Главная › Сочинения по произведениям разных авторов

11.12.2019

План повести Восковая персона Тынянова

Восковая персона

Глава первая

Ещё в четверг царь Пётр пил и гулял, а сегодня он кричал от боли и умирал. Петербург строился, каналы были недоделаны. Пётр умирал «посреди трудов неоконченных» и не знал, на кого оставить устройство государства, ту науку великую, которую сам начал.

Сестру Пётр выгнал — «она была хитра и зла». Бывшую жену, монахиню, глупую бабу, он не выносил, упрямого сына погубил, а его любимец Данилыч оказался вором. Да и любимая жена Катя, судя по доносу, готовила мужу «особого состава питьецо». Но когда она склонялась над Петром, тот затихал.

Тем временем Александр Данилыч Меньшиков сидел в своих покоях и ждал, когда Пётр призовёт его к ответу. Светлейший князь был жаден, он любил, чтобы у него было много земель, домов, холопов, но больше всего Данилыч любил брать взятки. Дома и земли в горсти не зажмёшь, а взятка — вот она, в руке, как живая.

И Данилыч брал везде, где только было можно. Облагал мздой города и мужиков, иностранцев и королевские дворы. Оформлял подряды на чужое имя, поставлял для армии гнилое сукно, обирал казну.

Он любил, чтоб всё огнём горело в руках, чтоб всего было много и всё было самое наилучшее, чтобы всё было стройно и бережно.

По ночам Данилыч не спал, считал прибыль. С женой он говорить не мог — уж больно глупа, — поэтому шёл к свояченице, с которой разговаривал «и так, и сяк, аж до самого утра», не считая это грехом.

Меньшиков ждал суда и боялся, что ему вырвут ноздри и отправят на каторгу. Надеялся он только на побег в Европу, куда заблаговременно перевёл крупную сумму. Уже две ночи он сидел одетый, ожидая, что его вызовут к умирающему царю.

Неожиданно к Меньшикову явился граф Растрелли, главный архитектор Петербурга. Он пришёл жаловаться на своего конкурента, художника де Каравакка, которому доверили изобразить Полтавскую битву.

Прознав, что царь Пётр при смерти, Каравакк захотел сделать его посмертную маску. От придворного врача Растрелли знал, что царь «умрёт в четыре дня». Граф заявил, что только он может изготовить хорошую маску, и рассказал о посмертной копии французского короля Людовика VIV из белого воска, которая, благодаря встроенному механизму, могла двигаться.

Впервые услыхав так явно о смерти Петра, Данилыч успокоился и позволил Растрелли делать маску. Заинтересовался светлейший и восковой копией. Тут Меньшикова, наконец, позвали.

Петр I метался в жару и бредил. Очнувшись, он понял: «Петру Михайлову приходит конец, самый конечный и скорый». Он рассматривал рисунки на печных изразцах голландской работы и понимал, что больше никогда не увидит моря.

Пётр плакал и прощался с жизнью, со своим государством — «кораблём немалым». Он думал, что зря не казнил Данилыча и Екатерину и даже допускал её до себя. Если бы казнил, «кровь получила бы облегчение», и он мог выздороветь, а теперь «кровь пошла на низ», застоялась, и болезнь не отпускает, «и не успеть ему на тот гнилой корень топор наложить».

Вдруг на кафеле печки Пётр увидел таракана. В жизни царя «было три боязни». В детстве он боялся воды, поэтому и полюбил корабли, как защиту от больших вод. Крови он начал бояться, когда ребёнком увидел убитого дядю, но это скоро прошло, «и он стал любопытен к крови». А вот третий страх — боязнь тараканов — остался в нём навсегда.

Тараканы появились в России во время русско-турецкой кампании и распространились повсюду. С тех пор впереди царя всегда скакали курьеры и смотрели, нет ли в отведённом Петру жилье тараканов.

Пётр потянулся за туфлёй — убить таракана — и потерял сознание, а очнувшись, увидел в комнате трёх человек. Это были сенаторы, назначенные по трое дежурить в спальне умирающего царя.

А в коморке рядом со спальней сидел «небольшой человек» Алексей Мякинин и собирал донесения фискалов о Данилыче и Екатерине. Заболев, Пётр сам посадил его подле себя и велел ежедневно докладывать.

Мякинин узнал о суммах, отправленных Меньшиковым в Европу, и разнюхал кое-что о Екатерине. Но в этот день о нём забыли, даже обед не принесли. Мякинин слышал, как ходят и шуршат в спальне царя. Он поспешно разорвал бумаги, касающиеся Екатерины, а цифры записал «в необыкновенном месте».

Через час в каморку вошла царица и прогнала Мякинина. Екатерине достались его записи, в которых было немало дел про Меньшикова и господ из сената. В тот же день освободили многих каторжан, чтобы они молились о здоровье государя.

Начались большие дела: хозяин ещё говорил, но более не мог гневаться.

Данилыч велел удвоить караулы в городе, и все узнали, что царь умирает. Но в кабаке, который находился в фортине с царским орлом, об этом знали уже давно. знали там и о том, что по всей стране скупали белый воск и искали крепкий дуб для торса царской копии. Сидящие в кабаке немцы считали, что после Петра будет править Меньшиков. А вор Иван ходил и слушал.

Глава вторая

«Немалое хозяйство» кунсткамеры начиналось в Москве и занимало маленькую каморку. Потом ей выделили каменный дом при Летнем дворце в Петербурге, а после казни Алексея Петровича перевели «в Литейную часть — в Кикины палаты».

Палаты эти находились на окраине, и народ ходил туда неохотно. Тогда Пётр велел построить для кунсткамеры палаты на главной площади Петербурга, а пока они строятся, придумал угощать всякого посетителя выпивкой и закуской. Народ начал заходить в кунсткамеру чаще, иные — и по два раза в день.

В кунсткамере было большое собрание заспиртованных младенцев и уродов, как звериных, так и человечьих. Среди них была и головка ребёнка, рождённого в Петропавловской крепости любовницей царевича Алексея. В подвале хранились головы казнённых — царской любовницы и любовника Екатерины, но посторонние туда не допускались. Было в кунсткамере и большое собрание звериных и птичьих чучел, коллекции минералов, найденные в земле каменные «болваны», а также скелет и желудок великана.

Уродов для кунсткамеры искали по всей России и выкупали их у народа. Дороже всего ценились живые человеческие уроды. Таких при кунсткамере жило трое. Два из них были двупалыми дурачками — их руки и ноги напоминали клешни.

