Анализ пьесы Школа злословия Шеридана

Билеты. Вариант 1.
7. Комедия Р. Б. Шеридана «Школа злословия»: основной конфликт, система образов, просветительский пафос.

7. Комедия Р. Б. Шеридана «Школа злословия»: основной конфликт, система образов, просветительский пафос.

Именно сатирический накал «Школы злословия» помог Шеридану внести этим произведением такой значительный вклад в драматургию, поднять английскую демократическую комедию на новую ступень.

«Школа злословия» потребовала от драматурга продолжительной и напряженной работы. На последнем листе рукописи Шеридан вместо традиционного «конец» написал: «Кончил, слава богу!» Суфлер театра Дрюри-Лейн, долго ждавшего новой комедии своего руководителя, приписал внизу с не меньшим облегчением: «Аминь».

Ожидания труппы не были напрасными.

Комедия положений не обязательно лишена характеров. Комедия характеров не обязательно лишена острой интриги. В «Соперниках» каждое действующее лицо было характером. «Школа злословия» обладает сильной интригой. Однако нетрудно обнаружить коренное различие в построении «Школы злословия» и предшествующих комедий Шеридана.

В «Соперниках» Шеридан искал как можно более неожиданных поворотов сюжета. В «Школе злословия», напротив, каждый поворот сюжета не только заранее подготовлен, но о нем предуведомлен зритель. И тем не менее действие пьесы развивается совершенно неожиданными путями, ибо автор находит все новые возможности в характерах своих героев. В «Соперниках», равно как и в «Дуэнье», упор делался на парадоксальное сочетание страстей, в «Школе злословия» — на реалистическое развитие многогранного человеческого характера.

«Школа злословия» является высшим достижением английской просветительской комедиографии, наиболее законченным образцом реалистической сатирической комедии. В этом произведении соединились глубина изображения характеров, замечательное мастерство интриги, совершенная сценичность. «Школой злословия» Шеридан завершил работу Гея, Фильдинга, Кольмана, Гольдсмита.

Исключительная концентрированность действия, безупречная логика его развития, которыми отличается «Школа злословия»,— результат того, что вся пьеса проникнута одной мыслью, одним горячим убеждением автора, его стремлением опозорить, разоблачить, смешать с грязью ненавистного ему буржуа-пуританина — ханжу и корыстолюбца, лицемера и негодяя. Шеридану не надо было для этого выдумывать сложной сюжетной схемы, запутанных перипетий. Ему достаточно было лишь сконцентрировать, довести до уровня своей ненависти то, что подсказывала сама жизнь.

. Богатый лондонский дом. Хозяин его давно уже потерял связь со своим поместьем, но не вошел и в жизнь буржуазного Лондона. Этот добряк и сангвиник достаточно обеспечен, чтобы не думать о приумножении своего состояния, он не тщеславен и мечтает лишь о том, чтобы на покое дожить свои дни. Герой Шеридана лишен корыстной заинтересованности в людях. Впрочем, он еще достаточно душевно молод, чтобы радоваться и негодовать со всей силой своего темперамента и, наконец, влюбиться в дочку обнищавшего сквайра. Сэр Питер Тизл не из тех людей, которые привыкли и умеют анализировать свои чувства. Ему кажется, что он трезво и осмотрительно выбрал себе жену На самом деле он поддался сильному порыву чувства, искренне полюбил молодую девушку. И в этом на первый взгляд его несчастье. Налаженный быт сэра Питера приходит в полное расстройство. Он не в состоянии выдержать неумеренных трат своей жены. Дом ломится от гостей. Старика заставляют ходить с визитами, и, что хуже всего, сэр Питер подозревает жену в измене. Но кто ее избранник?

Сэр Питер думает, что это оставленный в свое время под его опеку Чарльз Сэрфес. И действительно, молодая женщина, которую справедливо возмущает патриархальность сэра Питера, его желание отгородиться от современности и жить воспоминаниями, могла бы увлечься этим обаятельным гулякой. Впрочем, подозрения сэра Питера направлены по ложному пути. Неопытная, не знающая жизни леди Тизл, инстинктивно протестуя против старозаветности сэра Питера, сближается с великосветским и вполне «современным» кружком злопыхателей. Ее пытается соблазнить брат Чарльза лицемер Джозеф.

И все же сэр Питер не ошибся в жене. Его искренняя любовь пробуждает ответное чувство молодой женщины. Поняв истинную природу своих светских приятельниц, она отворачивается от них.

Задание комедии заложено в самом сюжете, который развивается как история разоблачения лицемера Джозефа и прозрения леди Тизл и сэра Питера. Леди Тизл верила, что злословие ее светских приятельниц — лишь невинное времяпрепровождение. Сэр Питер думал, что по словам человека можно судить о том, что он собой представляет. Падение ширмы в комнате Джозефа недаром отмечает собой кульминационный пункт пьесы — одновременно спадает завеса с глаз героев комедии. Шеридан хотел, чтобы она спала и с глаз тех его зрителей, кто заражен почитанием «высшего света», не представляет себе истинный характер отношений между людьми в современном обществе.

Сюжет комедии приобретал у Шеридана большой общественный смысл в силу того, что образ лицемера Джозефа Сэрфеса нарисован им как социально-типичный. Английский буржуа грабил своих ближних, прикрываясь ханжескими сентенциями, и по-этому разоблачение пуританского лицемерия было для Англии XVIII века наиболее действенной формой борьбы против буржуазного своекорыстия. Просветители демократического крыла давно стремились показать «английского Тартюфа». Фильдинг осуществил эту задачу в «Томе Джонсе», нарисовав фигуру Блайфила. Но в драматургии образа подобной силы и общественного звучания до Шеридана создано не было.

Образ Джозефа показан Шериданом не изолированно. В число персонажей, нарисованных в сатирических тонах, попадает, кроме Джозефа Сэрфеса, и вся «академия злословия» во главе со своей председательницей леди Снируэл. Это бездельники, мелкие людишки, которыми движут самые низменные страсти. Каждый из них — маленькое подобие Джозефа Сэрфеса. Крупный, впечатляющий образ лицемера поддержан полдюжиной других эпизодических лиц. Джозеф — не исключение. В нем лишь с наибольшей полнотой воплощены действительные качества представителей так называемого «высшего света».

Джозеф Сэрфес раскрывается в сопоставлении с его братом Чарльзом. Джозеф обладает, казалось бы, всеми буржуазными добродетелями — он скромен, благочестив, почтителен к старшим, бережлив и благоразумен. Ни одним из этих качеств не может похвастаться его брат — мот, любитель вина и женщин. Всякая страсть Чарльза проявляется безудержно и свободно, не стесняемая заботой о мнении окружающих и не умеряемая голосом разума. Кто же из них лучше — праздный гуляка, подверженный всем порокам молодости, или его осмотрительный брат? Шеридан отдает предпочтение первому. У Джозефа те же страсти, что и у Чарльза, но они уродливо извращены усвоенной им пуританской моралью. Она не позволяет ему открыто признаться в своей любви к женщинам, но зато толкает на тайную связь с женой своего друга и благодетеля. Он желает располагать средствами для широкой жизни, но наилучший способ для этого, по его мнению,— путем обмана в любви завладеть чужим состоянием. И напротив, здоровое человеческое начало, торжествующее в Чарльзе, заставляет его сосредоточить свое чувство на одной женщине и крепко, по-настоящему ее полюбить. Чарльз не считает денег, но у него доброе сердце, и он не скупится не только на собственные удовольствия, но и на помощь людям.

