эстетическое изменение действия аффекта от мучительного к приносящему наслаждение является проблемой, решение которой может быть дано только при помощи анализа бессознательной душевной жизни» [4, с. 144].

Такой «анализ бессознательной душевной жизни» у Рябинина затем происходит во сне. Ему являются поистине инфернальное видения, словно сошедшее с полотен Иеронима Босха:

«Просыпаюсь не совсем, а в какой-то другой сон. Чудится мне, что я опять на заводе, только не на том, где был с Дедовым. Этот гораздо громаднее и мрачнее. Со всех сторон гигантские печи чудной, невиданной формы. Снопами вылетает из них пламя и коптит крышу и стены здания, уже давно черные, как уголь. Машины качаются и визжат, и я едва прохожу между вертящимися колесами и бегущими и дрожащими ремнями; нигде ни души. Где-то стук и грохот: там-то идет работа. Там неистовый крик и неистовые удары; мне страшно идти туда, но меня подхватывает и несет, и удары все громче, и крики страшнее. И вот все сливается в рев, и я вижу. Вижу: странное, безобразное существо корчится на земле от ударов, сыплющихся на него со всех сторон. Целая толпа бьет, кто чем попало. Тут все мои знакомые с остервенелыми лицами колотят молотами, ломами, палками, кулаками это существо, которому я не прибрал названия. Я знаю, что это – все он же. Я кидаюсь вперед, хочу крикнуть: «Перестаньте! за что?» – вдруг вижу бледное, искаженное, необыкновенно страшное лицо, страшное потому, что это – мое собственное лицо. Я вижу, как я сам, другой я сам, замахивается молотом, чтобы нанести неистовый удар. Тогда молот опустился на мой череп. Все исчезло; некоторое время я сознавал еще мрак, тишину, пустоту и неподвижность, а скоро и сам исчез куда-то. »

Здесь художнику открылась скрытая «тайна человеческого бытия», и открылась она после опыта написания картины. Эта тайна, насколько ее можно выразить словами, состоит в самоуничтожении человека, бессмысленности и конечности его бытия, которое, однако, не может с этим смириться и мучительно ищет выход к иной, высшей жизни. Закономерным итогом стало архетипическое переживание им «второго рождения» после символического прохождения через смерть в состоянии тяжелой болезни:

«“Жив”, – подумал я и даже прошептал это слово. И вдруг то необыкновенно хорошее, радостное и мирное, чего я не испытывал с самого детства, нахлынуло на меня вместе с сознанием, что я далек от смерти, что впереди еще целая жизнь, которую я, наверно, сумею повернуть по-своему (О! Наверно сумею), и я, хотя с трудом, повернулся на бок, поджал ноги, подложил ладонь под голову и заснул, точно так, как в детстве, когда, бывало, проснешься ночью возле спящей матери…»

Искусство хотя и использует формы внешнего мира, оно пытается не подражать природе, но выявить более высокую реальность путем опускания всех случайных черт и тем самым возвышает видимую форму до значения символа, выражающего непосредственный опыт жизни. Подлинный художник, обладающий даром и путем постоянной тренировки достигший способности выражать такой интуитивный опыт, кристаллизует свое внутреннее видение в видимые, слышимые или осязаемые формы, обращая процесс духовного постижения в процесс материализации художественного постижения. Это постижение инициировано внешним жизненным символом, схваченным гением художника и усиленным путем духовной тренировки. Эти факторы действуют вместе: красота природы или впечатление от человеческого лица, или озаряющая мысль могут действовать как стимул для пробуждения спящего гения; и в результате сознательной концентрации на этом интуитивном прозрении опыт принимает определенную форму и, в конечном счете, материализуется в создание произведения искусства.