Третий «монстр», Яков, был самым умным. От отца ему досталась пасека, и он знал секрет изготовления белого воска. Брат Якова, Михалко, был старше его на пятнадцать лет и ушёл в солдаты ещё до его рождения.

Через двадцать лет в селе стал на постой полк. Один из солдат оказался Михалкой. Он поселился в доме хозяином, но работал по-прежнему Якков. Через некоторое время Михалка решил забрать всё хозяйство себе и продал брата в кунсткамеру, как урода. Уезжая, Яков забрал с собой деньги, накопленные тайком от матери.

В кунсткамере Яков стал истопником, потом начал показывать посетителям заспиртованные «натуралии», командовать остальными уродами и зажил «в своё удовольствие. Он знал, что после смерти тоже станет «натуралией».

Михалко вернулся домой, начал хозяйствовать, но воск у него получался тёмным. Раз мать сказала, что белый воск сейчас в цене — «царёва немка» ест его, чтобы убрать веснушки. Тогда солдат донёс на мать и вместе с ней угодил на каторгу.

Выпустили их по амнистии, когда царь заболел.

И затопило деревни, как будто каторга-Нева вышла из берегов, пошла по дорогам и вошла в деревенские улицы.

Вернувшись домой, солдат обнаружил, что дом его заняли чужие люди. Мать тут же и умерла, а солдат вернулся в Петербург.

Якову стало скучно в кунсткамере, и он решил подать прошение, чтобы отпустили его. За это он обязался бесплатно снабжать кунсткамеру уродами.

Главы третья-четвёртая

В полшестого утра, когда открывались мануфактуры и цеха, а фурманщики гасили фонари, царь Пётр умер.

Тело не успели ещё обрядить, а Меньшиков уже взял власть в свои руки. Екатерина открыла казну, и Данилыч купил верность гвардии. И тогда все поняли: императрицей станет Екатерина.

А потом начались великие рыдания по усопшему царю. Даже Меньшиков вспомнил, от кого «получал свою государственную силу», и на миг вернулся в прошлое, стал Алексашкой, верным псом Петра.

Посреди этой суматохи во дворец незаметно вошёл Растрелли, изготовил посмертную маску царя и копи его рук, ног и лица из белого воска. Маска осталась во дворце, а остальное скульптор унёс к себе, в Формовальный амбар, что рядом с Литейным двором. Растрелли долго рисовал эскиз, а потом вместе с подмастерьем начал лепить копию Петра, ругаясь, что царь был очень велик и воска не хватит.

Между тем императрице Екатерине снилась её молодость. Она, Марта, выросла в деревне у шведского города Марьенбурга. В детстве доила коров, а потом её взяли в город, прислугой пастора. Сын пастора начал учить её немецкому языку, а научил совсем другому — этот язык Марта освоила в совершенстве.

Когда Марте исполнилось шестнадцать, город наполнился шведскими солдатами, и она вышла замуж за капрала, но вскоре бросила его ради лейтенанта, а от того ушла к коменданту города, и старухи называли её «малым женским словом».

Потом город взяли русские, и Марту долго учили русскому языку Шереметьев, Монс, Меньшиков и сам Пётр, для которого она «не говорила, а пела».

А понимала она только один человеческий язык, и тот язык был как дитя растущее, или листья, или сено, или девки на молодом дворе, что пели песнь.

Проснувшись, Екатерина нарядилась и отправилась рыдать над телом мужа, попутно решив приблизить к себе молоденького дворянина.

В Петербург вернулся солдат Михалко. В трактире под государственным орлом он познакомился с парнем, работавшим «дураком» у трёх богатых купцов. Чтобы не платить налога, купцы притворялись слепыми нищими, а «дурак» был их поводырём. Через них солдат пристроился сторожем «на восковом дворе».

Растрелли начал собирать модель, попутно ругая безвкусное оформление царских, похорон — ему этого дела не поручили. В отместку он решил создать конную статую, «которая будет стоять сто лет».

Наконец царская копия была готова. В её тело вмонтировали деревянную болванку с тонким механизмом — теперь восковая персона сможет двигаться. Явился Ягужинский и поручил Растрелли делать детали для оформления похорон, и тот охотно согласился.

Екатерина праздновала масленицу. Её сравнивали с древними правительницами, а между собой говорили, что она «на уторы слаба. не дождалась». Ещё до похорон, во время пышного пира, императрица уединилась со своим первым избранником.

Наконец, Петра похоронили. Екатерина чувствовала себя хозяйкой, но ей очень мешала восковая персона. Она сама обрядила её в Петрову одежду, посадила в тронном зале, и не подходила близко, чтобы не срабатывал механизм, и персона не вставала — уж очень она была похожа на живого царя.

Сидит день и ночь, и когда светло и в темноте. Сидит один, и неизвестно, для чего он нужен. От него несмелость, глотать за обедом он мешает.

Наконец, было решено отправить персону в кунсткамеру, как предмет замысловатый и весьма редкий.

Из белого воска Растрелли вылепил модель конной статуи. На челе всадника — лавровый венок, а конь стоит на затейливом постаменте с амурами.

Глава пятая

Генерал-прокурор граф Павел Иванович Ягужинский, белозубый, весёлый, с зычным голосом, был первым врагом и соперником Меньшикова. Данилыч обзывал его «шпиком» и дебоширом, а дом его — кабаком. Жену свою безумную Ягужинский в монастырь сунул, а сам женился на рябой, но умной бабе. Ещё называл Меньшиков недруга своего распутником и «фарсоном» за то, что знал иностранные языки и гордился этим. Сам же Данилыч так и остался неграмотным.

Ягужинский же за вороватость величал Меньшикова «загрёбой» и «хватом». Говорил, что «нижним людям» он пакости делает, а «верхним» льстит, мечтает «в боярскую толщу пролезть» и прикарманить российскую казну, намекал на отношения Данилыча со свояченицей.

Теперь, когда Меньшиков в гору пошёл, Ягужинский сидел дома и думал, на кого можно положиться. И выходило, что нет у него сторонников, но ссылки Ягужинский не боялся, потому что за него были «нижние люди» — купцы, мастеровые, чернь, а значит не бывать Алексашке в царях.

Ночью восковую персону перевезли в кунсткамеру и посадили на помост, обитый красным сукном, под которым провели механизм — наступишь на определённое место, и персона поднимется, как живая, перстом на дверь укажет. Рядом расставили чучела любимых собак Петра и коня, на котором он в Полтавской битве участвовал.