Беззаботный Чарльз не скован никакими предрассудками. Легкая ирония по отношению к «старой доброй Англии», проникающая все творчество Шеридана, переходит в издевку в сцене аукциона, где Чарльз продает с молотка портреты своих предков «со времен норманского завоевания». Старая жизнь рушится, и не в заветах старины следует искать свою линию поведения, а в велениях разума и доброго сердцаГуманистический смысл учения просветителей — призыв к вере в человека, убежденность в способности человека к постоянному совершенствованию, к высоким устремлениям и чувствам — в полной мере усвоен Шериданом. Гуманистическая, демократическая основа творчества Шеридана и объясняет его критическое отношение к буржуазному обществу.

Правда, читатель не найдет в комедиях Шеридана размышлений об общих принципах устройства этого общества. И причины этого — в особенностях периода, в который он жил.

Английские просветители первой половины XVIII века старались понять наиболее общие законы жизни недавно сформировавшегося буржуазного общества. В 60—70-е годы, когда в Англии уже шла промышленная революция и противоречия действительности все более углублялись, просветители все менее оказывались способными разрешить их средствами своей идеологии. Сфера явлений, изображаемых просветительским романом, суживается, хотя, конечно, писатели 60—70-х годов зачастую показывали те стороны английской жизни, которые были неизвестны, да и не могли быть известны их предшественникам.

Если просветителей первой половины века больше интересвал вопрос о том, что происходит, то их продолжателей сильнее занимало, как происходит то или иное явление в той или иной сфере жизни, доступной для их толкования. Они подробнее разрабатывали человеческую психологию, крепче, компактнее строили сюжет своих произведений. Роман основывался теперь не на чередовании эпизодов, связанных между собой лишь фигурой главного действующего лица, а на исчерпывающей характеристике нескольких ситуаций и образов. Многообразие тем сменилось одной темой, от важности и глубины раскрытия которой зависела социальная значимость произведения.

Примерно в таком же отношении между собой, как роман первой и второй половины XVIII века, находятся комедии Фильдинга, ставившие важные общеполитические вопросы, и «Школа злословия» Шеридана, в которой автор как будто охватывает довольно узкий круг явлений. Успех Шеридана объясняется тем, что он избрал значительную социальную тему и сумел воплотить ее в законченных выразительных и типичных образах.

Слово «под занавес»: поэтика метатекстового компонента комедии Шеридана «Школа скандала»

Татьяна Потницева

Комедия Шеридана «Школа скандала», как и любое драматургическое произведение английского XVIII в., включает в свой полный корпус то, что обычно выносят «за скобки» при изучении основного текста. И если «Пролог», написанный Гарриком и «Эпилог», написанный Джорджем Колманом, еще озвучивались актерами перед началом и в конце спектакля, посвящение-пролог, написанный самим автором, практически никогда не принимался во внимание ни драматургами-постановщиками, ни литературоведами-исследователями творчества Шеридана. Между тем, как не раз было доказано, любой метатекстовый элемент – заголовок, послесловие, эпиграф – то, что сегодня называют «заголовочным комплексом», функционально значим и по-своему обусловливает эстетико-семантическую целостность произведения. Порой то, что кажется безусловным в восприятии текста, может подвергнуться сомнению или уточнению при учете всех его составляющих. Пример – само «титульное» название комедии Шеридана, традиционно переводимое как «Школа злословия», искажающее в каком-то смысле восприятие проблемно-тематического плана произведения, соотносимого более со скандальностью, а не злословием. Полисемантический потенциал комедии тем более, как кажется, требует особого внимания к детали.

Традиционное понимание сути произведения Шеридана, связанного, по мнению исследователей, с обличительным пафосом, социальной сатирой, острой критикой дворянства, «разоблачением и осмеянием пороков современного общества», сменяется иной, не столь социологизированной, интерпретацией комедии в контексте современного понимания жанрово-стилевого разнообразия «Века Просвещения». И все же и в этом случае речь идет об основной части текста, без анализа тех важных, как оказывается, слов «под занавес», которые определяют иные акценты в замысле разыгрываемого на сцене действа.

Авторский пролог к комедии посвящен некой миссис Кру (1748-1818), в девичестве – Фрэнсис Анна Гревилль. По отзывам современников, она была светской красавицей с репутацией образованной, добропорядочной, очаровательной женщины – предметом многолетнего увлечения Шеридана. После премьеры комедии в 1777 г . миссис Кру получила ее текстовый экземпляр с предваряющим дарственным прологом-посвящением автора, хотя опубликовано это посвящение было лишь в 1814 г . и с тех пор всегда входило в корпус произведения.

Конкретизация адресата подчеркнута Шериданом обращением к миссис Кру как к Аморетте (Amorett). Драматург называет ее тем именем-прозвищем, которым не раз называли светскую даму почитатели, посвящая ей поэтические экзерсисы собственного изготовления. Имя Аморетта, безусловно, отсылает к спенсерову образу, созданному английским поэтом XVI в. в цикле сонетов и в Книге III «Королевы фей». На это намекает и сам Шеридан в таких строках «Портрета. »:

Впервые именем Аморетта – «та, кто любима», «та, кто пробуждает любовь» – называет миссис Кру Элизабет Шеридан в поэме, написанной в поэтическом диалоге с Шериданом. В стихотворном послании мужу «батская красавица» давала характеристику своей сопернице:

Походкой легкою, изящна и стройна,
Лицом прекрасна, всем на загляденье –
Вошла красавица – и велика ль вина,
Коль бедный Сильвио охвачен был смятеньем.

Образ Аморетты – миссис Кру – появляется и в поэтическом наброске Чарльза Фокса, впечатлившим Горация Уолпола, о чем знаменитый автор готический романов напишет в одном из писем в 1775 г .10. В живописи образ возлюбленной Шеридана был воплощен в трех портретах Джошуа Рейнолдса, очарованного ее красотой, изысканным лукавством во взгляде, живой детской непосредственностью, игривостью – самой жизнью, которую пытался запечатлеть в красках великий художник «Эпохи Рококо».

Шеридан как бы следует за Рейнолдсом в своей попытке создать еще один портрет, теперь словесный, но не только миссис Кру, а и некоего женского идеала, противопоставленного драматургом тем, кто займет свое место в школе скандала, – ревностным адептам салона леди Снируэлл, строго подчиняющимся общепринятым «правилам», «вкусам», «нормам» поведения. Среди них Шеридан видит завистников, снедаемых завистью и жаждой сплетен, тех, кто понаторел в изобретении «историй» с помощью своего «клеветнического языка». К таковым драматург относит и «непорочных критиков», известных своей антипатией к молодости, красоте и искренности, Шеридан, по сути, обозначает контуры персонажей «Школы скандала», которые через мгновение оживут, и будут действовать в соответствии с их выявленными характеристиками. Здесь намечена та видимая линия сюжета, которая связана с разоблачительным пафосом комедии. Дальше ее усилит Гаррик в своем Прологе, где будет разыграна миниатюрная сценка на тему того, как рождаются и раздуваются сплетни, а мистер Колман в Эпилоге подведет этому сюжету философско-дидактический итог:

Все бы можно бьшо воспринимать так, если бы не одна уточняющая характеристика тех, кто противостоит «Школе скандала».

Аморетта Шеридана противостоит свету, «как святой злодею…», она, безусловно, красавица, но ценит и противопоставляет ее Шеридан свету, прежде всего потому, что она «искренна», «честна», а значит, естественна в своих поступках. Как и для Рейнолдса, миссис Кру для поэта – воплощение самой полнокровной жизни, искрящейся разнообразными оттенками, которые не могут быть подогнаны ни под какую модель и стандарт – ни социальный, ни художественный. Вот почему Муза, которая вдохновляла поэтов и художников на воссоздание образа этой Аморетты – суть самой красоты жизни – названа Шериданом тщетная Муза, ложная, со своим сводом «правил», которые дробят, искажают истину, изымают из целостного реального образа лишь его видимую и подходящую изменчивым «вкусам» часть.

