Третий в пятом ряду (Алексин)
Шестидесятилетняя москвичка Вера Матвеевна, в прошлом учитель-филолог, наконец-то стала бабушкой. Её сын Володя и его жена Клава решили, что тридцатипятилетний педагогический опыт должен обрушиться на их дочь Елизавету, и уехали на археологические раскопки.
Опыт обрушился, но и девочка с трёх лет показала характер. Узнав о своём полном царственном имени, она отказалась отзываться на сокращённую версию. Ещё Елизавета очень любила рассказы бабушки об учениках. Особенно её впечатлил образ Вани Белова, мальчика со школьной фотографии, стоящего третьим в пятом ряду.
Ваня был одним из самых неоднозначных учеников Веры Матвеевны. Учась в одном классе с её сыном, он часто ставил педагогов в тупик своим поведением. Брал на себя вину других, голодал в знак протеста или ходил по карнизу третьего этажа. Однажды даже запер молодую учительницу математики в учительской, сорвал контрольную и спас друга Володю от двойки.
Елизавета просто влюбилась в Ваню Белова. Уже в детском саду она подражала ему, объявив голодовку, когда любимая заведующая детским садом Алёна собралась их покинуть. Бабушка защищала любимого воспитателя вместе с внучкой, настаивая на том, что детям нужно не её педагогическое образование, а любовь и теплота, которые доставались и взрослым и детям в саду.
Рассказывая внучке о Ване Белове, своём сыне и их завистливом однокласснике Сеньке Голубкине, Вера Матвеевна вспоминала о своих педагогических промахах, о том, как Ваня учил её поступать вопреки смыслу, но следуя голосу сердца и совести. Вспоминала, как была строга к своему сыну, как защищал его Ваня. Но она сбежала от Ваниного влияния, сменив место работы и забрав сына в новую школу.
Переосмыслить всё, пересмотреть своё прошлое в новом свете Веру Михайловну заставило несчастье. В детском саду Елизавете по незнанию дали лекарство, которое вызвало аллергический отёк горла. Девочку доставили в клинику именно в том районе, где раньше жила и работала бабушка. Оперировать ребёнка должен был доктор Иван Белов.
Медсестра у дверей операционной поила Веру Матвеевну валерьянкой и убеждала, что всё будет хорошо. Часы над дверью операционной стояли и для пожилой учительницы время остановилось. Она снова и снова вспоминала Ваню, его проделки и слова. Голодовка, запертая математичка, похищенные тетради с контрольной, поход по карнизу предстали перед ней в новом свете, также как и история с мужем, которого учительница пыталась перевоспитать, считая увлечение четвероногими несерьёзным.
Она развелась, муж уехал далеко и стал учёным. Звал к себе сына. Но именно Ваня Белов уговорил Володю не ездить к отцу, а приглашать его к себе. Он словно понимал, что так Вера Матвеевна может потерять сына. Ваня убеждал Володю заниматься любимым делом — археологией, помогая с точными науками, хотя мать считала выбор сына несерьёзным.
За время ожидания под дверью операционной учительнице довелось многое переосмыслить, взглянуть на Ваню другими глазами, понять, что он значил в её жизни и жизни её сына. И сейчас она верила, что Ваня Белов спасёт её внучку, снова совершив невозможное. Это оказался другой Белов, полный тёзка, но ему и медсестре бабушка была благодарна за спасение внучки, за надежду.
Когда Елизавета шла на поправку, Вера Матвеевна написала сыну письмо, изложив всё спокойно. Прилетела мать Лизы, Клавдия. Она привезла письмо от сына. Прочитав его, женщина поняла, что её сын стал совсем взрослым человеком. Он признался, что сам запер математичку перед контрольной, а Ваня взял вину на себя. Он научил Володю многому. Быть бесстрашным и целеустремлённым, посвящать себя любимому делу, беречь дружбу и приходить на помощь любому нуждающемуся.