В последующие дни Ягужинский встречался со многими людьми, в том числе и с Алексеем Мякининым, с которым долго беседовал. Потом, напившись, долго шатался по покоям, перечислял преступления Меньшикова и не знал уже теперь, «быть ли Санктпетербургу».

И всё не идёт с места, а кругом город сделался неверный и может запустеть к лету. Задрожит и поползёт.

И решил Ягужинский завтра же начать светлейшего тревожить, «как палкою пса», и жена его поддержала.

За последние годы Меньшиков вспоминал своё детство раза три. Отец его пёк пироги на продажу и часто приходил домой пьяный и без штанов. Всю жизнь светлейший менялся. Сначала был красив, тонок, проказлив и потасклив. Потом лет пять ходил «плотный, и осмотрительный, и чинный». Затем стал «лицом безобразен», жаден, забыл, кем был.

Теперь Данилыч вознёсся, стало много дорогих вещей, только радости от них не было, и свояченице он уже не мог всего сказать. Екатерину он стал называть «матерью» и был с ней жесток, мечтал стать принцем и генералиссимусом, и выдать дочь за Петрова сына — тогда он, Данилыч, станет регентом, будет править, а государыню изведёт.

В Татарском таборе — большом Петербургском рынке — солдат Михалко продавал воск и встретился с вором Иваном. Делая вид, что приценивается к товару, вор свёл солдата в кабак, выведал всё о его сторожевой работе и ушёл, ничего не купив.

Ягужинский подрался «с обнажением шпаг» с Меньшиковым, и от него все отвернулись. Тогда Павел Иванович напился, собрал компанию и пошёл «шумствовать» и куролесить по Петербургу. Компания прокатилась по городу и добралась до кунсткамеры.

Живая птица влетела в куншткамору, дикая, площадная, толстая, в голубом шёлку, и со звездою, и при шпаге, и это был человек, и он не шёл, он летел.

Все разошлись смотреть «натуралиев», а Ягужинский добрался до портретной палаты, где сидела восковая персона, и та встала перед ним. И Павел Иванович стал жаловаться персоне на бесчинства Данилыча, а шестипалый Яков был здесь же и всё слышал.

Меньшиков был зол на Ягужинского, но класть его на плаху всё же не хотел. Услыхав о кунсткамере, он поехал туда. Под его взглядом Яков рассказал всё, что запомнил, хотя сначала говорить не хотел. А потом персона встала перед Данилычем, и тот в испуге убежал.

Ночью Ягужинский читал свой гороскоп, по которому выходила ему победа, и вспоминал о любимой женщине — гладкой, чванной шляхтянке из Вены. В ту же ночь солдата Михалку огрели по голове и вскрыли амбар с казной. Меньшиков же в это время планировал сослать Ягужинского в Сибирь, уехать на отдых в своё поместье и призвать туда государыню. А шестипалого, который много знал, он велел убить и заспиртовать.

Глава шестая

Утром горожан разбудили пушечные залпы — это били тревогу из-за пожара. Всё зашевелилось. Литейный двор, где хранились «бомбенные припасы», оградили войлочными щитами и парусами. На огонь бежали воры — тащить, что придётся, и было непонятно, где горит.

Наконец, всем показалось, что горит Литейная часть, и оградили её парусами, чтобы ветер не раздувал огонь.

И храбрые скакали вперёд, а трусы ударялись назад. И было много и тех и других.

Растрелли испугался, но, увидев паруса, решил, что это «военные и морские репетиции» и спокойно вернулся домой.

В кунсткамере тоже началась паника. Воспользовавшись ею, Яков взял свой пояс с деньгами, надел рукавицы, чтобы спрятать шестипалые руки, и сбежал. А Екатерина смеялась «до упаду и до задирания ног» — паника в городе была её первоапрельской шуткой. Уже две недели прошло, как похоронили Петра, и императрица веселилась.

Яков пошатался по Петербургу, купил новую одежду, побрился у цирюльника и совершенно преобразился. Проходя мимо пыточной площадки, он увидел, как наказывают провинившегося солдата, узнал в нём своего брата и прошёл мимо, «как свет проходит сквозь стекло».

Утром Меньшиков нарядился и отправился к императрице, думая решить с ней судьбу Ягужинского. Но, приехав, светлейший увидел Павла Ивановича, который шутил и смешил Екатерину с царевной Елизаветой — это умная жена помирила Ягужинского с императрицей. Екатерина заставила недругов пожать друг другу руки и поцеловаться. Теперь Меньшиков возмечтал сослать Ягужинского не в Сибирь, а послом в какую-нибудь землю «поплоше, но только подальше».

Потом оба плясали, но Меньшиков выглядел постаревшим, а Ягужинский не чувствовал себя победителем. Так кончился вечер 2 апреля 1725 года.

В кунсткамере «выбыли две натуралии» — младенец, рождённый любовницей царевича Алексея, и шестипалый урод Яков. Две банки со спиртами остались пустыми, и одну из них выпили двупалые дураки.

Шестипалый был ценной «натуралией», и его приказали ловить. В это время Яков сидел в кабаке и рассказывал вору Ивану, какие сокровища и камни хранятся в кунсткамере. Потом Иван позвал Якова «к башкирам, на ничьи земли», и они ушли.

Концепция искусства в повести Тынянова «Восковая персона»

Один из основных мотивов «Восковой персоны», пронизывающий всю повесть и вынесенный в заглавие – искусство. Тынянов изначально задумывал поставить в центр внимания не исторический портрет императора, а искусство, восковую статую Петра и ее создателя, Бартоломео Растрелли, о чем свидетельствуют варианты названий повести: в записях автора 1929 – первой половины 1930 года в списке задуманных им произведений в цикле или группе рассказов под названием «Подпоручик Киже» значатся рассказы «Подпоручик Киже» и «Церопласт Растреллий». Еще раньше, в черновиках 1927-1928 гг., Тынянов пишет: «прежде всякого дела изучить борьбу Баркова с Сумароковым и смерть Петра Великого для 2х рассказов: 1. Иван Барков или 2. Статуя Растреллия или Церопласт Растреллий», и далее набросана характеристика Меньшикова, уже с «предцитатами» из «Восковой персоны» [Тоддес 1984: 28]. О важности фигуры художника и темы искусства для самого Тынянова говорят черновики к задуманному ранее и ненаписанному рассказу об Оресте Кипренском «Пастушок Сифил». В этом рассказе появляется значимый для «Восковой персоны» хронотоп кунсткамеры и связанные с ним мотивы живого и мертвого.