Отсылая в подтексте своего читателя к знаменитому 130 сонету Шекспира – гимну во славу естественной красоты человека, не «оболганной» фальшивыми словами ангажированного поэтического стиля (перекличка с Шекспиром буквальна).

Шеридан обнажает иной смысл замысла «Школы скандала», на который обычно не обращается внимания. Пафос комедии не столько в разоблачении социального порока – злословия, лицемерия – сколько в выявлении несовместимости лицемерной, ограниченной «нормами» жизни света с жизнью искреннего, естественного человека, чьей натуре присуще разнообразие порывов и желаний, чье очарование и драматизм – в их искреннем проявлении.

Такова Аморетта – сама жизнь и сама любовь – изменчива, очаровательна, надменно остроумна, по-детски наивна, но всегда искренна, всегда неподвластна навязываемой социальной и нравственной модели поведения.

В ней как в идеале свободного естественного человека Шеридан видит то, что видел и открывал в своих героях автор «Сентиментального путешествия»: многообразие натуры, естественное «нравственное чувство и естественную тягу к индивидуальному счастью». Все это не могут увидеть, разглядеть в человеке оттого, что измеряют человека заготовленными светом шаблонами.

Высказана мысль, которая уводит далеко за пределы жанра посвящения прекрасной даме и приобретает некий универсально-философский смысл, спроецированный Шериданом на общество в целом и на самого себя. Здесь прозрачен выпад и против клубной жизни в Англии, представленной в миниатюре – гостиной леди Снируэлл. Участником этой клубной жизни, как известно, был и сам автор «Школы скандала», который на себе самом оценил сущность этой сферы английской жизни, самого места встреч писателей, художников, артистов, где культура развивалась как культура беседы, культура Слова – искреннего и ложного, поддерживающего человека и убивающего его наповал. Но рассуждения автора «Портрета» о мере естественности и лицедейства в природе человека переносятся в ту плоскость, которая больше всего волнует творческую личность, – в сферу искусства. Шеридан бросает вызов художникам, писателям, тяготеющим к нормативному и «нормированному» искусству, источником вдохновения для которых оказывается не жизнь, а главными принципами творчества, как писал Джозеф Аддисон, – «общее мнение и вкус людей».

В авторском прологе-посвящении, в этой кажущейся «безделице», случайном довеске к величайшему произведению английской комедиографии XVIII в., сформулирован в характерной для Шеридана игриво-ироничной манере вызов писателя против просветительской категории «общественное мнение», которое приобретало в его пору «универсальный, всеобъемлющий характер». Это-то, думается, и есть один из главных смыслов и самой комедии, раскрывающийся и в онтологическом, и в эстетическом плане – через игру значениями слов, переворачиванием понятий с ног на голову, через доказательства того, сколь относительна ценность привычных суждений и «мнений».

В «Портрете» речь идет и о самом художнике/писателе, к кому автор обращает свой вопрос: в силах ли он воссоздать, не исказив, полноту и радужность жизни, сможет ли понять ее истинную суть в каждом проявлении? Навряд ли, слышится ответ, если тот будет следовать в своих намерениях «правилам» и нормами искусства. Движение от нормативного искусства к жизни – бесплодно, и творец не сумеет в таком случае отразить нюансы красоты жизни и женского очарования, он лишь сможет приблизиться в изучении красоты, изящества явления к осмыслению сути их «неувядаемых очертании». Другое дело, если движение проходит в обратном направлении от жизни к искусству, то, что, как кажется Шеридану, характеризовало манеру Рейнолдса, который добавлял краски жизни, увиденные в реальной Аморетге, в академические портреты известных дам – Марии Изабеллы Гренби и Джорджины Девонширской.

О своем собственном эстетическом кредо – изображать искренность и правдивость жизни Шеридан заявлял не раз.

«Пролог», как видим, вовсе не «довесок» к комедии и не только ритуальная часть оформления драматургического произведения. Здесь в иносказательной форме воплощено главное, что объединяет преамбулу и основной корпус комедии, – мысль о ложной претенциозности «общественного мнения», редуцированного до «мнения света, салона», и нормативного эстетического вкуса, противопоставленных естественному многообразию человеческой природы, которое творческая личность должна учиться воспроизводить в разных сферах искусства.

Поэтическое вступление Шеридана – поистине камертон для восприятия того, что не лежит на поверхности, но о чем комедиограф умеет говорить серьезно и играючи одновременно. Его адресат, конечно, не только миссис Кру, а некий всепонимающий читатель-собеседник, на которого не напрасно рассчитывает автор «Школы скандала». Уже Гаррик, хотя акцентировал видимый проблемно-тематический план комедии, по-своему воспринимал социально-обличительный пафос в универсальном измерении как извечную борьбу человека с лицемерным миром, злословием – этой многоглавой гидрой, стоящей на страже лжи и искаженной картины мира Шеридан в борьбе с этой Г идрой видится Гаррику Дон Кихотом, не осознающим бесполезность и бессмысленность своего благородного дела. Увы, сама велеречивость стиля выдающегося английского актера была печальным и убедительным доказательством верности его предположений! Он был тоже в «цепких» руках непобедимого многоглавого чудища – стандартизированного художественного мышления. Да и шеридановский идеал – прекрасная Аморретта – миссис Кру — оказался поглощенным и уничтоженным стандартизированной жизнью реальной «школы скандала». С годами ее образ поблекнет и сольется с узнаваемыми образами завсегдатаев гостиной леди Снируэлл. Как отметит О. Шервин, «былая вдохновительница Шеридана, которую он почитал за идеал, превратилась с годами в скучную, заурядную особу. она стала такой же, как все, ни рыба, ни мясо. ».

Сопоставление Шеридана с Дон Кихотом – стилевой штамп, который берет свое начало в 1734 г . в истории филдинговского благородного безумца (комедия «Дон Кихот в Англии»), видевшего Англию «насквозь», а позже повторяется в расхожих сравнениях, которые «применялись к гуманистам-просветителям XVIII в. – Филдингу, Годвину, Шеридану». Это был тот слог из «знакомых для всех выражений», который при кажущейся легкости заставил подражателей или предаться простой его имитации, или «попотеть» над ним. В этих словах Горация, которые Филдинг выбирает в качестве эпиграфа для своего «Дон Кихота в Англии», заложена эстетическая проблема, волновавшая и Шеридана.

Совсем по-другому универсальность и многозначность замысла «Школы скандала» воспринимали романтики с их острым ощущением разрыва видимого и сущностного. Для Т. Мура, к примеру, был очевиден глубинный смысл, который, как он пишет, есть всегда в творчестве гения – «терпение поначалу изучает глубины, где спрятана жемчужина, а уж потом Гений отважно достает ее из вод и выносит на свет солнечных лучей». А Байрон как романтик и друг Шеридана видел субъективно-личностный смысл в проблеме «быть и казаться», «гений и толпа», человек и свет.

Личностное, соотносимое со «Школой скандала», подчеркнет и Томас Мур в своем стихотворении «На смерть Шеридана», где речь идет о ханжах-лицемерах, клеветниках, которые «при жизни его презирали / А по случаю смерти достали елей».

Иное, не социально-разоблачительное, увидит в комедии Шеридана и Лем. Высмеивая выспренность стиля в комедии прошлого века, особенно, когда речь в ней шла о мотиве донкихотства, воплощающем ясную «противоположность между дурным и хорошим человеком», писатель-романтик один из немногих увидет ценность и значимость искусства Шеридана в том, что «в нем нет отвратительной самоуверенной моральной оценки», а характеры не такие, какие хочет видеть зритель с их четким разграничением добра и зла.