Истинно прекрасное есть в то же самое время истинно осмысленное (значительное, исполненное смысла), поскольку оно приводит человека в интимную связь не только с его окружающими и с миром, в котором он живет, но также и с нечто, выходящем за пределы его мимолетного существования как частного, или «отдельного», существа. Именно благодаря этому как созерцающий, так и художник вступают в духовную связь с холмами и реками, деревьями и скалами, людьми и животными. Даже несовершенство этого нашего мира может послужить стимулом для творчества, потому что истинную красоту может открыть только тот, кто мысленно дополняет неполноту видимого и осязаемого бытия. Ценность произведения искусства определяется не его предметом, а скорее вдохновившим его импульсом, спонтанностью внутреннего опыта, с которым оно было создано и которое оно вызывает и воспроизводит в зрителе. Однако способность откликаться на внутренний смысл таких произведений искусства необходимо культивировать точно в такой же мере, как и способность творить их. Как художник должен овладеть материалом и инструментами, с помощью которых он творит, так же и тот, кто хочет наслаждаться искусством, должен подготовить и настроить инструмент духовной восприимчивости, чтобы достичь глубокого резонанса, возможного только в том случае, если ум опустошен от всех отвлекающих мыслей и мелочных забот. Искусство «устанавливает правильный центр для жизненной деятельности, придает ей непреходящее значение; поддерживает истинный стандарт ценности для предметов нашего устремления; вдохновляет в нас дух отречения, являющийся духом человечности»; эта высшая человечность «не может быть ни отмерена регулярной мерой, ни обеспечена посредством академической системы образования. Она должна прийти непосредственно из горячего пламени духовной жизни» (Рабиндранат Тагор).

По мнению С. Венгерова, Гаршин «в лице художника Рябинина показал, что нравственно чуткий человек не может спокойно предаваться эстетическому восторгу творчества, когда кругом так много страданий» [1, с. 261]. Д. П. Святополк-Мирский писал, что «сущность личности Гаршина в том, что ему был дан “гений” жалости и сострадания, такой же сильный, как у Достоевского, но без “ницшеанских”, “подпольных” и “карамазовских” ингредиентов великого писателя. Дух жалости и сострадания пронизывает все его творчество» [4, с. 526]. Все это верно, но не касается глубиной сущности художественных открытий Гаршина. Эта сущность состоит в явленности той «тайны человеческого бытия», которая тревожит нас во все времена и которая несравненно глубже любой психологии и любых социальных проблем.

Список использованной литературы

1. Венгеров С. Биографические очерки о Гаршине // Энциклопедический словарь Брокгауза и Эфрона. – Т. VIII, С. 103-104.

2. Гаршин В. М. Сочинения: Рассказы. Очерки. Статьи. Письма. – М.: Сов. Россия, 1984. – 432 с.

3. Де Сталь А. -Л. -Ж. О Германии // Литературные манифесты западноевропейских романтиков. – М.: Изд-во МГУ, 1980. – С. 365-403.

4. Мирский Д. С. Гаршин // Мирский Д. С. История русской литературы с древнейших времен до 1925 года / Пер. с англ. – London: Overseas Publications Interchange Ltd, 1992. – С. 525-527.

5. Прудоминский В. И. Примечания // Гаршин В. М. Сочинения: Рассказы. Очерки. Статьи. Письма. – М.: Сов. Россия, 1984. – С. 412-429.

6. Ранк О. Миф о рождении героя. – М.: Канон, 1997. – 234 с.

Тема смерти и безнадежности в произведениях Гаршина. “Происшествие”, “Встреча”, “Художники”

/Николай Константинович Михайловский (1842-1904). О Всеволоде Гаршине/

“Происшествие” — рассказ об том, как влюбился и самоубился Иван Иванович. Влюбился он в Надежду Николаевну, уличную женщину, когда-то знавшую лучшие времена, учившуюся, державшую экзамены, помнящую Пушкина и Лермонтова и проч. Несчастие толкнуло ее на грязную дорогу, и она завязла в грязи. Иван Иванович предлагает ей свою любовь, свой дом, свою жизнь, но она боится наложить на себя эти правильные узы, ей кажется, что Иван Иванович, несмотря на всю свою любовь, не забудет ее страшного прошлого и что ей нет возврата. Иван Иванович после некоторых, слишком, однако, слабых, попыток разубедить ее как будто соглашается с нею, потому что застреливается.

Этот же самый мотив, только в гораздо более сложной и запутанной фабуле, повторяется в “Надежде Николаевне”. Эта Надежда Николаевна, как и первая, что фигурирует в “Происшествии”, есть кокотка. Ей тоже встречается свежая, искренняя любовь, ее одолевают те же сомнения и колебания, но она уже склоняется к полному возрождению, когда пуля ревнивого бывшего любовника и какое-то особенное оружие того, кто зовет ее к новой жизни, обрывают этот роман двумя смертями.