Акт творчества, процесс создания произведения искусства, выдвинутый в «Восковой персоне» на первый план, становится важным для понимания механизмов существования искусства вообще, в том числе и механизмов существования литературного произведения. Это особенно значимо в свете заинтересованности самого Тынянова-теоретика в «устройстве» литературного произведения и смыслопорождающих механизмах, действующих в нем.

До недавнего времени теоретические установки Тынянова не учитывались при анализе его произведений. Мнение о необходимости применения «собственно литературного или металитературного чтения изысканной метафорики столь казалось бы естественное в случае писателя-литературного теоретика, свое основное теоретическое сочинение посвятившего «стиховой семантике» и мыслившего смысл текста в качестве эффекта литературной структуры» [Блюмбаум 2001] было высказано Блюмбаумом в его работе «Конструкция мнимости: к поэтике «Восковой персоны» Ю. Тынянова». Сосредотачивают свое внимание на отображенном в повести творческом процессе Ольга Буренина и Михаил Ямпольский, приписывая восковому подобию Петра знаковую природу и описывая механизмы смысло – и текстопорождения.

То, как представлено искусство в повести, во многом определяет угол зрения, под которым следует рассматривать другие элементы текста.

Создание произведения искусства требует деформации материала, то есть действительности. Так, руки Растрелли деформируют не только воск, но и представление о реальности, вносят изменение во внешность Петра: «Но лоб не выражал любви, а только упорство и стояние на своем. И широкий краткий нос он выгнул еще более, и нос стал чуткий, чующий постиженье добра. Узловатые уши он поострил, и уши, прилегающие плотно к височной кости, стали выражать хотение и тяжесть» [Тынянов 2001: 434; далее ссылки на это издание приводятся с указанием страниц в круглых скобках]. Только подобие, а не точная копия может стать искусством и создавать иллюзию жизни, которую не вызывают живые персонажи повести. Функция произведения искусства в «остранении» жизни, в акцентировании ее сущности и границ; «остранение» достигается и остановкой времени вокруг неизменных и вечных произведений искусства. Только на искусственных фруктах можно заметить их особенную фактуру и цвет, по мертвой заспиртованной голове проследить все строение жилок, тогда как черты живых персонажей изменчивы и неуловимы за масками. Мы видим жилки и на лице Екатерины, но нарисованные: «И, двинув ушами, нарисовала на виске три синие жилки, елочкой – для обозначения головной боли» (426).

Каждая часть тела восковой фигуры наделяется аллегорическим значением, поэтому в подобии Петра, собранном из «membra disjecta» (432) (разъединенных членов), изначально заложено множество смыслов. Не всегда однозначно употребление в повести слова «персона»: персоной называют живого Петра, и так же называют его восковое подобие, остающееся после смерти. Само слово «персона» предполагает такую «подмену», т. к. еще в допетровское время «персона», или «парсуна», использовалась для обозначения портрета, а также фигуры, образа. Изначально же, в латинском языке являлось обозначением театральной маски [15]. Слово «маска» применимо не только к создаваемому из воска лицу императора, но и ко всей восковой персоне, становящейся маской-символом [Ямпольский 1996]. Есть контексты, в которых вещественное и одушевленное значения слова «персона» сталкиваются: удивительное сходство портрета с царем заставляет относиться к подобию с благоговением и страхом, как к живому: «Он был парсуна, или же портрет, но неизвестно было, как с ним обращаться, и многое такое даже нестать было говорить при нем» (437). Как отмечает А. Блюмбаум, «по словам скульптора, сам материал восковых изображений позволяет уничтожить, стереть различие между моделью и ее репрезентацией, человеком и вещью, «person» и «persona»: « есть искусство изящное и самое верное, так что нельзя портрет отличить от того человека, с которого портрет делан» (379). Необходимо при этом отметить, что данная семантическая конструкция является важнейшей, если не основной смысловой константой текстов о восковых статуях вообще, независимо от того, принадлежат ли эти произведения к литературному дискурсу или какому-нибудь другому» [Блюмбаум 2001]. Но и сама природа статуи, имеющей своей целью запечатление жизни в безжизненном и «вечном» материале, задает такое неразличение живого и мертвого.

Для сюжета о статуе характерно замирание и омертвение человека, предстающего перед оживающей статуей [Якобсон 1987]. В момент, когда восковое подобие Петра I встает перед Яковом, акценты смещаются: персона ожила, а «шестипалый стоял, как стояли в углу натуралии, – он не дышал» (446). Постепенно оживающая статуя Петра приобретает самостоятельность, независимость от художника: «Лицо приняло выражение, выжидательность, и впалая щека была не так заметна» (434).

Вышеописанное «омертвление» является инициацией, делающей Якова хранителем тайны: «Тогда воск упал на кресла со стуком, и голова откинулась и руки повисли. Подошел Яков шестипалый, и сложил эти слабые руки на локотники» (446). Как отмечает Ямпольский, ««встреча» вписана в саму структуру функционирования маски» [Ямпольский 1996: 214], а значит и статуи. Такая встреча – «всегда шок, эмоциональная встряска, всегда изменение «естественного» состояния контакта с миром» [Ямпольский 1996: 214]. Приближаясь к сфере речи, маска выполняет функцию скорее перформатива, непосредственно воздействуя на поведение человека. Контакт с маской – встреча с Другим, с Богом, который невидим за маской. «Поглощение imago субъектом – это акт трансформации самого субъекта, его структурирования, становления в контакте с Другим. Речь идет о фундаментальной внутренней метаморфозе, которая в каком-то смысле лишь символизируется превращением лица в маску» [Ямпольский 1996: 214].

Превращение в маску, наполненность значениями приближает восковую статую к языковому знаку-символу, не просто отождествляющему предмет с его названием, но способного, в случае ослабления связи с объектом, развиваться по своим законам, продуцировать новые смыслы, независимые от референта. Обнаруживающийся разрыв между означающим и обозначаемым делает возможным существование произведения искусства, способствует появлению «колеблющихся признаков значения» [Тынянов 2007]. Подобно тому, как человек включается в творческий процесс, создавая новые слова или употребляя старые в новых значениях, встреча с восковым подобием императора включает в творческий процесс персонажей повести – герои «прочитывают» персону и ее жесты-знаки («И воск повернулся тогда на длинных и слабых ногах, которые сидели столько времени и отпрели, – голова откинулась, а рука протянулась и указала на дверь:
– Вон» (461)). Неопределенная референция, множественность смыслов лишают возможности определить ее сущность, восковая фигура изменчива, как изменчивы и динамичны персонажи и значения слов в повести.