Два пролога к «Школе Скандала» – авторское и Гаррика – в полной мере отражали двувекторность замысла комедии: с одной стороны, здесь было определенное следование ожиданиям зрителя, соответствие «правилам» жанра:

Когда в стране повсюду перемены.
Как им не быть в творениях для сцены?
Теперь обязан «грубый острослов»
Надеть на наготу свою покров.
И тот писатель мудро поступил,
Кто девку в Маргариту превратил,

а с другой – экстравагантный вызов этим «правилам» и ожиданиям, парадоксальное опровержение поверхностной морали комедии во славу человека естественного, искреннего, а значит, подверженного ошибкам и заблуждениям.

Парадоксальность эстетической манеры и содержательного плана комедий Шеридана подметил Б. Шоу, который написал – «невозможно смотреть «Школу злословия» и не морализировать», но тут же пояснил, что вложено у Шеридана в понятие «мораль». Суть ее в том, что «плохой человек не так уж плох, как самый плохой».

Л-ра: XVIII век: театр и кулисы. – Москва, 2006. – С. 140-147.

Ключевые слова: Ричард Бринсли Шеридан,Richard Brinsley Sheridan,«Школа скандала»,критика на творчество Ричарда Шеридана,критика на произведения Ричарда Шеридана,скачать критику,скачать бесплатно,английская литература 18 в.,эпоха Просвещения

Школа злословия. Описание и анализ пьесы “школа злословия” шеридана

Пьеса открывается сценой в салоне великосветской интриганки леди Снируэл, которая обсуждает со своим наперсником Снейком последние достижения на поприще аристократических козней. Эти достижения измеряются числом погубленных репутаций, расстроенных свадеб, запущенных в обращение невероятных слухов и так далее. Салон леди Снирэл – святая святых в школе злословия, и туда допущены лишь избранные. Сама, «уязвленная в ранней молодости ядовитым жалом клеветы», хозяйка салона теперь не знает «большего наслаждения», чем порочить других.

На этот раз собеседники избрали жертвой одно весьма почтенное семейство. Сэр Питер Тизл был опекуном двух братьев Сэрфесов и в то же время воспитывал приемную дочь Марию. Младший брат, Чарлз Сэрфес, и Мария полюбили друг друга. Этот-то союз и задумала разрушить леди Снируэл, не дав довести дело до свадьбы. На вопрос Снейка она разъясняет подоплеку дела: в Марию – или её приданое – влюблен старший Сэрфес, Джозеф, который и прибег к помощи опытной клеветницы, встретив в брате счастливого соперника. Сама же леди Снируэл питает сердечную слабость к Чарлзу и готова многим пожертвовать, чтобы завоевать его. Она дает обоим братьям трезвые характеристики. Чарлз – «гуляка» и «расточитель». Джозеф – «хитрый, себялюбивый, коварный человек», «сладкоречивый плут», в котором окружающие видят чудо нравственности, тогда как брата порицают.

Вскоре в гостиной появляется сам «сладкоречивый плут» Джозеф Сэрфес, а за ним Мария. В отличие от хозяйки Мария не терпит сплетен. Поэтому она с трудом выносит общество признанных мастеров злословия, которые приходят с визитом. Это миссис Кэндэр, сэр Бэкбайт и мистер Крэбтри. Несомненно, основное занятие этих персонажей – перемывание косточек ближним, причем они владеют и практикой и теорией этого искусства, что немедленно и демонстрируют в своей болтовне. Естественно, достается и Чарлзу Сэрфесу, финансовое положение которого, по общему мнению, совершенно плачевно.

Сэр Питер Тизл тем временем узнает от своего друга, бывшего дворецкого отца Сэрфесов Раули, что из Ост-Индии приехал дядя Джозефа и Чарлза – сэр Оливер, богатый холостяк, на наследство которого надеются оба брата.

Сам сэр Питер Тизл женился всего за полгода до излагаемых событий на юной особе из провинции. Он годится ей в отцы. Переехав в Лондон, новоиспеченная леди Тизл немедленно стала обучаться светскому искусству, в том числе исправно посещать салон леди Снируэл. Джозеф Сэрфес расточал здесь ей немало комплиментов, стремясь заручиться её поддержкой при своем сватовстве к Марии. Однако леди Тизл приняла молодого человека за своего пылкого поклонника. Застав Джозефа на коленях перед Марией, леди Тизл не скрывает своего удивления. Чтобы исправить оплошность, Джозеф уверяет леди Тизл, что влюблен в нее и лишь опасается подозрений сэра Питера, а в довершение разговора приглашает леди Тизл к себе домой – «взглянуть на библиотеку». Про себя Джозеф досадует, что попал «в прекурьезное положение».

Сэр Питер действительно ревнует жену – но не к Джозефу, о котором он самого лестного мнения, а к Чарлзу. Компания клеветников постаралась погубить репутацию молодого человека, так что сэр Питер не желает даже видеться с Чарлзом и запрещает встречаться с ним Марии. Женившись, он потерял покой. Леди Тизл проявляет полную самостоятельность и отнюдь не щадит кошелек мужа. Круг её знакомых тоже его весьма огорчает. «Милая компания! – замечает он о салоне леди Снируэл. – Иной бедняга, которого вздернули на виселицу, за всю жизнь не сделал столько зла, сколько эти разносчики лжи, мастера клеветы и губители добрых имен».

Итак, почтенный джентльмен пребывает в изрядном смятении чувств, когда к нему приходит в сопровождении Раули сэр Оливер Сэрфес. Он еще никого не известил о своем прибытии в Лондон после пятнадцатилетнего отсутствия, кроме Раули и Тизла, старых друзей, и теперь спешит навести от них справки о двух племянниках, которым прежде помогал издалека.

Мнение сэра Питера Тизла твердо: за Джозефа он «ручается головой», что же касается Чарлза – то это «беспутный малый». Раули, однако, не согласен с такой оценкой. Он убеждает сэра Оливера составить собственное суждение о братьях Сэрфес и «испытать их сердца». А для этого прибегнуть к маленькой хитрости…

Итак, Раули задумал мистификацию, в курс которой он вводит сэра Питера и сэра Оливера. У братьев Сэрфес есть дальний родственник мистер Стенли, терпящий сейчас большую нужду. Когда он обратился к Чарлзу и Джозефу с письмами о помощи, то первый, хотя и сам почти разоренный, сделал для него все, что смог, тогда как второй отделался уклончивой отпиской. Теперь Раули предлагает сэру Оливеру лично прийти к Джозефу под видом мистера Стенли – благо что никто не знает его в лицо. Но это еще не все. Раули знакомит сэра Оливера с ростовщиком, который ссужает Чарлза деньгами под проценты, и советует прийти к младшему племяннику вместе с этим ростовщиком, притворившись, что по его просьбе готов выступить в роли кредитора. План принят. Правда, сэр Питер убежден, что ничего нового этот опыт не даст, – сэр Оливер лишь получит подтверждение в добродетельности Джозефа и легкомысленном мотовстве Чарлза. Первый визит – в роди лжекредитора мистера Примиэма – сэр Оливер наносит Чарлзу. Его сразу ожидает сюрприз – оказывается, Чарлз живет в старом отцовском доме, который он… купил у Джозефа, не допустив, чтобы родное жилище пошло с молотка. Отсюда и начались его беды. Теперь в доме не осталось практически ничего, кроме фамильных портретов. Именно их он и предполагает продать через посредство ростовщика.

Чарлз Сэрфес впервые предстает нам в веселой компании друзей, которые коротают время за бутылкой вина и игрой в кости. За первой его репликой угадывается человек ироничный и лихой: «…Мы живем в эпоху вырождения. Многие наши знакомые – люди остроумные, светские; но, черт их подери, они не пьют!» Друзья охотно подхватывают эту тему. В это время и приходит ростовщик с «мистером Примиэмом». Чарлз спускается к ним и начинает убеждать в своей кредитоспособности, ссылаясь на богатого ост-индского дядюшку. Когда он уговаривает посетителей, что здоровье дядюшки совсем ослабло «от тамошнего климата», сэр Оливер приходит в тихую ярость. Еще больше его бесит готовность племянника расстаться с фамильными портретами. «Ах, расточитель!» – шепчет он в сторону. Чарлз же лишь посмеивается над ситуацией: «Когда человеку нужны деньги, то где же, к черту, ему их раздобыть, если он начнет церемониться со своими же родственниками?»