“Встреча”. Старые товарищи Василий Петрович и Николай Константинович, давно упустившие друг друга из виду, неожиданно встречаются. Василий Петрович когда-то мечтал “о профессуре, о публицистике, о громком имени, но на все это его не хватило, и он мирится с ролью учителя гимназии. Мирится, но относится к предстоящему ему новому амплуа как безукоризненно честный человек: он будет образцовым учителем, будет сеять семена добра и правды, в надежде что когда-нибудь под старость увидит в своих учениках воплощение собственных юношеских мечтаний. Но тут он встречается с старым товарищем Николаем Константиновичем. Это совсем другого полета птица. Он строит какой-то мол и около этой постройки так искусно греет руки, что при пустом жалованье живет в роскоши даже маловероятной (у него в квартире есть аквариум, в некоторых отношениях соперничающий с берлинским). Он нисколько не скрывает своей радости. Напротив, открывает все свои карты и с наглостью человека, теоретически убежденного в правомерности свинства, старается и Василия Петровича обратить в свою веру. Нельзя сказать, чтобы его аргументация отличалась непреодолимой силой, но Василий Петрович парирует его доводы еще слабее. Так что в конце концов хотя и вполне обнаруживается свинство Николая Константиновича, но в сознании читателя в то же время твердо запечатлевается его бесстыдное и безотрадное пророчество: “Три четверти из твоих воспитанников выйдут такими же, как я, а одна четверть такими, как ты, то есть благонамеренной размазней”.

“Художники”. Художник Дедов есть представитель чистого искусства. Он любит искусство ради него самого и думает, что вводить в него жгучие житейские мотивы, нарушающие спокойствие духа, значит волочить искусство по грязи. Он думает (странная мысль!), что как в музыке непозволительны диссонансы, режущие ухо, неприятные звуки, так и в живописи, в искусстве вообще нет места неприятным сюжетам. Но он даровит и идет благополучно к дверям, ведущим в храм славы, заказов и олимпийского душевного равновесия. Художник Рябинин не таков. Он, по-видимому, даровитее Дедова, но он не сотворил себе кумира из чистого искусства, его занимают и другие вещи. Натолкнувшись почти случайно на одну сцену из быта заводских рабочих или, вернее, даже на одну фигуру только, он стал ее писать и так много пережил во время этой работы, так вошел в положение своего сюжета, что перестал заниматься живописью, когда кончил картину. Его куда-то в другие места, на другую работу потянуло с непреодолимою силою. На первый раз он поступил в учительскую семинарию. Что с ним дальше было, неизвестно, но автор удостоверяет, что Рябинин “не преуспел”.

Как видите, целый ряд несчастий и целых перспектив безнадежности: добрые намерения остаются намерениями, и то, чему автор по всем видимостям симпатизирует, остается за флагом.

► Читайте также другие статьи Н.К. Михайловского о Всеволоде Гаршине:

Краткое содержание Художники Гаршин для читательского дневника

В начале произведения повествователем является оптимистично настроенный инженер по фамилии Дедов, который прощается со своей профессией. Причиной такого события стала смерть его тети, оставившей в наследство некоторую часть имущества. Поэтому у него появилась возможность свободно заниматься желанным делом, оставив службу. Начинающий художник-пейзажист, радуясь своему счастью, старался запечатлеть все красивое, что находилось вокруг.

Повествование Дедова сменяют глубокие размышления Рябинина, который также, как и он, обучается в Петербургской академии художеств, считаясь лучшим учеником. Ему хотелось, чтобы результат труда существовал не просто для продажи, был предназначен не для обычного любования зевак. Он часто погружался в мысли – для чего нужна живопись.

Пока Рябинин философствует, Дедов трезво смотрит на некоторые вещи, считая привычным делом получить за собственную картину выручку.

Несмотря на недопонимание друг друга, они нередко находились в одной компании. Однажды по пути домой они, как обычно, проходили мимо оживленной пристани. Имея инженерное образование, Дедов с азартом в подробностях рассказал спутнику о чугунном котле, имеющем дефект в виде расшатанных заклепок. Оказалось, что процесс его восстановления настолько сложен, что сидя внутри этой массы, человек прикладывал немало усилий, чтобы принимать удары извне. Вбивающий снаружи заклепку рабочий причинял своими действиями ему невыносимую боль.