Повторяющиеся детали развивают новые значения, делая смысл подвижным и неуловимым, что обеспечивает движение сюжета. Сюжет, собственно, и понимался формалистами как движение, развертывание словесного материала. Особо значимые слова в повести становятся концентратами смыслов, которые вызваны не только и не столько реалиями действительности, сколько фонетическими особенностями слова, лексической сочетаемостью, ассоциативными связями (орел на флигеле фортины, напоминающий петуха, превращается в «питуха» – «пьяницу»; «плац» (от нем. der Platz – площадь) заменяется на «пляц», который становится «плясовой площадью»; Михалка и его мать называются «испытанными» людьми, потому что их пытали). Сгущаемые вокруг восковой персоны колеблемые смыслы, языковая невязка (называние статуи персоной, употребление по отношению к ней местоимения «он», глаголов, которые описывают обычно действия живых людей; а также языковое уподобление живого неживому вокруг статуи) подготавливают ее оживление, те моменты, когда персона встает, приводимая в движения потайным механизмом, что влияет на дальнейшие события повести. Событие в понимании Тынянова должно сопровождается семантическими сдвигами, как это происходит при вставании восковой персоны, встрече Якова и Михалки, сотворении произведений искусства Растрелли.

Динамичность текста осуществляется и в его композиции, на уровне субъектной организации. Повествование перебивается вставными текстами (документы, поэтические цитаты), обеспечивающими множественность точек зрения. Выделяются в тексте и фрагменты, в которых повествование разворачивается в виде коротких сценарных фраз-абзацев, ритмизующих текст. Этот прием как кинематографичен, так и поэтичен (кинематографическое смотрение Петром печных кафлей заканчиватся двоестрочием: «От злой и внутренней секретной болезни умираю!

И неизвестно, на кого отечество, и хозяйство, и художества оставляю!» (385-386))
Разворачивая действие в особом времени, скорее, вне времени, представляя предметы «крупным планом», прием этот вводит в текст кинометафору. Представление действий так, как если бы они происходили в кино, с одной стороны, делает читателя ближе к миру повести, так же как сказ, включает читателя в происходящее внутри текста, с другой стороны, остраняет этот мир – мы осознаем, что есть кто-то, кто нам это показывает. Это своеобразная игра с читателем, с одной стороны, и игра с действительностью, с другой.

Так, в повести отражается представление Тынянова об особом положении искусства, которое преломляет, деформирует материал, чтобы представить его в остраненном виде, сделать вновь «ощутимым». Эту роль по отношению к искусству выполняет творец: подчиняет материал приему, после чего произведение начинает жить своей жизнью. Движимое внутренней динамикой, заложенной в каждый элемент и в само произведение как систему элементов, произведение искусства развивает новые значения, «колеблющиеся» смыслы. Постоянное смыслопроизводство, происходящее при каждой встрече с восковой персоной, при каждой попытке ее «прочитать», обеспечивает ее жизнь, неподвластность времени. Как только пропадает наблюдатель, зритель, читатель, включенный в творческий процесс, произведение перестает функционировать. Восковое подобие не является произведением искусства для пляшущих перед ней в последней главе пьяных двупалых неумов: «а потом стали плясать перед восковым подобием и оно [восковое подобие] встало и указало им: вон.

И неумы ушли к себе, гуськом, смирно. Им было весело и все равно» (479). Так, вместе с приближением конца повести, как будто бы заканчивается и жизнь восковой персоны, но «гезауф» двупалых монстров – это временное явление, происходящее во время всеобщего карнавала (1 апреля). Подобно тому, как в начале повести смерть Петра Великого сменяется его возрождением в новом качестве, конец текста предвещает «возрождение»: последнюю строчку повести – уход Якова и Иванки «на ничьи земли» можно интерпретировать как уход к началу, к возможности создания новой реальности.

Таким образом, можно сделать вывод, что «Восковая персона» как произведение об искусстве воплощает тыняновскую концепцию искусства, которая проецируется на восковую фигуру и повесть в целом. Восковая статуя работы Растрелли и повесть Тынянова взаимно раскрывают тайные механизмы искусства, действующие в них, и сталкивают с ними читателя.

Петровское время в произведении Ю. Н. Тынянова «Восковая персона»