Вера Матвеевна захотела поблагодарить Ваню Белова за всё. Разыскав его родителей на другом конце Москвы, она узнала, что ученик погиб на фронте в апреле 1945 года, спасая свою Родину. Его давно нет. Но он всё так же улыбается родным и друзьям со школьной фотографии третий в пятом ряду.
Анатолий Алексин – Третий в пятом ряду
Анатолий Алексин – Третий в пятом ряду краткое содержание
Третий в пятом ряду читать онлайн бесплатно
Анатолий Георгиевич Алексин
Третий в пятом ряду
Я часто слышала, что внуков любят еще сильнее, чем своих собственных детей. Я не верила… Но оказалось, что это так. Наверно, потому, что внуки приходят к нам в ту позднюю пору, когда мы больше всего боимся не смерти и не болезней, а одиночества.
Лиза явилась на свет в такую именно пору: мне было под шестьдесят.
Володя, мой сын, и Клава, его жена, еще раньше оповестили, что идут на столь смелый шаг лишь потому, что рядом есть я. Иначе бы они не решились. А когда Лизу привезли домой, Володя и Клава сказали, что возлагают на меня всю ответственность за ее судьбу. Тем более, что я тридцать пять лет проработала в школе.
— Ни один из нас не попадал во власть педагога в таком раннем возрасте! — сказал мне Володя.
Клава присоединилась к мнению мужа.
Когда же Лизе исполнился год, Володя и Клава уехали на раскопки: где-то обнаружился очередной древний курган. Их профессией было не будущее, а далекое прошлое — оба они занимались археологией. И поэтому тоже казалось логичным, что Лизой должна заниматься я.
Я понимала, что моя внучка обязана заговорить раньше всех своих сверстников, что она должна научиться читать раньше всех остальных детей и раньше других проявить понимание окружающего ее мира… Ибо сын намекнул, что на пенсию могла уйти я сама, но не мой педагогический опыт.
Клава присоединилась к мнению мужа.
Они были убеждены, что весь этот опыт, огромный, тридцатипятилетний, должен был обрушиться на бедную Лизу — и принести поразительные результаты.
Но мой опыт столкнулся с ее характером…
Что характер у внучки есть, я поняла сразу: она почти никогда не плакала. Даже если ей было больно и мокро. Не подавала сигналов! И от этого возникало много дополнительных трудностей.
Когда внучке исполнилось три с половиной года, я объяснила ей, что Лиза — это не полное имя, а полное звучит торжественно и парадно: Елизавета. С тех пор на имя Лиза она реагировать перестала. Не откликалась — и все. Я стала убеждать внучку, что называть ее, маленькую, длинным именем Елизавета неестественно, что люди будут смеяться.
— И пусть, — сказала она.
Тогда я ей объяснила, что такое имя без отчества произносить просто нельзя, потому что без отчества им называли царицу. С тех пор Лиза приобрела царственную осанку. А я стала сообщать родителям, звонившим откуда-то, где были усыпальницы и курганы: «Елизавета спит… Елизавета сидит на горшке…»
Внучка одержала первую в жизни победу.
В моей комнате, над столом, висели фотографии классов, в которых я преподавала литературу и русский язык. Или была к тому же еще и классной руководительницей. На фотографиях первые ряды полулежали, вторые сидели, а третьи и четвертые обычно стояли. У лежавших, у сидевших и у стоявших выражение лиц было не детское, напряженное. Может быть, из-за присутствия учителей, которые всегда располагались в центре второго ряда.
Елизавета любила водить пальцем по фотографиям и спрашивать: «Это кто? А это кто. »
Поскольку главное свойство склероза — помнить все, что было очень давно, и забывать то, что было недавно, я сразу называла имена и фамилии своих бывших учеников.
Только на одной фотографии рядов было пять… Рыжий парень, который на черно-белом снимке выглядел просто светловолосым, в отличие от других, улыбался. Он был третьим слева в том самом пятом ряду.