Представив положение сидящего внутри, Рябинин был возмущен нечеловеческим отношением к труду. Такие условия приводили “глухарей” к преждевременной смерти. Название рабочие получили заслуженно, так как большинство из них оставались глухими от невыносимого шума. Выдавая подноготную “глухарей”, Дедов резко переключает внимание на цветовую гамму окружающих явлений.

В этот день по просьбе Рябинина он показал, как один из рабочих корчится от боли на своем рабочем месте. Сокурсник принимает решение нарисовать его.

То, что для Дедова было искусством в грязи, для Рябинина стало смыслом труда. Работая над картиной в течение двух недель, его здоровье начало ослабевать. Постоянное воспоминание о “глухаре” угнетало его все больше с каждым днем.

Готовая работа была продана, но воспоминания нахлынули с новой силой. Он не мог стереть из памяти то место, которое посетил. Спутанность мыслей привела его к потере сознания. Оказавшись на больничной койке, он пропускал занятия в академии.

Положение Рябинина вызывало жалость у Дедова. Однако, думая о золотой медали, его совесть была чиста, так как пейзажист не мог быть ему конкурентом.

Позже, получив медаль, Дедов отправился за границу. Накануне поездки он вспомнил о встрече с автором “Глухаря”, который вместо продолжения деятельности сдал экзамены в учительскую семинарию.

Рассказ В. Гаршина “Художники” учит стараться противостоять жизненным противоречиям, в том числе в искусстве, чтобы не приносить вред ни себе, ни окружающим.

Читать краткое содержание Художники. Краткий пересказ. Для читательского дневника возьмите 5-6 предложений

Гаршин. Краткие содержания произведений

Картинка или рисунок Художники

Другие пересказы и отзывы для читательского дневника

Главный герой произведения, он же рассказчик, в один из погожих июльских дней отправляется на охоту. На обратном пути герой понимает, что заблудился и не может найти дорогу домой. Остановившись на ночлег на лугу в компании крестьянских мальчишек

Рассказ об отношениях молодого человека Ивана Лаевского и замужней даму Надежды Федоровны. Некоторое время тому назад, они бежали на Кавказ, оставив мужа Надежды Федоровны в Петербурге

Юмористическую историю «Англичанин Павля» написал советский писатель Виктор Юзефович Драгунский. Это произведение входит в сборник «Денискины рассказы». Главный герой этих произведений – мальчик Дениска

Действия произведения разворачиваются в военное время. Дивизию полковника Деева отправляют под Сталинград для отпора вражеской группы. Много дней и ночей идет бой. Во время битвы погибают много немецких и советских солдат.

В 5-Б классе появился новый ученик. Звали его Толя Шарокин. Классный руководитель познакомила с ним ребят и показала мальчику свободное место рядом с Колей Дмитриевым. У мальчика была круглая голова, а вся его фигура очень напоминала

Проза Гаршина: проблематика, особенности типа героя и конфликта, жанра и творческого метода