Чарлз с другом разыгрывают перед «покупателями» шуточный аукцион, набивая цену усопшим и здравствующим родственникам, портреты которых быстро идут с молотка. Однако когда дело доходит до старого портрета самого сэра Оливера, Чарлз категорически отказывается его продать. «Нет, дудки! Старик был очень мил со мной, и я буду хранить его портрет, пока у меня есть комната, где его приютить». Такое упрямство трогает сердце сэра Оливера. Он все больше узнает в племяннике черты его отца, своего покойного брата. Он убеждается, что Чарлз ветрогон, но добрый и честный по натуре. Сам же Чарлз, едва получив деньги, спешит отдать распоряжение о посылке ста фунтов мистеру Стенли. С легкостью совершив это доброе дело, молодой прожигатель жизни вновь садится за кости.

В гостиной у Джозефа Сэрфеса тем временем развивается пикантная ситуация. К нему приходит сэр Питер, чтобы пожаловаться на жену и на Чарлза, которых он подозревает в романе. Само по себе это было бы нестрашно, если бы здесь же в комнате за ширмой не пряталась леди Тизл, которая пришла еще раньше и не успела вовремя уйти. Джозеф всячески пытался склонить её «пренебречь условкостями и мнением света», однако леди Тизл разгадала его коварство. В разгар беседы с сэром Питером слуга доложил о новом визите – Чарлза Сэрфеса. Теперь наступил черед прятаться сэру Питеру. Он кинулся было за ширму, но Джозеф поспешно предложил ему чулан, нехотя объяснив, что за ширмой уже место занято некоей модисточкой. Разговор братьев таким образом происходит в присутствии спрятанных по разным углам супругов Тизл, отчего каждая реплика окрашивается дополнительными комическими оттенками. В результате подслушанного разговора сэр Питер полностью отказывается от своих подозрений по поводу Чарлза и убеждается, напротив, в его искренней любви к Марии. Каково же его изумление, когда в конце концов в поисках «модистки» Чарлз опрокидывает ширму, и за ней – о проклятие! – обнаруживается леди Тизл. После немой сцены она мужественно говорит супругу, что пришла сюда, поддавшись «коварным увещеваниям» хозяина. Самому же Джозефу остается лишь лепетать что-то в свое оправдание, призывая все доступное ему искусство лицемерия.

Вскоре интригана ждет новый удар – в расстроенных чувствах он нагло выпроваживает из дома бедного просителя мистера Стенли, а через некоторое время выясняется, что под этой маской скрывался сам сэр Оливер! Теперь он убедился, что в Джозефе нет «ни честности, ни доброты, ни благодарности». Сэр Питер дополняет его характеристику, называя Джозефа низким, вероломным и лицемерным. Последняя надежда Джозефа – на Снейка, который обещал свидетельствовать, что Чарлз клялся в любви леди Снируэл. Однако в решающий момент и эта интрига лопается. Снейк застенчиво сообщает при всех, что Джозеф и леди Снируэл «заплатили крайне щедро за эту ложь, но, к сожалению», ему затем «предложили вдвое больше за то, чтобы сказать правду». Этот «безукоризненный мошенник» исчезает, чтобы и дальше пользоваться своей сомнительной репутацией.

Чарлз становится единственным наследником сэра Оливера и получает руку Марии, весело обещая, что больше не собьется с правильного пути. Леди Тизл и сэр Питер примиряются и понимают, что вполне счастливы в браке. Леди Снируэл и Джозефу остается лишь грызться друг с другом, выясняя, кто из них проявил большую «жадность к злодейству», отчего проиграло все хорошо задуманное дело. Они удаляются под насмешливый совет сэра Оливера пожениться: «Постное масло и уксус – ей-богу, отлично получилось бы вместе».

Что касается прочей «коллегии сплетников» в лице мистера Бэкбайта, леди Кэндэр и мистера Крэбтри, несомненно, они утешены богатой пищей для пересудов, которую подучили в результате всей истории. Уже в их пересказах сэр Питер, оказывается, застал Чарлза с леди Тизл, схватил пистолет – «и они выстрелили друг в друга… почти одновременно». Теперь сэр Питер лежит с пулей в грудной клетке и к тому же пронзен шпагой. «Но что удивительно, пуля ударила в маленького бронзового Шекспира на камине, отскочила под прямым углом, пробила окно и ранила почтальона, который как раз подходил к дверям с заказным письмом из Нортхэмптоншира»! И неважно, что сам сэр Питер, живой и здоровый, обзывает сплетников фуриями и гадюками. Они щебечут, выражая ему свое глубочайшее сочувствие, и с достоинством раскланиваются, зная, что их уроки злословия будут длиться еще очень долго.

Основоположником русского романтизма по праву считают В.А. Жуковского, избравшего главным предметом своей поэзии мир человеческой души. Но он не был чужд обращению в своем творчестве и к национально-патриотической тематике. В 1812 году Жуковский записался ратником в Московское дворянское ополчение. В обстановке военных действий он сочинил стихотворение «Певец во стане русских воинов», которое было напечатано, можно сказать, на поле боя, в Тарутино, где находился главный штаб. Это придало «Певцу…» огромное обаяние в глазах современников. Патриотизм впервые явился здесь чувством души, ко

Анна АхматоваСадОн весь сверкает и хрустит,Обледенелый сад.Ушедший от меня грустит,Но нет пути назад.И солнца бледный тусклый лик -Лишь круглое окно;Я тайно знаю, чей двойникПриник к нему давно.Здесь мой покой навеки взятПредчувствием беды,Сквозь тонкий лед еще сквозятВчерашние следы.Склонился тусклый мертвый ликК немому сну полей,И замирает острый крикОтсталых журавлей.1911Царское Село«Сад», анализ стихотворения Анны АхматовойСтихотворение “Сад” Анны Ахматовой – необыкновенно выразительное произведение, где в четырех строфах раскрыта целая философия. Оно относится к ранней поэзии Анны Андреев

Шеридан Ричард Бринсли

Ричард Бринсли Шеридан

Комедия в пяти действиях

Перевод с английского M.Лозинского

В томе западноевропейской драматургии представлены пьесы великих творцов Возрождения, Классицизма, Просвещения. В них нашла отражение социальная и духовная жизнь народов, давших миру этих великих классиков мировой литературы.

Рецензии на книгу «Школа злословия» Ричард Шеридан

Ну что тут можно сказать? Неумирающая классика в лучшем своём проявлении.
Легко, изящно и непринужденно автор рисует картины из жизни светских салонов XVIII века, остроумно высмеивает царящие там нравы.
Сплетни, лицемерие, коварство и ложь без устали плетут свои интриги руками героев этой блестящей комедии. Правда, интриги эти совсем не кажутся такими уж страшными, чрезмерно драматичными или бесповоротного губительными. Очевидно, что автор ставил задачу не напугать читателя или заставить его проливать слезы над очередной жертвой чьих-либо происков, а заставить его посмеяться над пустыми, мелкими людишками, посвятившими жизнь козням и злопыхательству.
И это ему великолепно удалось. Какие яркие образы, ироничные диалоги и забавные сценки разворачиваются перед нами! Как одновременно метко и ненавязчиво посмеивается Шеридан над своими незадачливыми героями! И какая по-настоящему глобальная проблематика скрывается под этой развлекательной мишурой.
Да, с точки зрения современного читателя написанное, наверное, может показаться немного простоватым, даже наивным или поверхностным. И хотя я категорически с этим не согласна, но даже в этом случае пьеса способна доставить удовольствие своей милой непосредственностью и легкой стилистикой.