Я уже давно объяснила внучке, что это Ваня Белов, а рядом с ним стоит ее папа. Ваня поспорил в тот день, что сможет удержаться на стуле, который будет поставлен на другой стул. Так образовался дополнительный ряд, которого не было больше ни на одном снимке.
Папа Елизаветы последовал за приятелем, хотя еле удерживался на этом сооружении. Ему было особенно трудно оттого, что он с рождения прихрамывал на правую ногу. И еще чуть не падал со стула Сеня Голубкин, который всегда мечтал стоять выше других.
А Ваня Белов улыбался. Это был мой злой гений. Я рассказывала о его проделках Елизавете, чтобы она никогда ничего подобного в жизни не совершала.
Однажды Ваня Белов на глазах у всей улицы прошел по карнизу третьего этажа и, появившись в окне нашего класса, сказал: «Разрешите войти?»
— Как такое могло случиться? — в тот же день спросил у меня директор.
— Ваня Белов… — ответила я.
В другой раз он объявил голодовку… Ему показалось, что я несправедливо поставила двойку одному из учеников. Ваня подошел на переменке ко мне и тихо сказал:
— Вы, Вера Матвеевна, не задавали нам то, о чем спрашивали.
— Но и того, что я задавала, он тоже не знал… как следует.
— Как следует? Может быть… Но ведь за это не ставят двойку.
— Она уже в классном журнале!
— Но ее можно исправить.
— Вы должны это сделать.
— Простите меня, Вера Матвеевна, но я буду протестовать.
Я улыбнулась и махнула рукой.
Но в буфет он в тот день не ходил. Я проверила: не ходил. На следующий день тоже…
— Голодаешь? — спросила я его с нарочитой небрежностью.
— Голодаю, — ответил он.
— И долго еще… собираешься?
— Пока не исправите двойку… — Потом он огляделся и тихо добавил: — Вы не бойтесь: другие об этом не знают. А то придется закрыть школьный буфет!
Вечером я пошла к родителям Вани.
Беловы жили рядом со школой, через дорогу.
Самого Вани, к счастью, дома не оказалось. Его родители, милые, застенчивые люди, очень встревожились. В них не было ни Ваниной решительности, ни его озорства.
— Что-то случилось? — спросила мать, как бы придерживая сердце рукой. — Что он… там?
— Как же не беспокоиться? Для него живем…
Самое уютное место в комнате было отведено столу, на котором лежали Ванин портфель (я его сразу узнала!), тетради и книжки. Над столом висело расписание школьных уроков. И та самая фотография, где он был третьим в пятом ряду.
— Не беспокойтесь, — сказала я. — Он учится хорошо. Выдвинут на математическую олимпиаду!
— Слава богу! — сказала мать.
Тут я отважилась и спросила:
— Перестал… — со страхом ответила Ванина мама. — Только пьет воду… Даже хлеба в рот не берет. Я спросила: «Может, что с животом?» А он говорит: «Нет аппетита!» Уже второй день нету…
«А ведь так он выжмет из меня все, что захочет!» — подумала я. И на следующий день в присутствии Вани исправила тому ученику двойку на тройку.
— Почему? — спросила Елизавета, когда я пересказала ей, уже шестилетней, тот давний случай. — Ты боялась, что Ваня умрет?
— Исправила тому ученику двойку на тройку, — повторила я.
Я только не сказала Елизавете, что тем учеником был ее папа.
Да, Володя учился у меня в классе. Так получилось… Уговаривая меня стать классной руководительницей именно в 6-м «В», директор сказал:
— Не отказывайтесь! Это предрассудки. Кто усомнится в вашей объективности?
Я согласилась. И потом три года подряд доказывала ту самую объективность, которую, по словам директора, никто не мог взять под сомнение. Как-то незаметно это превратилось в одну из моих главных педагогических задач. Я очень старалась… Все должны были видеть, что я строга, бескомпромиссна и требовательна к своему сыну. Как Володя выдержал это, я теперь понять не могу.