Война наложила глубокий отпечаток на восприимчивую психику писателя и его творчество. Простые в фабульном и композиционном отношении рассказы Гаршина поражали читателей предельной обнаженностью чувств героя. Повествование от первого лица, с использованием дневниковых записей, внимание к самым болезненным душевным переживаниям создавало эффект абсолютной тождественности автора и героя. В литературной критике тех лет часто встречалась фраза: «Гаршин пишет кровью». Писатель соединял крайности проявления человеческих чувств: героический, жертвенный порыв и осознание мерзости войны; чувство долга, попытки уклонения от него и осознание невозможности этого. Беспомощность человека перед стихией зла, подчеркнутая трагическими финалами, становилась главной темой не только военных, но и более поздних рассказов Гаршина. Например, рассказ “Происшествие” (1878) – это уличная сценка, в которой писатель показывает лицемерие общества и дикость толпы в осуждении проститутки. Родом из интеллигентной семьи, волей обстоятельств оказавшаяся на панели, героиня рассказа, натура сложная и противоречивая, как бы сама стремится к гибели. И любовь к ней Ивана Никитина она отвергает, боясь нравственного порабощения, что приводит того к самоубийству. Без всякой сентиментальности Гаршин сумел отыскать человеческую душу на крайней ступени нравственного падения.
Рассказ “Надежда Николаевна” также затрагивает тему “падшей” женщины. Этот образ становится у Гаршина символом общественного неблагополучия и больше – мирового неустройства. И спасение падшей женщины для гаршинского героя равносильно победе над мировым злом хотя бы в данном частном случае. Но и эта победа, в конечном счете, оборачивается гибелью участников коллизии. Зло всё равно находит лазейку. Один из персонажей, литератор Бессонов, тоже когда-то думал о спасении Надежды Николаевны, но не решился, а теперь вдруг понял, что она на самом деле для него значит. Анализируя мотивы собственных поступков, он вдруг обнаруживает, что обманывал сам себя, что был втянут в некую игру своего самолюбия, амбиций, ревности. И, не в силах смириться с утратой возлюбленной, убивает её и себя.
Даже изображая людей искусства, Гаршин не находил разрешения своим мучительным душевным поискам. Рассказ “Художники” (1879) проникнут пессимистическими размышлениями о ненужности настоящего искусства. Его герой, нравственно-чуткий человек и талантливый художник Рябинин, не может спокойно предаваться эстетическому восторгу творчества, когда кругом так много страданий. Он бросает живопись и уезжает в деревню, чтобы учить крестьянских детей. В рассказе “Attalea Princeps” (1880) Гаршин в символической форме выразил свое мироощущение. Свободолюбивая пальма в стремлении вырваться из стеклянной оранжереи пробивает крышу, а достигнув цели и выбившись на “свободу”, со скорбным удивлением спрашивает: “и только-то?”, после чего погибает под холодным небом. Романтически относясь к действительности, Гаршин пытался разорвать заколдованный круг жизненных вопросов, но болезненная психика и сложный характер возвращали писателя в состояние отчаяния и безысходности.

Много душевных сил писатель потратил на лучший из своих рассказов – “Красный цветок” (1883). Герой его, психически больной, борется с мировым злом, которое, как рисуется его воспаленному воображению, сконцентрировано в трех ослепительно красных цветках мака, растущих на больничном дворе: достаточно сорвать их и будет уничтожено все зло мира. И ценой собственной жизни герой уничтожает зло. Рассказ этот можно назвать полубиографическим, потому что и Гаршин, в припадках безумия, мечтал сразу уничтожить все зло, существующее на земле.

Большая часть рассказов Гаршина полна безысходности и трагизма, за что его не раз упрекали критики, усматривавшие в его прозе философию отчаяния и отрицание борьбы. Гаршин не знал, как разрешить социальные проблемы, не видел выхода из них. И поэтому глубоким пессимизмом проникнуто все его творчество. Значение Гаршина в том, что он умел остро чувствовать и художественно воплощать социальное зло. Но безнадежный меланхолик по всему складу своего духовного и физического существа, Гаршин не верил ни в торжество добра, ни в то, что победа над злом может доставить душевное равновесие, а тем более счастье.

В 1882 году вышел его сборник “Рассказы”, который вызвал в критике жаркие споры. Гаршина осуждали за пессимизм, мрачный тон его произведений. Народники использовали творчество писателя, чтобы на его примере показать, как мучается и терзается угрызениями совести современный интеллигент. В последующие годы Гаршин стремился к упрощению своей повествовательной манеры. Появились рассказы, написанные в духе народных рассказов Толстого, – “Сказание о гордом Аггее” (1886), “Сигнал” (1887). Детская сказка “Лягушка-путешественница” (1887), где та же гаршинская тема о зле и несправедливости разработана в форме сказки, исполненной грустного юмора, стала последним произведением писателя.

Написал Гаршин совсем немного – лишь несколько десятков небольших рассказов, новелл и коротких сказок. Но это немногое внесло в литературу ту ноту, которой в ней прежде не было или она не прозвучала столь сильно, как у него. “Голосом совести и её мучеником” назвал Гаршина критик Ю.Айхенвальд. Именно так он и воспринимался современниками. Композиция его рассказов, удивительно законченная, достигает почти геометрической определенности. Для Гаршина характерно отсутствие действия, сложных коллизий, метафор, ограниченное количество действующих лиц, точность наблюдения и определенность выражений мысли. Рассказы Гаршина, изданные самим автором в 1882-1885 годах в 2-х томах, выдержали 12 изданий. Но в этих двух маленьких книжках Гаршин пережил всё окружающее нас зло – войну, самоубийство, каторжный труд, невольный разврат, невольное убийство ближнего, он пережил все это до последней мелочи, и, учитывая размеры этого пережитого и чрезмерную впечатлительность нервов Гаршина, читатель не может не видеть, что жить и переживать то же самое, и писать на те же темы, описывать те же самые ужасы жизни, которые уже пережиты дотла, – было не по натуре, не по нервам Гаршина. Все, что писал Гаршин, было как бы отрывками из его собственного дневника; и неудивительно, что переживая эти ужасы вновь и вновь, писатель приходил в отчаяние и тяжелую депрессию. Немного написал Гаршин, но тем не менее, он по праву занимает место в ряду мастеров русской прозы.