В повести «Восковая персона» Юрий Николаевич Тынянов обращается к Петровской эпохе, продолжая художественно исследовать природу и противоречия русского самодержавия. Но и тут «посредником» между Тыняновым и эпохой оказался, разумеется, Пушкин. Для великого поэта воплощением Петра, его дел и устремленности в будущее стал памятник Фальконе. Однако Пушкин строит свою поэму «Медный всадник» на антитезе, которой в памятнике нет. В «Медном всаднике» важнейшее значение имеет противопоставление Петра, «мощного властителя судьбы», Евгению, предстающему тут «игралищем судьбы» и ее жертвой. Хвала Петру, одическое изображение того, что он сотворил, неотделимо в поэме от печального рассказа про «бедного» Евгения, вступившего в своеобразный конфликт с кумиром на бронзовом коне. Введя в поэму Евгения, Пушкин поставил острейшую проблему противоречивости исторического прогресса. Поэт дал свое решение и вместе с тем, как и в других случаях, «открыл» сложную тему для художников будущих поколений. Тынянов обращается к тому моменту жизни Петра, когда царь перестает быть «властелином судьбы» и сам становится ее жертвой. Этой иронии «избегли немногие исторические деятели» . В тыняновском повествовании сама смерть Петра является как бы результатом или, во всяком случае, символом смены эпох, исторических сдвигов. Писатель берет именно тот момент, когда разгул цинизма, низменных страстей, растления в среде господствующих классов уже никак и ничем оправдать невозможно. «Иронию» происходящих событий ощущает в «Восковой персоне» сам умирающий Петр. Он видит, как приостанавливается дело всей его жизни, и горько переживает свое бессилие что-либо изменить. Причина не столько в его болезни, сколько в том, что он оказался перед лицом обстоятельств и фактов, с которыми ему не совладать. Симпатии писателя к Петру, предстающему фигурой трагической, несомненны, но столь же несомненно стремление избежать какой бы то ни было идеализации образа царя и всей ситуации, складывающейся к моменту его смерти. Петр чувствует, что умирает среди трудов незаконченных, но могли ли они быть вообще продолжены так, как хотелось бы царю? Ему снится ноша — та, что.
он тащил на себе всю жизнь. Во сне он перетаскивает ее с места на место в абсолютной пустоте. Что означает «пустота» для болезненного сознания Петра? Многое. Меншиков — «любимец миньон» — вор. И не один лишь Данилыч вор. Рядом с комнатой, где умирает царь, в каморке сидит царский следователь, «генерал-фискал», и «шьет» дело, одно за другим,- на Меншикова, на знатнейших людей в государстве и на «ее самодержавие» в их числе. Масштабы беззаконий, хищений, развращения нравов огромны. И в результате «дело идет», дело «стоит». «Дела», которые шьет следователь, лишь выражение того, что застопорилось главное «дело», ради которого жил царь. В этом, а не в болезни главная причина его смерти. На сообщения своего тайного следователя Петр реагирует непонятно: не то, мол, нужно дальше расследовать, не то, мол, брось, теперь все равно. Умирая, царь оказывается в тупике и сам это понимает. Писатель стремился создать картину эпохи, ее образ, раскрыть главные особенности, при этом хотел обойтись малым объемом. Отсюда необычайная емкость повествования, нелегкая для восприятия. Петр умирает, окруженный «наследниками» — Екатериной, Меншиковым, Ягужинским. Для Меншикова и других «птенцов гнезда Петрова» мир трудов превратился в мир интриг, склок, борьбы честолюбий и жажды власти. Бывшие соратники Петра вместе с творческой энергией утратили жизнелюбие, они внутренне омертвели. В противовес им автор воспевает гений Растрелли, в первую очередь как автора воскового подобия Петра. Петр и Растрелли любят работу и творчество. В художественное единство «Восковой персоны» входит и линия народных «низов». Петр мог вершить свои великие, а его наследники — свои недостойные дела. Растрелли имел возможность творить благодаря тому, что с народа драли семь шкур. Автор «Восковой персоны» опровергает мысль, будто толща народная живет вне истории. Все это приближает изображаемую эпоху к современной автору. Невольно сравниваешь время, видишь аналогии — не к этому ли стремился Тынянов, живший в одну из суровейших эпох, заставляя читателей задуматься об уроках истории.

Образ государства в повестях Ю.Тынянова и романе М.Булгакова

Разделы: Литература

Цели:

познакомить с произведениями Ю. Тынянова, его взглядом на исторический процесс;
развивать навыки сопоставления произведений разных авторов.

1. Краткая справка о жизни и творчестве Юрия Тынянова

2. Размышления о рассказе «Подпоручик Киже»

1) Краткий пересказ.

2) Беседа по вопросам.

? Почему один человек «исчез» из жизни, не умирая, а другой появился неожиданно?
? Какую роль играет «бумага» в жизни человека? – Она решает его судьбу.
Находим в тексте слова, говорящие о влиянии «бумаги» на жизнь людей.
«Он (Синюхаев) привык внимать словам приказов как особым словам, не похожим на человеческую речь. Они имели не смысл, не значение, а собственную жизнь и власть»
«Дело было не в том, исполнен приказ или не исполнен, Приказ как-то изменял полки, улицы и людей, если даже его и не исполняли»
«Он ни разу не подумал, что в приказе ошибка. Напротив, ему показалось, что он по ошибке, по оплошности жив»
? Только ли бумага влияет на жизнь людей в государстве?
? Что руководит поступками Павла? – Страх и гнев.
«И когда великий гнев становился великим страхом, начинала работать канцелярия криминальных дел…»
? Чего боится император?
«…он не знал, верны ли они, и не знал, кого нужно опасаться»
«Кругом была измена и пустота»
? Как император «борется» с изменой?
«Он нашел секрет, как избыть их, – и ввел точность и совершенное подчинение. Заработали канцелярии»
В рассказе автор показал характер государства, движущей силой которого является страх.

Страх рождается из недоверия людям. Люди могут думать, не соглашаться, предавать – поэтому, наверное, удобнее работать с бумагой. И роль бумаги в государстве возрастает, заменяя живых людей, личности.

3. Краткий пересказ повести «Малолетний Витушишников»

? Каковы причины развития действия в этом произведении?

– настроение Николая,
– страх

Просматриваем еще раз поступки Николая. Делаем вывод, что он пытается охватить все стороны жизни в государстве. Но это невозможно. Поэтому возникает только видимость порядка. А для создания видимости можно и нужно кого-то наказать (не особенно задумываясь, кого, и к чему это приведет, будет ли результат, и какой результат ожидается), издать приказ и донести до окружающих информацию о деяниях государя. В дело вступает бумага.
Размышляем о роли бумаги в жизни людей (и снова перед нами мнимая истина, которая нужна государству для поддержания мнимой значимости и ложного величия).

? К чему ведет возрастание значимости бумаги в жизни? – Отношение к людям равнодушно-казенное, уничтожается человеческое достоинство. Желание помочь другому отступает перед страхом за собственную жизнь, карьеру.

4. В повести «Восковая персона» Тынянов обращается к Петровской эпохе

Его интересует не время ломки старого, изменение жизни, он начинает повесть с момента, когда Петр перестает быть «властелином судьбы».