Ни в одной педагогической книге не сказано, что должен делать учитель, если прямо под носом, на первой парте возле окна, сидит его сын.
Володя сидел на первой парте потому, что любил сидеть на последней.
На примере именно его сочинений я объясняла всему классу, какие грамматические и смысловые ошибки являются наиболее характерными. У доски я держала его очень долго и называла Кудрявцевым, хотя других ребят звала просто по имени. Получалось, что я все же выделяла его. В отрицательном смысле…
Володя вынужден был отвечать по литературе только блестяще. Но однажды, почувствовав, что он плавает, я задала сыну коварный вопрос о том, чего в школе не проходили. Володя умолк. А я громко сообщила ему или, вернее сказать, всему классу:
Тогда-то Ваня Белов и объявил голодовку.
— Всегда помни, что ты мой сын! — внушала я Володе. — Пойми меня правильно…
Он помнил, понимал — и не обижался. Но Ваня Белов понимать не хотел!
Он вторгался в мой план взаимоотношений с сыном-учеником. И все разрушал!
Я объясняла Володе, что он должен интересоваться не только историей и древними глиняными черепками. Я внушала, что он не имеет права пользоваться подсказками или шпаргалками на контрольных по математике.
А Ваня Белов доказывал сыну, что математика ему никогда в жизни не пригодится, — и продолжал делиться с ним на контрольных своими математическими способностями.
Третий в пятом ряду – краткое содержание книги Алексина (сюжет произведения)
Третий в пятом ряду
Я часто слышала, что внуков любят еще сильнее, чем своих собственных детей. Я не верила… Но оказалось, что это так. Наверно, потому, что внуки приходят к нам в ту позднюю пору, когда мы больше всего боимся не смерти и не болезней, а одиночества.
Лиза явилась на свет в такую именно пору: мне было под шестьдесят.
Володя, мой сын, и Клава, его жена, еще раньше оповестили, что идут на столь смелый шаг лишь потому, что рядом есть я. Иначе бы они не решились. А когда Лизу привезли домой, Володя и Клава сказали, что возлагают на меня всю ответственность за ее судьбу. Тем более, что я тридцать пять лет проработала в школе.
– Ни один из нас не попадал во власть педагога в таком раннем возрасте! – сказал мне Володя.
Клава присоединилась к мнению мужа.
Когда же Лизе исполнился год, Володя и Клава уехали на раскопки: где-то обнаружился очередной древний курган. Их профессией было не будущее, а далекое прошлое – оба они занимались археологией. И поэтому тоже казалось логичным, что Лизой должна заниматься я.
Я понимала, что моя внучка обязана заговорить раньше всех своих сверстников, что она должна научиться читать раньше всех остальных детей и раньше других проявить понимание окружающего ее мира… Ибо сын намекнул, что на пенсию могла уйти я сама, но не мой педагогический опыт.
Клава присоединилась к мнению мужа.
Они были убеждены, что весь этот опыт, огромный, тридцатипятилетний, должен был обрушиться на бедную Лизу – и принести поразительные результаты.
Но мой опыт столкнулся с ее характером…
Что характер у внучки есть, я поняла сразу: она почти никогда не плакала. Даже если ей было больно и мокро. Не подавала сигналов! И от этого возникало много дополнительных трудностей.
Когда внучке исполнилось три с половиной года, я объяснила ей, что Лиза – это не полное имя, а полное звучит торжественно и парадно: Елизавета. С тех пор на имя Лиза она реагировать перестала. Не откликалась – и все. Я стала убеждать внучку, что называть ее, маленькую, длинным именем Елизавета неестественно, что люди будут смеяться.
– И пусть, – сказала она.