Дата добавления: 2016-10-30 ; просмотров: 2340 | Нарушение авторских прав

Лекция: Тема искусства в произведениях Гаршина.

Рассказ «Художники» неразрывно связан с идейной борьбой в искусстве между художниками, прежде всего передвижниками, постоянно стремившимися отзываться на злободневные общественные и нравственные вопросы, и сторонниками «искусства для искусства», видевшими своей задачей, подобно гаршинскому Дедову, «воспроизведение изящного».

Художники, по мнению Гаршина, возглавляющие противоборствующие направления в искусстве. «Мужичья полоса» представлена Репиным с его «Бурлаками». “Искусство для искусства” — модным пейзажистом Клевером с его «изящными вещицами». Двумя годами раньше, в первых статьях о выставках, Гаршин писал, что пейзажи Клевера точно изготовлены на «фабрике стенных украшений». В те самые дни, когда создавался рассказ «Художники», В. В. Стасов в одной из статей замечает, что «небольшой талант» Клевера «работает словно вал типографский с навороченным на него набором. Борец за передовое русское искусство В. В. Стасов (В. С.) тоже действует в рассказе: это он видит в Рябинине будущего „нашего корифея“, „одобряет, превозносит“ рябининского „Глухаря“. Идейный вдохновитель противоположного направления — критик Л., Александр Л.; в нем без труда угадывается (современникам это тем более понятно) Александр Ледаков, ярый враг передвижничества, „пересола реализма“, результатом которого, по мнению Ледакова, становятся „российские Маланьи и Феклы кисти гг. Ярошенко, Репиных, Васнецовых и Ко“. Высказывалось предположение, что сама фамилия „Дедов“ произведена по созвучию с одним из псевдонимов Ледакова: „Ледов“. Примечательно указание, что проданная картина Рябинина увезена в Москву. В ту пору картины такого направления покупал, как правило, лишь П. М. Третьяков. Он, к слову, приобрел на Шестой Передвижной выставке и „Кочегара“ Ярошенко. Связь гаршинского „Глухаря“ и „Кочегара“ для современников очевидна. Глеб Успенский, близко знакомый и с писателем и с художником, в статье о Гаршине допускает характерную обмолвку: называет героя картины Рябинина — Кочегаром. Гаршин, видимо, был знаком с очерком „На литейном заводе“, напечатанном в „Отечественных записках“, где рассказывалось о труде рабочих-»глухарей”. Кроме того, по свидетельству современников, он сам ездил на завод, чтобы увидеть работу заклепщиков.

Художник Дедов есть представитель чистого искусства. Он любит искусство ради него самого и думает, что вводить в него жгучие житейские мотивы, нарушающие спокойствие духа, значит волочить искусство по грязи. Он думает (странная мысль!), что как в музыке непозволительны диссонансы, режущие ухо, неприятные звуки, так и в живописи, в искусстве вообще нет места неприятным сюжетам. Но он даровит и идет благополучно к дверям, ведущим в храм славы, заказов и олимпийского душевного равновесия.

Художник Рябинин не таков. Он, по-видимому, даровитее Дедова, но он не сотворил себе кумира из чистого искусства, его занимают и другие вещи. Натолкнувшись почти случайно на одну сцену из быта заводских рабочих или, вернее, даже на одну фигуру только, он стал ее писать и так много пережил во время этой работы, так вошел в положение своего сюжета, что перестал заниматься живописью, когда кончил картину. Его куда-то в другие места, на другую работу потянуло с непреодолимою силою. На первый раз он поступил в учительскую семинарию. Что с ним дальше было, неизвестно, но автор удостоверяет, что Рябинин «не преуспел».