За совет в игре Игра в Классики. Юбилейный тур. Советы Классиков мои благодарности Marshanya , прелестное чтение.
Также книга участвует в играх Книжное путешествие. Тур 12. Найди свое предназначение!, Школьная вселенная. Деcятый учебный год и Собери их всех!

Вся компания в сборе! Что ни слово, то человек загублен, я уж чувствую!
Сэр Питер Тизл (из пьесы)

Ох, как же я люблю театр! И, особенно, талантливые театральные постановки. Увы, нечасто имею шанс их видеть, хотя и делаю это регулярно. А тут такой редкий шанс: театральное представление развернулось в моём воображении, живо, ярко, трепещуще!

Как бы это не звучало цветисто, но я считаю “Школу злословия” шедевром классической драматургии. Я, конечно, не филолог, не литератор, да и, собственно, вряд ли имею обоснованное право судить, но и от моего скромного читательского взора не скрылись ни искрометный юмор, ни мудрый посыл произведения, ни живость образов и “всевременность” их поступков. Прекрасно! Метко, образно, незабываемо!

Знатоки утверждают, что пьеса Шеридана насквозь сценична, что хороша она в постановке, а не в чтении. Предпочту не согласиться! Вкушала с наслаждением! Мой спектакль поставлен мною. И он меня порадовал невероятно!

P.S. Как-то все у меня в последнее время крутится вокруг “не судите и не судимы будете”. Стоит призадуматься.

Таечка, Tessi , благодарю! Прямо душа развернулась! Два года назад ты мне ее подарила, я все не могла добраться. Зато сейчас я получила пиршество литературного вкуса!

Одна из лучших пьес, что я прочла в жизни. Яркая, забавная, легкая, написанная очень приятным языком. Да, здесь как и в любой пьесе есть перегибы, повествование моментами излишне наиграно. Но это же повторюсь пьеса, здесь не может быть по-другому!
Произведение актуально и сейчас. Здесь очень удачно высмеивается лицемерие, лживость и зависть людей по отношению к окружающим, здесь выставляется на всеобщее обозрение ветреность и человеческое непостоянство.
Но, увы, без минусов все-таки не обошлось. Единственная проблема (в отношении любого другого произведения за подобный “промах”, я бы снизила больше, чем пол звезды) в том, что мне в действительности не приглянулся ни один герой(( Даже из Чарльза не получилось обаятельного мота, которому сочувствуешь, за которого “болеешь”, которого любя ругаешь.
Отдельно хочу отметить чудесный перевод. Читая получила массу удовольствия.

Книжное путешествие
Несказанные речи

Блестяще! Бесподобно! Прелестно! Какое остроумие, какие колкости, сколько яда в каждом слове, истинное и искрометное злословие! Это шикарная английская комедия нравов, с толикой сентиментальности, интригами и таким милым лицемерием. Сколько яда и злости источает милая и небольшая компания главных интриганов светского общества. С улыбкой, с абсолютной безответственностью и непринужденностью засовывают они свои очаровательные носики в чужую жизнь, переиначивают все на свой лад и выносят на суд общественности, губя тем самым имя молодых людей. Причем совершенно от нечего делать, от скуки и лишь бы позабавиться. А уж если начинают преследовать личную цель, то уж страшно представить на какую пакость способны эти лицемеры. Хотя че уж представлять! Автор эффектно и красиво разыгрывает перед нами как раз одну из таких ситуаций!

Некая леди Снируэл не чурается ничего. Легко и с удовольствием высмеивает чужие недостатки, преувеличивает сплетни с особенной изощренностью и колкостью, переворачивает все вверх дном и способна испортить репутацию любому. Только позовите, намекните или скажите “фас”. А если уж и ради своей выгоды, то сам бог велел. А если уж и в деле замешаны чувства, то сами понимаете. Да вот только не все так просто как хотелось бы. Не все ведутся на злословие. А те, кто с тобой в одной лодке, могут и подставить нехотя. Одна курьезная ситуацию, некое стечение обстоятельств и вуаля, вот уже все маски сброшены, клеветники низвержены, репутация спасена и миром правит любовь.

Отличный юмор, сногсшибательная ирония, яркие и искрометные фразы. Актуальнейшая вещь во все времена про общество в целом и людей в частности. Всегда и везде будут люди, смакующие сплетни и высмеивающие недостатки окружающих. Помышляют этим все, просто кто-то в разумных пределах, а кто-то не ощущая границ. Кто-до по доброму и мягко, кто-то зло и не лицеприятно. Да и маску лицемерия надевает каждый;)

Старая добрая, не стареющая классика. Давно уже хотела познакомиться со “Школой злословия” и ее обитателями, наконец-то это произошло. Знала бы, что ее объем так удивительно мал, прочла бы гораздо раньше.

Здесь сплетник на сплетнике сидит и сплетником погоняет. Высшее общество, самые изысканные наряды и обстановки, а душонки в них таятся чернее черного. Их злые языки режут острее ножа, переворачивают все с ног на голову похлеще кривых зеркал и со скоростью света низвергают ни в чем не повинного человека в пропасть.

Они не жалеют никого. Будь вы хоть сто раз самым лучшим другом сборища высокопоставленных сплетников, это не дает вам гарантий, что, когда вы отвернетесь на пару минут, за вашей спиной не сочинят про вас целый ворох сплетен и сокровеннейшей клеветы. И в этом есть скрытая угроза для этих злословцев. Когда-нибудь их собственное жало ужалит своего обладателя.

Прекрасная пьеса и перевод очень качественный, что немаловажно. Читается легко и просто. Понравилось. Шеридана к дальнейшему прочтению.

внезапно
Пьеса из XVIII века. Эх, кто бы мог подумать, что она окажется такой лёгкой в прочтении, очаровательной и ни разу не нравоучительной))). Хорошо, что что-то подсказало мне: “Читай” (не иначе интуиция). Вот я и провела замечательные два или три часа с героями Шеридана, с его юмором и великолепным переводом Лозинского.
Сюжет довольно прост, хотя и развивается сразу в трёх направлениях. Любовных страданий (ура!) в нём практически нет. А есть недоразумения, интриги, ядовитые языки (они же – королевы и короли сплетен), семейные ссоры, сомнения, проверка на вшивость, попытки пакостей и их разоблачения, добрый и верный слуга, дядюшка из Австралии Ост-Индии, брат-раздолбай плюс брат-ханжа-и-лицемер, честный Мозес, а также несколько моментов, которые так потешили моё “кошмарное чувство юмора, просто кошмарное” (c) (еле удержалась здесь от спойлера, но не буду никому портить чтение). В общем, комедия удалась на славу. Ситуации в меру идиотские. Диалоги смешные, реплики есть просто шикарные. Единственное, что не порадовало – истинная добродетель в виде главной героини – такой типаж для меня хуже самой прожженной сплетницы. Из-за этого я считаю: одна из пар будет жить-поживать и так далее, а вот кое-кто кое-кому явно быстро надоест, а Мария увидит в своём избраннике сущего дьявола (ха-ха, исправится он, ха-ха), так что в главной романтической паре я не уверена))).
И снова о переводе. Он прекрасен. Ох, не зря Корней Иванович хвалил Михаила Лозинского в своём “Высоком искусстве”. Перевод – пальчики оближешь. Во-первых, явно под сцену – это очень легко читать вслух и так же просто воспринимать. Во-вторых, атмосфера XVIII века сохраняется без попыток тяжеловесной стилизации. В-третьих, я впервые за очень долгое время просто читала и наслаждалась переводной литературой (а то всё что-то царапает, требует исправления и т.д.). В общем, это “пятизвёздочный” перевод.
“Школа злословия” – для меня – вечерний бокал шампанского пузырьки, пузырьки, они мои. Спасибо Шеридану за прекрасно проведённое время – буду знакомиться с его творчеством дальше.