? Что беспокоит умирающего Петра?
– Он видит, как приостанавливается дело всей его жизни, и переживает свое бессилие что-либо изменить.
? Какой сон снится ему? Какую ношу он тянет во сне? Что означает «пустота» во сне Петра?
Обращаем внимание на человека, сидящего в каморке рядом с комнатой Петра. «Генерал-фискал» ведет дела на знатнейших людей в государстве. Мы наблюдаем за масштабами беззаконий, хищений, за развращением нравов. Мы понимаем: дело, ради которого жил царь, застопорилось. Нет рядом продолжателей его начинаний.
? Но, может быть, жажда власти, борьба честолюбий, мир интриг захватили только «верхушку», соратников Петра? Обратившись к петровской эпохе, писатель начал повествование со смерти императора, сосредоточивая затем свое внимание на жизни простых людей. Но жажда наживы, предательство и доносительство охватили и народ. В повести рассказана история двух братьев – Якова и Михаила. Яков оказывается в петровской кунсткамере, его продает брат; затем Михаил доносит на мать, обоих пытают, потом отпускают, и они возвращаются к дому, которого у них уже нет.
Повесть наводит на мысль о шаткости крутого поворота, который насильно совершил Петр, который ломал обычаи, установившиеся в течение столетий, разрушал нравственные законы.
? Что было главным оружием петровского государства? Страх. Да, страх заставляет людей быть деятельными. Но всегда ли на пользу государству? Вернемся к образу «генерала-фискала»: он «ведет» дела. Но эти дела на бумаге! И третье произведение Тынянова наводит нас на мысль о мнимости движения жизни, видимость порядка. Сильная личность, могущественная, уверена, что все формы жизни можно распланировать, и процветание государства, счастье людей. Но Тынянов на любом историческом материале упорно ставит проблему бессилия людей перед ходом исторического процесса (в котором вечность, повторяемость событий), бессмысленность действий личности.
? Почему повесть называется «Восковая персона»?
После смерти Петра художник Растрелли создает его восковое подобие, которое может двигаться (вставать, когда к нему приближаются, поднимать руку). Фигура вызывает страх, который был сильнейшим оружием петровского государства. Но властвует фигура недолго: её ссылают в кунсткамеру.

5. Ознакомившись с рассказами и повестью Ю. Тынянова, мы можем отметить, что в его произведениях центральный образ не человек, в центре его раздумий – государство.

Каким мы видим государство в произведениях Тынянова?

Движущая сила государства во все времена – страх (государь действует под влиянием страха, опасаясь измены; подчиненные, боясь наказания);
Страх создает видимость действия, поскольку цель действия – запугать или отвести угрозу;
Нет места для индивидуальности, личности, поскольку индивидуальность непредсказуема; поэтому в государстве работа сводится к общению с бумагами (люди на бумаге менее опасны);
Сильная личность может вносить изменения в жизнь государства, но эти изменения внешние; поэтому все попытки что-либо изменить бессмысленны.

«…тот, кто еще недавно полагал, что он чем-то управляет, оказывается вдруг лежащим неподвижно в деревянном ящике, и окружающие, понимая, что толку от лежащего нет никакого, сжигают его в печи».
? Кто автор этих строк? Из какого произведения эти слова?

6. Мы вспоминаем роман М. Булгакова «Мастер и Маргарита»

? Может ли человек распоряжаться жизнью других людей, планировать её?
Нет, поскольку он не может знать, что ожидает его самого даже в ближайшее время. Человек только себе и людям может казаться могущественным (вспоминаем Берлиоза, Понтия Пилата).
? Как Тынянов в своих произведениях отвечает на данный вопрос?
Человеку кажется, что он управляет жизнью, что она проходит под его контролем, но он бессилен что-либо изменить. Поэтому история – это «движение, совершающееся кругообразно и без цели».
? За что был наказан Иешуа Га-Ноцри? Какую опасную для государства мысль он проповедовал?Иешуа говорил о ненужности государственной власти.
Почему власть оказывается ненужной? Каждый человек стремится в первую очередь обезопасить себя, устроить свою жизнь, сделать её комфортнее. В корыстных интересах он не будет придерживаться истины (творить добро, забывая о собственных нуждах). А власть – это обычные люди. И Булгаков показал, что на протяжении столетий люди не меняются.
? У Тынянова мы увидели разные эпохи: правление Павла, Николая и Петра. Что объединяет эти эпохи?Страх движет людьми. Правители что-то делают. Но справиться с жизнью, подчинить её себе они не могут. Их действия несут только внешние изменения, поэтому временные. И Тынянов, и Булгаков показывают, что события современности – вечные события.
У Тынянова мы много раз упоминали о страхе как двигателе жизни. Страх управляет поступками и «сильных мира сего», и поступками простого народа. Встретим ли мы подобное у Булгакова? О трусости человека мы говорили уже на первом уроке, рассматривая образ Понтия Пилата. А различные формы проявления человеческого страха в московских главах?
Воланд проводит эксперимент над москвичами, проверяя, что изменилось в человеке с появлением «нового» общества. Какой вывод он делает из своих наблюдений? Века прошли – ничего не изменилось.
? Какая тема объединяет рассмотренные нами произведения Тынянова? Вечность, повторяемость событий.

7. Звучат выводы пессимистично

? Что же нужно России для создания светлого будущего? (Размышляя, дети говорят, что общество не изменится, пока люди не изменятся духовно, не станут добрее, чище, не начнут заботиться о других, что нужно постараться не ставить свои корыстные интересы выше интересов других… Они размышляют…Но не верят, что такое когда-нибудь станет возможным, примеряя подобную практику на себя).

План повести Восковая персона Тынянова

Еще в четверг было пито. И как пито было! А теперь он кричал день и ночь и осип, теперь он умирал.

А как было пито в четверг! Но теперь архиятр Блументрост подавал мало надежды. Якова Тургенева гузном тогда сажали в лохань, а в лохани были яйца.

Но веселья тогда не было и было трудно. Тургенев был старый мужик, клекотал курицей и потом плакал – это трудно ему пришлось.

Каналы не были доделаны, бечевник невский разорен, неисполнение приказа. И неужели так, посреди трудов недоконченных, приходилось теперь взаправду умирать?

От сестры был гоним: она была хитра и зла. Монахине несносен: она была глупа. Сын ненавидел: был упрям. Любимец, миньон, Данилович – вор. И открылась цедула от Вилима Ивановича к хозяйке, с составом питья, такого питьеца, не про кого другого, про самого хозяина.

Он забился всем телом на кровати до самого парусинного потолка, кровать заходила, как корабль. Это были судороги от болезни, но он еще бился и сам, нарочно.

Екатерина наклонилась над ним тем, чем брала его за душу, за мясо, –

И он подчинился.

Которые целовал еще два месяца назад господин камергер Монс, Вилим Иванович. Он затих.

В соседней комнате итальянский лекарь Лацаритти, черный и маленький, весь щуплый, грел красные ручки, а тот аглицкий, Горн, точил длинный и острый ножик – резать его.

Монсову голову настояли в спирту, и она в склянке теперь стояла в куншткаморе, для науки.

На кого оставлять ту великую науку, все то устройство, государство и, наконец, немалое искусство художества?

О Катя, Катя, матка! Грубейшая!

Данилыч, герцог Ижорский, теперь вовсе не раздевался. Он сидел в своей спальной комнате и подремывал: не идут ли?