Героям г. Гаршина доступна и еще высшая оригинальность. Что это такое значит «в одиночку»? Разве у каждого из нас нет или не может быть близких людей, чьи интересы близки нашим, нет семьи, товарищей по профессии, соотечественников и проч.? Все это есть, вероятно, и у Алексея Петровича, и, однако, он находит, что он никого настояще, неподдельно не любит, что те узы, которые его связывают с людьми, ничего не стоят, они ложь, фальшь, он одинок. Художник Рябинин тоже говорит о себе, что он «ходит одинокий среди толпы», что и искусство не налагает никаких таких уз, которые он признал бы правильными. Узы искусства, по-видимому долженствующие связывать художника со всем миром, оставляют его одиноким, мало того, «одиноким в толпе», и ложатся на него только тяжким, ненавистным бременем. Он говорит: «Как локомотиву с открытою паропроводною трубой предстоит одно из двух: катиться по рельсам, пока не истощится пар, или, соскочив с них, превратиться из стройного железно-медного чудовища в груду обломков, так и мне… Я на рельсах; они плотно обхватывают мои колеса, и если я сойду с них, что тогда? Я должен во что бы то ни стало докатиться до станции, несмотря на то, что она, эта станция, представляется мне какой-то черной дырой, в которой ничего не разберешь».

Такой взгляд на художественную деятельность уже и сам по себе может показаться странным, а тем более когда высказывается художником или даже двумя художниками: самим Рябининым и его поэтическим отцом, г. Гаршиным. Мы так привыкли смотреть на работу художника, как на деятельность свободную по преимуществу. А между тем в словах Рябинина заключается глубокий смысл.

Антитеза Рябинина, художник Дедов, не чувствует себя одиноким в толпе и совершенно удовлетворен своею деятельностью. Он, как говорится, приспособился; он рисует ходкий товар, такие именно картины, которые в спросе; он — машина для изготовления живописных произведений; он как будто служит «чистому искусству», и может быть, и сам этому искренно верит на том основании, что ему нравятся красивые сочетания линий и красок. Но на самом-то деле он служит какому-то огромному целому, в состав которого входят люди, делающие ему выраженные или невыраженные заказы. Употребляя метафору Рябинина, можно сказать, что Дедов действительно локомотив с открытой паропроводной трубой и катится по рельсам и докатится по этому, не им сделанному, прямолинейному узкому железному пути до станции, то есть до храма славы и вящих заказов. Рябинину эта самая станция представляется «какой-то черной дырой, в которой ничего не разберешь». Для него жизнь шире и выше искусства. Он не одни красивые комбинации красок и линий любит и потому, натурально, не может сообразоваться в своей деятельности с заказами; ему не все равно как, на какую тему комбинировать линии и краски, для него оскорбительна и ужасна мысль оказаться во власти того подавляющего своей громадностью и сложностью целого, которое осыпает или осыплет его товарища Дедова славой и деньгами, лишь бы он служил ему. Рябинин готов служить, то есть работать, но не этой сложной громаде, в которой «глухарь» (сюжет последней картины Рябинина) должен надрываться и разбивать себе грудь, чтобы наделать чудовищных котлов, а котлы эти создадут средства, на которые, между прочим, будут покупаться картины на «невинные сюжеты»: «полдни», «закаты», «девочка с кошкой» и проч. Рябинин с ужасом отступает перед этим сложным клубком отношений и интересов, раз запутавшись в которой, он должен оказаться безвольным исполнителем заказов. Та специальная форма общения с людьми, в которой Дедов чувствует себя как рыба в воде, претит Рябинину, он «одинок в толпе». Он перестает писать. И вот «облетели цветы, догорели огни», поскольку это зависит от Рябинина.

Мысль об «одиноком в толпе», о безвольном орудии некоторого огромного сложного целого постоянно преследует г. Гаршина и, несомненно составляет источник всего его пессимизма. Несчастье и скорби его героев зависят от того, что все они ищут ближнего, жаждут любви, ищут такой формы общения с людьми, к которой они могли бы прилепиться всей душой без остатка, всей душой, а не одной только какой-нибудь стороной души вроде художественного творчества; всей душой и, значит, не в качестве специального орудия или инструмента, а в качестве человека, с сохранением всего человеческого достоинства.