Тогда я ей объяснила, что такое имя без отчества произносить просто нельзя, потому что без отчества им называли царицу. С тех пор Лиза приобрела царственную осанку. А я стала сообщать родителям, звонившим откуда-то, где были усыпальницы и курганы: «Елизавета спит… Елизавета сидит на горшке…»
Внучка одержала первую в жизни победу.
В моей комнате, над столом, висели фотографии классов, в которых я преподавала литературу и русский язык. Или была к тому же еще и классной руководительницей. На фотографиях первые ряды полулежали, вторые сидели, а третьи и четвертые обычно стояли. У лежавших, у сидевших и у стоявших выражение лиц было не детское, напряженное. Может быть, из-за присутствия учителей, которые всегда располагались в центре второго ряда.
Елизавета любила водить пальцем по фотографиям и спрашивать: «Это кто? А это кто. »
Поскольку главное свойство склероза – помнить все, что было очень давно, и забывать то, что было недавно, я сразу называла имена и фамилии своих бывших учеников.
Только на одной фотографии рядов было пять… Рыжий парень, который на черно-белом снимке выглядел просто светловолосым, в отличие от других, улыбался. Он был третьим слева в том самом пятом ряду.
Я уже давно объяснила внучке, что это Ваня Белов, а рядом с ним стоит ее папа. Ваня поспорил в тот день, что сможет удержаться на стуле, который будет поставлен на другой стул. Так образовался дополнительный ряд, которого не было больше ни на одном снимке.
Папа Елизаветы последовал за приятелем, хотя еле удерживался на этом сооружении. Ему было особенно трудно оттого, что он с рождения прихрамывал на правую ногу. И еще чуть не падал со стула Сеня Голубкин, который всегда мечтал стоять выше других.
А Ваня Белов улыбался. Это был мой злой гений. Я рассказывала о его проделках Елизавете, чтобы она никогда ничего подобного в жизни не совершала.
Однажды Ваня Белов на глазах у всей улицы прошел по карнизу третьего этажа и, появившись в окне нашего класса, сказал: «Разрешите войти?»
– Как такое могло случиться? – в тот же день спросил у меня директор.
– Ваня Белов… – ответила я.
В другой раз он объявил голодовку… Ему показалось, что я несправедливо поставила двойку одному из учеников. Ваня подошел на переменке ко мне и тихо сказал:
– Вы, Вера Матвеевна, не задавали нам то, о чем спрашивали.
– Но и того, что я задавала, он тоже не знал… как следует.
– Как следует? Может быть… Но ведь за это не ставят двойку.
– Она уже в классном журнале!
– Но ее можно исправить.
– Вы должны это сделать.
– Простите меня, Вера Матвеевна, но я буду протестовать.
Я улыбнулась и махнула рукой.
Но в буфет он в тот день не ходил. Я проверила: не ходил. На следующий день тоже…
– Голодаешь? – спросила я его с нарочитой небрежностью.
– Голодаю, – ответил он.
– И долго еще… собираешься?
– Пока не исправите двойку… – Потом он огляделся и тихо добавил: – Вы не бойтесь: другие об этом не знают. А то придется закрыть школьный буфет!
Вечером я пошла к родителям Вани.
Беловы жили рядом со школой, через дорогу.
Самого Вани, к счастью, дома не оказалось. Его родители, милые, застенчивые люди, очень встревожились. В них не было ни Ваниной решительности, ни его озорства.
– Что-то случилось? – спросила мать, как бы придерживая сердце рукой. – Что он… там?
– Как же не беспокоиться? Для него живем…
Самое уютное место в комнате было отведено столу, на котором лежали Ванин портфель (я его сразу узнала!), тетради и книжки. Над столом висело расписание школьных уроков. И та самая фотография, где он был третьим в пятом ряду.
– Не беспокойтесь, – сказала я. – Он учится хорошо. Выдвинут на математическую олимпиаду!
– Слава богу! – сказала мать.