А мне как-то неожиданно понравилось. Неожиданно, потому что ненавижу читать пьесы. Правда, слушать вообще не вышло, хотя вроде и запись была спектакля. Но уж больно голоса, как мне показалось, не подходили к характерам. Потому выбрала вариант чтения глазами, и сразу все наладилось.

Да уж, трудно жить в мире, где все зависит от твоего доброго имени. При чем не доброго имени в деловом мире (бизнесмен, кидающий своих поставщиков, и сегодня долго не протянет), но доброго имени в личной жизни.

Конечно, как и водится в классической комедии, сразу было ясно, что добро победит зло, любовь и правда восторжествуют, а клеветники (коим и посвящена книга, как видно из названия) будут жестоко наказаны. С учетом времени написания пьесы ожидать чего-то иного, кроме комедии ситуаций и перевоплощений, не приходится. Но, видимо, классика затем и классика, чтобы все эти старые приемы и клише не казались такими уж затертыми, ведь тогда они были новы и неожиданны.

Не скажу, что влюбилась в какого-то из персонажей. Все они не внушали мне доверия и особого сочувствия. Но понаблюдать за ними со стороны было занятно.

Отлично! Желтая пресса 18-го века в действии – благородные дамы и господа, мелкие подколки, выпады, ядовитые уколы, откровенные и самые невероятные выдумки, да и просто не расслышано – и готово, очередная репутация погублена, а ведь всего-то было скучно и хотелось развлечься. Вот только змейкам все равно кого кусать, в следующий раз объектом может стать и сама сплетница.
Остроумная, забавная и очень изящная пьеса – и посмеяться, и задуматься.

Дьяволы! Гадюки! Фурии! Чтоб им захлебнуться своим же ядом!

Прелестно! Просто прелестно!
Остро! Язвительно! Ядовито в каждой фразе!
Этакий клубок змей, где не важно, кого кусать. Покусали одного – принялись за другого, даже если этот другой раньше был всеобщим предводителем)

Вообще, очень яркая пьеса. Ее легко читать, образы сами всплывают в голове, но и как постановка она должна быть великолепной!
Казалось бы, литература 18 века, а как ярко она обличает тех, кому нечего делать, кто на пустом месте злословит, лицемерит, обвиняет.
Получила истинное удовольствие от прочтения. Браво автору и браво переводчику!

Злые языки страшнее пистолетов

– Какое же возможно остроумие без капельки яда? Умному слову нужна колючка злости, чтобы зацепиться.
– Разговор, из которого изгнан дух насмешки, всегда будет скучен и бесцветен.

Такая древность! Ричард Шеридан написал “Школу злословия” почти два с половиной века назад, а первая моя встреча с ней состоялась в прошлом веке. Да, был фильм, старый советский. Забавный. Подробности помнила смутно: богатый дядюшка из колоний, светские щеголи – прочее тонет в тумане. Я рада, что явился повод вернуться к этой замечательной пьесе.

Итак, Лондон, XVIII век, кружок скучающих вертопрахов упражняется в злословии на тему ближних своих, не щадя ни правых, ни виноватых. Своего рода интеллектуальная игра, весьма изощренная и жестокая – в мгновение ока перекроить репутацию любого, кто имел несчастье обратить на себя внимание завсегдатаев салона леди Снируэл. Мелкие недостатки и простительные слабости, которых хватает во внешности и характере каждого из нас, пристально разглядываются, раздуваются до гротескных размеров и в таком виде представляются на суд единомышленников. Жестоко? Да, но как забавно! А если после характеристики, данные членами кружка, отправляются гулять по лондонским гостиным – так это ж замечательно! Лайки – наше все.

А вы думали, резонансные темы и создание информповодов на пустом месте – примета исключительно нашего времени? Достаточное количество досуга, образованность и сознание собственного интеллектуального превосходства во все времена стимулировало к изощренному глумлению над ближними своими. Однако, вернемся к Шеридану. У блистательной леди Снируэл тоже есть слабость, в которой она никому не признается – влюблена в блестящего молодого человека Чарльза Сэрфеса. Блестящего. в некоторых местах. За последнее время сияние молодого Сэрфеса изрядно потускнело, мальчик окунулся в вихрь светских удовольствий с энтузиазмом большим, чем мог выдержать его бюджет и сегодня практически разорен. Нет-нет, все не так плохо, виды на наследство – одна из приятных составляющих непростой жизни сильных мира сего, а они у Чарли весьма обнадеживающие. Помните, у Пушкина: “Всевышней волею Зевеса, наследник всех своих родных”? Всех – не всех, но один богатый дядюшка в Ост-Индии имеется.

А у Чарльза, который влюблен в богатую наследницу (ну что делать, если мы оказались в таком кругу) Марию, в свою очередь влюбленную в него, есть брат Джозеф, записной святоша и такой уж эконом, копейки лишней не потратит. Вот его-то опекун Марии, осмотрительный сэр Питер Тиззл (прежде, до их совершеннолетия, бывший опекуном братьев Сэрфесов – куда деваться от засилья сирот)), прочит в мужья девушке. Не Чарли, тот свое состояние по ветру пустил и твое в мгновение ока размотает, деточка. Выйдешь за Джозефа, не раз поблагодаришь своего старого опекуна. У сэра Питера есть дополнительные резоны беспокоиться о последствиях, которыми тяга к неумеренной роскоши грозит семейным финансам, полгода назад сам он женился на прекрасной скромной дочери мелкого помещика. Она бесприданница, ну да ничего, денег у него достаточно. Было. Потому что за полгода лондонской жизни прекрасная леди Тизл настолько пристрастилась к роскоши во всех ее проявлениях, что благосостояние Тизлов уже не кажется столь незыблемым. А войдя в кружок леди Снируэл так навострилась отвечать жестокими остроумными дерзостями на резонные укоры мужа, что он уже подумывает о разводе.

Пересказывать блистательную шериданову комедию не стану, она стоит того, чтобы быть прочитанной, а если вам повезет увидеть на театре – тем лучше. Добавлю лишь, что драматург имел все основания затронуть тему пустого светского злословия, самому ему пришлось дважды драться на дуэли, защищая доброе имя своей невесты от наветов досужих сплетников. И еще, симпатии к добряку Чарльзу, которыми дышит пьеса, не прошли Роберту Шеридану даром: в плодотворном сотрудничестве с тестем он создал знаменитый театр Друри-Лейн, но в конце жизни совершенно разорился и умер в нищете.

Спасибо Julia_cherry за создание группы “Драматургия”, тут интересно.

Как «Школа злословия» Шеридана может стать полезной для журналиста

Кто такой Шеридан и чем известна его «Школа злословия»? Именно эти вопросы возникли у той части аудитории, которая с литературой Англии 18 века не знакома. Стоит, наверное, в таком случае идти по порядку.

Об авторе
Ричард Бринсли Шеридан – крупнейший драматург-сатирик Англии 18 века. У него была неожиданная карьера и смелые идеи. Родился он в семье людей, чья жизнь была накрепко связана с литературой. Его дед, Томас Шеридан, был одним из ближайших друзей Джонатана Свифта и именно в поместье Шериданов были написаны свифтовские «Письма суконщика» и «Путешествия Гулливера». Отец Шеридана руководил дублинским театром, был актером и специалистом по ораторскому мастерству. Мать писателя, Френсис Шеридан, была автором известного в свое время романа «Сидни Бидальф», а также нескольких пьес. Потому, уважаемый читатель, ты понимаешь, что жизнь маленького Ричарда в литературе была предопределена. Правда, судьбе пришлось изрядно посыпать несчастиями голову драматурга.