Он уж так давно приучился посиживать и сидя дремать: ждал гибели за монастырское пограбление, почепское межевание и великие дачи, которые ему давали: кто по сту тысячей, а кто по пятьдесят ефимков; от городов и от мужиков; от иностранцев разных состояний и от королевского двора; а потом – при подрядах на чужое имя, обшивке войска, изготовлении негодных портищ – и прямо из казны. У него был нос вострый, пламенный, и сухие руки. Он любил, чтоб все огнем горело в руках, чтоб всего было много и все было самое наилучшее, чтобы все было стройно и бережно.

По вечерам он считал свои убытки:

– Васильевский остров был мне подаренный, а потом в одночасье отобран.

В последнем жалованье по войскам обнесен. И только одно для меня великое утешение будет, если город Батурин подарят.

Светлейший князь Данилыч обыкновенно призывал своего министра Волкова и спрашивал у него отчета, сколько маетностей числится у него по сей час.

Потом запирался, вспоминал последнюю цифру, пятьдесят две тысячи подданных душ, или вспоминал об убойном и сальном промысле, что был у него в архангельском Городе, – и чувствовал некоторую потаенную сладость у самых губ, сладость от маетностей, что много всего имеет, больше всех, и что все у него растет. Водил войска, строил быстро и рачительно, был прилежный и охотный господин, но миновались походы и кончались канальные строения, а рука была все сухая, горячая, ей работа была нужна, или нужна была баба, или дача?

Данилыч, князь Римский, полюбил дачу.

Он уже не мог обнять глазом всех своих маетностей, сколько ему принадлежало городов, селений и душ, – и сам себе иногда удивлялся:

– Чем боле володею, тем боле рука горит.

Он иногда просыпался по ночам, в своей глубокой алькове, смотрел на Михайловну, герцогиню ижорскую, и вздыхал:

Потом, оборотясь пламенным глазом к окну, к тем азиятским цветным стеклышкам, или уставясь в кожаные расписные потолки, исчислял, сколько будет у него от казны интересу; чтоб показать в счетах менее, а на самом деле получить более хлеба. И выходило не то тысяч на пятьсот ефимков, не то на все шестьсот пятьдесят. И он чувствовал уязвление. Потом опять долго смотрел на Михайловну:

И тут вертко и быстро вдевал ступни в татарские туфли и шел на другую половину, к свояченице Варваре. Та его понимала лучше, с той он разговаривал и так и сяк, аж до самого утра. И это его услаждало. Старые дурни говорили: нельзя, грех. А комната рядом, и можно. От этого он чувствовал государственную смелость.

Но полюбил притом мелкую дачу и так иногда говорил свояченице Варваре или той же Михайловне, Почепской графине:

– Что мне за радость от маетностей, когда я их не могу всех зараз видеть или даже взять в понятие? Видал я десять тысяч человек в строях или таборах, и то – тьма, а у меня на сей час по ведомости господина министра Волкова их пятьдесят две тысячи душ, кроме еще нищих и старых гулящих. Это нельзя понять. А дача, она у меня в руке, в пяти пальцах зажата, как живая.

И теперь, по прошествии многих мелких и крупных дач и грабительств и ссылке всех неистовых врагов: барона Шафирки, еврея, и многих других, он сидел и ждал суда и казни, а сам все думал, сжав зубы:

«Отдам половину, отшучусь».

А выпив ренского, представлял уже некоторый сладостный город, свой собственный, и прибавлял:

– Но уж Батурин – мне.

А потом пошло все хуже и хуже; и легко было понять, что может быть выем обеих ноздрей – каторга.

Оставалась одна надежда в этом упадке: было переведено много денег на Лондон и Амстердам, и впоследствии пригодятся.

Но кто родился под планетой Венерой – Брюс говорил про того: исполнение желаний и избавление из тесных мест. Вот сам и заболел.

Теперь Данилыч сидел и ждал: когда позовут? Михайловна все молилась, чтоб уж поскорей.

И две ночи он уже так сидел в параде, во всей форме.

И вот, когда он так сидел и ждал, под вечер вошел к нему слуга и сказал:

– Граф Растреллий, по особому делу.

– Что ж его черти принесли? – удивился герцог. – И графство его негодное.

Но вот уже входил сам граф Растреллий. Его графство было не настоящее, а папежское: папа за что-то дал ему графство, или он это графство купил у папы, а сам он был не кто иной, как художник искусства.

Его пропустили с подмастерьем, господином Лежандром. Господин Лежандр шел по улицам с фонарем и освещал дорогу Растреллию, а потом внизу доложил, что просит пропустить к герцогу и его, подмастерья, господина Лежандра, потому что бойчей знает говорить по-немецки.

По лестнице граф Растреллий всходил бодро и щупал рукой перилы, как будто то был набалдашник его собственной трости. У него были руки круглые, красные, малого размера. Ни на что кругом он не смотрел, потому что дом строил немец Шедель, а что немец мог построить, то было неинтересно Растреллию. А в кабинетной – стоял гордо и скромно. Рост его был мал, живот велик, щеки толстые, ноги малые, как женские, и руки круглые. Он опирался на трость и сильно сопел носом, потому что запыхался. Нос его был бугровый, бугристый, цвета бурдо, как губка или голландский туф, которым обделан фонтан. Нос был как у тритона, потому что от водки и от большого искусства граф Растреллий сильно дышал. Он любил круглоту и если изображал Нептуна, то именно брадатого, и чтоб вокруг плескались морские девки. Так накруглил он по Неве до ста бронзовых штук, и все забавные, на Езоповы басни: против самого Меньшикова дома стоял, например, бронзовый портрет лягушки, которая дулась так, что под конец лопнула. Эта лягушка была как живая, глаза у ней вылезли. Такого человека, если б кто переманил, то мало бы дать миллион: у него в одном пальце было больше радости и художества, чем у всех немцев. Он в один свой проезд от Парижа до Петерсбурка издержал десять тысяч французской монетой. Этого Меньшиков до сих пор не мог позабыть. И даже уважал за это. Сколько искусств он один мог производить? Меньшиков с удивлением смотрел на его толстые икры. Уж больно толстые икры, видно, что крепкий человек. Но, конечно, Данилыч, как герцог, сидел в креслах и слушал, а Растреллий стоял и говорил.

Краткое содержание повести Тынянова «Восковая персона»

1931
Краткое содержание повести
Читается за 15 минут, оригинал — 3,5 ч