Тут я отважилась и спросила:
– Перестал… – со страхом ответила Ванина мама. – Только пьет воду… Даже хлеба в рот не берет. Я спросила: «Может, что с животом?» А он говорит: «Нет аппетита!» Уже второй день нету…
«А ведь так он выжмет из меня все, что захочет!» – подумала я. И на следующий день в присутствии Вани исправила тому ученику двойку на тройку.
– Почему? – спросила Елизавета, когда я пересказала ей, уже шестилетней, тот давний случай. – Ты боялась, что Ваня умрет?
– Исправила тому ученику двойку на тройку, – повторила я.
Я только не сказала Елизавете, что тем учеником был ее папа.
Да, Володя учился у меня в классе. Так получилось… Уговаривая меня стать классной руководительницей именно в 6-м «В», директор сказал:
– Не отказывайтесь! Это предрассудки. Кто усомнится в вашей объективности?
Я согласилась. И потом три года подряд доказывала ту самую объективность, которую, по словам директора, никто не мог взять под сомнение. Как-то незаметно это превратилось в одну из моих главных педагогических задач. Я очень старалась… Все должны были видеть, что я строга, бескомпромиссна и требовательна к своему сыну. Как Володя выдержал это, я теперь понять не могу.
Ни в одной педагогической книге не сказано, что должен делать учитель, если прямо под носом, на первой парте возле окна, сидит его сын.
Володя сидел на первой парте потому, что любил сидеть на последней.
На примере именно его сочинений я объясняла всему классу, какие грамматические и смысловые ошибки являются наиболее характерными. У доски я держала его очень долго и называла Кудрявцевым, хотя других ребят звала просто по имени. Получалось, что я все же выделяла его. В отрицательном смысле…
Анализ повести «Третий в пятом ряду» Алексина
Повествование ведется от лица пожилой женщины Веры Матвеевны, несколько десятков лет проработавшей в школе учительницей литературы. Теперь она давно является пенсионеркой, и ее главной заботой становится шестилетняя внучка Елизавета, поскольку сын Веры Матвеевны и его жена, археологи по профессии, постоянно находятся в экспедициях. Бабушка прекрасно знает о том, что девочка страдает тяжелейшими аллергическими реакциями на многие лекарства, однако она забывает предупредить об этой особенности Елизаветы молодую заведующую детским садом. 
После одной-единственной таблетки внучка Веры Матвеевны оказывается в критическом состоянии, ее немедленно отправляют в больницу, и бывшая учительница едет с ней, жестоко упрекая себя за то, что не сообщила всем в дошкольном учреждении о проблемах девочки.
Елизавета сразу же поступает в реанимацию, и симпатичная медсестра в приемном покое рассказывает Вере Матвеевне о том, что оперировать ее внучку будет лучший хирург больницы Иван Белов.
При этом имени пенсионерка сразу же вспоминает Ваню Белова, одного из наиболее проблемных учеников, создававшего ей немало трудностей на протяжении всей своей школьной жизни. Ваня постоянно придумывал различные проделки, хотя при этом прекрасно учился и отличался явными способностями к точным наукам.
Учитель проверяет на плагиат? Закажи уникальную работу у нас за 250 рублей! Более 700 выполненных заказов!
Вера Матвеевна, ожидая исхода операции, вспоминает все случаи, связанные с этим непростым и своеобразным мальчиком, который, не задумываясь, рисковал навлечь на себя серьезные неприятности ради того чтобы выручить товарищей, в частности, сына классной руководительницы Володю, отца Елизаветы, безумно боявшегося контрольной работы по математике. В тот день молодая преподавательница оказалась закрытой в учительской, и Ваня Белов взял вину на себя, хотя педагоги нисколько не сомневались в том, что на самом деле ее запер Володя, у которого всегда были немалые сложности с изучением этого предмета.