Его родители, будучи бедным семейством, вынуждены были бежать, бросив Ричарда на попечение родственника. У отца было множество долгов, потому он не решился вмешивать сына в свои проблемы и наиболее легким путем посчитал бегство. В школе Шеридана недолюбливали и посмеивались из-за его жизни «на попечении» богатого родственника.

Тяжелое детство не стало причиной замкнутости и забитости Ричарда. Он со школьным другом пишет комедию и несколько очерков, которые опубликовали в газете. Однако успех не спешил обрушиваться на юного автора. После переезда семейства Шериданов в Бат, а отец к тому времени уже наладил финансовое положение, Ричард испытал первые радости и первые разочарования в любви. С его избранницей их различало не только положение в обществе, но и взгляды родителей, потому молодым необходимо было бежать. Шеридан понимал, что невозможно прокормить семью святым духом. И если он мог питаться день через два, то его молодая жена нуждалась в большем. Ричард начинает усиленно работать.

В начале 1775 года была готова комедия «Соперники», которую поставили на сцене театра Ковент-Гарден. Однако спектакль провалился, потому Шеридану не оставалось ничего, кроме как переработать пьесу полностью… Десять дней работы и результат готов. Переделанный вариант комедии имеет непревзойденный успех! Шеридан признан публикой и начинает почивать на лаврах. Слава стала верной спутницей автора: следующая премьера «Дуэнья» и вовсе побила рекорд – спектакль прошел подряд 75 раз. Шеридан не медля стал совладельцем театра Дрюри-Лейн, на подмостках которого на протяжении еще нескольких десятков лет будут идти премьеры драматурга. Там же, в 1777 чуть не рухнули стены, когда зал взорвался аплодисментами на ключевой сцене премьеры «Школы злословия», над которой автор трудился особенно долго и упорно. В конце рукописи он даже подписал вместо традиционного «Конец» слова «Кончил, слава Богу».

Не смотря на триумф, обожание публики и признание критиков, умирал Шеридан в глубокой бедности и одиночестве. За несколько дней до смерти, в 1816 году, в квартиру Шеридана пришли судебные приставы и вынесли всю мебель, также хотели выпроводить и самого драматурга. Этого не потребовалось, уже 7 июля он ушел сам, но в иной мир. Парадокс в том, что похороны английского писателя были на редкость пышные: весь цвет британской аристократии, гроб установили в Вестминстерском аббатстве. Но уже через день его снова забыли, и надгробный памятник уже устанавливал кто-то из близких друзей автора…

О “Школе злословия”

Сюжет произведения слишком сложен и запутан, чтобы его пересказывать, скажу лишь, что если вы журналист, то вам необходимо прочитать это самому. Блестящая комедия, нарушающая сразу несколько традиций, к примеру, великолепная сатира на аристократию, что было немыслимо в то время. А также ирония по отношению к «старой доброй Англии». Шеридан показал аристократию с их сплетнями, колкими замечаниями и выдумками. В конце произведение и вовсе напоминает игру в испорченный телефон, где один представитель «академии злословия» слышит, что сэр Питер Тизл ранен в самое сердце и пересказывает другим, что Тизла ранили на дуэли. Далее, как обычно, разъяснение вопроса, почему дуэль, с кем и дрались ли на пистолетах… А тем временем под окнами проходит живой и здоровый сэр Питер Тизл и, увиденный остальными, недоумевает: что такого удивительного, что он сам ходит.

Так почему же именно журналистам необходимо прочитать эту комедию? Просто цепкому журналистскому уму будет наиболее интересно распутывать тонкие ниточки сюжета, пробовать тонкий английский юмор на вкус, как деликатес, а также… отобьет всяческое желание работать в «желтой» прессе. Потому что сильнейшая сатира Шеридана заставит задуматься о глупости сплетен. Зато на удивление честно глава «академии злословия» сама говорит, что «уязвленная в ранней молодости ядовитым жалом клеветы, я не знаю большего наслаждения, чем низводить других до уровня моей опороченной репутации». И читатель видит, к чему сие может привести.

Возьмите в руки книгу и впитайте в себя этот незабываемый коктейль из английского юмора, меткой сатиры и легкой иронии…

Рецензии на книгу Школа злословия

Бывает сторонишься какой-то книги, а она ух какая! Именно такая история связывает меня и «Школу злословия», уже много раз она выпадала мне во всяческих флэшмобах и академии, но прочитать ее я решилась только сейчас, и она меня очень приятно удивила.

Это история про коллегию сплетников, прошу заметить, что именно таковыми они себя сами провозгласили и именуют. Изо дня в день почтенные леди и джентельмены встречаются, чтобы перетереть кому-нибудь кости, пустить свеженькую сплетню и по злословить вдоволь, но мало кто знает, что глава коллегии – Леди Снируэл, пользуясь словоблудием своих знакомых, выпускает желтую газетку, в которой завуалированно публикует все эти сплетни, с умыслом опорочить и запятнать честь знатных особ и тем самым разжечь ссоры в их кругах.

Удивительно, что эта пьеса 1777 года вполне применима к нашим дням, она ни сколько не теряет свою актуальность, ведь много кто любит обсудить в узких кругах общих знакомых и передать одну-другую сплетенку, совершенно не предполагая, что она может разрастись как снежный ком.

Маленькая пьеса с крылатым названием. Такое истинно классическое произведение. Понятная мораль. Очевидная комедия. Миниатюрка, нарисованная огромными, гротескными штрихами.

Что говорить о сюжете, если он весь в названии? Кучка богатых бездельников моет друг другу кости и завязывает разной умелости узелки интриг. Причем, вроде бы, для какой-то своей выгоды, но она какая-то комичная и ненатуральная. Либо потому, что не выгода – суть пьесы, и оттого показана схематично. А может, потому что все рисовано крупно и преувеличенно, оттого – выглядит лубочно. И вот, ставя сети другим, ученики и мэтры «школы» сами в них путаются, раскаиваются, прозревают, и, поскольку речь все же о комедии, попадают в смешные ситуации. Приезжает любитель опытов над живыми людьми и организует кульминацию всему этому балагану. В результате самые подлые наказаны и злятся, самые хорошие танцуют и смеются, и одна особа средней руки, для разнообразия, рыдает и раскаивается одновременно. Да, что важно. Все действия производятся исключительно ртом. Поскольку это не эротический роман, действия, понятно, разговорного характера.

Теперь поиграем в весы. Слева от «тире» будет то, что плохо, справа – то, что хорошо.
1) Пьесу лучше все же смотреть в театре, а не читать на бумаге (особенно допекали эти «в сторону») – Но это очень коротенькая пьеса, можно потерпеть.
2) Все и всё слишком утрированное – Но гротеск вполне себе популярный у авторов того времени прием, пользительно ознакомиться для общего развития.
3) Персонажи довольно-таки схематичны – Зато среди них нет нимбоносцев, в среднем все несносны, даже те, что играют положительную роль.
4) Градус комедийности, честно говоря, не дотягивает до того, чтобы повеселить. Может, тогда… А сейчас уже только понимание, что ситуация комична, вместо заливистого смеха – Зато злободневность по-прежнему достойна. Достаточно вспомнить, как в «Новостях» с год назад напечатали о падении вертолета на Проспекте мира в Москве после чьей-то шутки в «мобильных пробках» о том, что машины стоят битый час из-за пролетающего мимо правительства. Вот в пьесе было ровно так же с дуэлью и дыркой в груди.

Ознакомиться не помешает, тем более что это не особенно трудно. Не могу сказать, что информация революционная или подана тонко. Это как знак «Не влезай! Убьет!» Все предельно ясно, лаконично и известно всем с младых ногтей. Но иногда лишний раз напомнить себе, как небрежное обращение с информацией выглядит со стороны (а еще и чем может закончиться, да) – будет совсем нелишним.
Читаем. Даешь информационную гигиену!