Ваня без колебаний стремился помочь другим людям, даже тем, кто неоднократно проявлял к нему недоброжелательность и неприкрытую враждебность, что касалось завистливого и ехидного Сени Голубкина, на которого Вере Матвеевне никогда не удавалось повлиять. Размышляя обо всех событиях уже далекого прошлого, пожилая учительница приходит к выводу, что нет ничего удивительного в избрании Беловым профессии хирурга, в том, что Иван, действительно благородный и мужественный человек, решил посвятить жизнь спасению людей от смерти.
Вера Матвеевна верит в то, что Белов обязательно вернет ей внучку, она обещает себе, что непременно поговорит с ним после операции и попросит прощения за несправедливость, которую ранее допускала в отношении этого подростка. Но в итоге из операционной выходит рослый, крупный мужчина, тогда как ученик Веры Матвеевны всегда был весьма невысоким и худощавым. Женщина понимает, что хирург оказался лишь однофамильцем того Вани Белова, о котором она думала все это время, но решает все же разыскать именно этого парня, ставшего за эти годы взрослым, состоявшимся человеком.
Учительница приходит к выводу, что Ваня не случайно пришел к ней в воспоминаниях именно в эти ужасные для нее часы, когда самое дорогое для нее создание находилось между жизнью и смертью. Елизавета спасена, девочке больше ничего не угрожает, и Вера Матвеевна приступает к поискам Белова.
Встретившись с постаревшими родителями Ивана, она узнает о том, что их сын погиб в 1945 году, проявив в бою истинную храбрость и бесстрашие. Женщина с горечью осознает, что уже никогда не признается ушедшему ученику в своей неправоте, к несчастью, она слишком поздно по-настоящему поняла «трудного подростка». В финале повести читатель также неизбежно задумывается над тем, что за поступками окружающих его людей могут скрываться совершенно иные мотивы, и не так уж легко правильно оценить того или иного человека.
Анатолий Алексин – Третий в пятом ряду
Анатолий Алексин – Третий в пятом ряду краткое содержание
Третий в пятом ряду читать онлайн бесплатно
Анатолий Георгиевич Алексин
Третий в пятом ряду
Я часто слышала, что внуков любят еще сильнее, чем своих собственных детей. Я не верила… Но оказалось, что это так. Наверно, потому, что внуки приходят к нам в ту позднюю пору, когда мы больше всего боимся не смерти и не болезней, а одиночества.
Лиза явилась на свет в такую именно пору: мне было под шестьдесят.
Володя, мой сын, и Клава, его жена, еще раньше оповестили, что идут на столь смелый шаг лишь потому, что рядом есть я. Иначе бы они не решились. А когда Лизу привезли домой, Володя и Клава сказали, что возлагают на меня всю ответственность за ее судьбу. Тем более, что я тридцать пять лет проработала в школе.
— Ни один из нас не попадал во власть педагога в таком раннем возрасте! — сказал мне Володя.
Клава присоединилась к мнению мужа.
Когда же Лизе исполнился год, Володя и Клава уехали на раскопки: где-то обнаружился очередной древний курган. Их профессией было не будущее, а далекое прошлое — оба они занимались археологией. И поэтому тоже казалось логичным, что Лизой должна заниматься я.
Я понимала, что моя внучка обязана заговорить раньше всех своих сверстников, что она должна научиться читать раньше всех остальных детей и раньше других проявить понимание окружающего ее мира… Ибо сын намекнул, что на пенсию могла уйти я сама, но не мой педагогический опыт.
Клава присоединилась к мнению мужа.
Они были убеждены, что весь этот опыт, огромный, тридцатипятилетний, должен был обрушиться на бедную Лизу — и принести поразительные результаты.
Но мой опыт столкнулся с ее характером…
Что характер у внучки есть, я поняла сразу: она почти никогда не плакала. Даже если ей было больно и мокро. Не подавала сигналов! И от этого возникало много дополнительных трудностей.
Когда внучке исполнилось три с половиной года, я объяснила ей, что Лиза — это не полное имя, а полное звучит торжественно и парадно: Елизавета. С тех пор на имя Лиза она реагировать перестала. Не откликалась — и все. Я стала убеждать внучку, что называть ее, маленькую, длинным именем Елизавета неестественно, что люди будут смеяться.
— И пусть, — сказала она.
Тогда я ей объяснила, что такое имя без отчества произносить просто нельзя, потому что без отчества им называли царицу. С тех пор Лиза приобрела царственную осанку. А я стала сообщать родителям, звонившим откуда-то, где были усыпальницы и курганы: «Елизавета спит… Елизавета сидит на горшке…»
Внучка одержала первую в жизни победу.
В моей комнате, над столом, висели фотографии классов, в которых я преподавала литературу и русский язык. Или была к тому же еще и классной руководительницей. На фотографиях первые ряды полулежали, вторые сидели, а третьи и четвертые обычно стояли. У лежавших, у сидевших и у стоявших выражение лиц было не детское, напряженное. Может быть, из-за присутствия учителей, которые всегда располагались в центре второго ряда.
Елизавета любила водить пальцем по фотографиям и спрашивать: «Это кто? А это кто. »
Поскольку главное свойство склероза — помнить все, что было очень давно, и забывать то, что было недавно, я сразу называла имена и фамилии своих бывших учеников.
Только на одной фотографии рядов было пять… Рыжий парень, который на черно-белом снимке выглядел просто светловолосым, в отличие от других, улыбался. Он был третьим слева в том самом пятом ряду.
Я уже давно объяснила внучке, что это Ваня Белов, а рядом с ним стоит ее папа. Ваня поспорил в тот день, что сможет удержаться на стуле, который будет поставлен на другой стул. Так образовался дополнительный ряд, которого не было больше ни на одном снимке.
Папа Елизаветы последовал за приятелем, хотя еле удерживался на этом сооружении. Ему было особенно трудно оттого, что он с рождения прихрамывал на правую ногу. И еще чуть не падал со стула Сеня Голубкин, который всегда мечтал стоять выше других.
А Ваня Белов улыбался. Это был мой злой гений. Я рассказывала о его проделках Елизавете, чтобы она никогда ничего подобного в жизни не совершала.
Однажды Ваня Белов на глазах у всей улицы прошел по карнизу третьего этажа и, появившись в окне нашего класса, сказал: «Разрешите войти?»
— Как такое могло случиться? — в тот же день спросил у меня директор.
— Ваня Белов… — ответила я.
В другой раз он объявил голодовку… Ему показалось, что я несправедливо поставила двойку одному из учеников. Ваня подошел на переменке ко мне и тихо сказал:
— Вы, Вера Матвеевна, не задавали нам то, о чем спрашивали.
— Но и того, что я задавала, он тоже не знал… как следует.
— Как следует? Может быть… Но ведь за это не ставят двойку.
— Она уже в классном журнале!
— Но ее можно исправить.
— Вы должны это сделать.
— Простите меня, Вера Матвеевна, но я буду протестовать.
Я улыбнулась и махнула рукой.
Но в буфет он в тот день не ходил. Я проверила: не ходил. На следующий день тоже…
— Голодаешь? — спросила я его с нарочитой небрежностью.
— Голодаю, — ответил он.
— И долго еще… собираешься?
— Пока не исправите двойку… — Потом он огляделся и тихо добавил: — Вы не бойтесь: другие об этом не знают. А то придется закрыть школьный буфет!
Вечером я пошла к родителям Вани.
Беловы жили рядом со школой, через дорогу.
Самого Вани, к счастью, дома не оказалось. Его родители, милые, застенчивые люди, очень встревожились. В них не было ни Ваниной решительности, ни его озорства.
— Что-то случилось? — спросила мать, как бы придерживая сердце рукой. — Что он… там?
— Как же не беспокоиться? Для него живем…
Самое уютное место в комнате было отведено столу, на котором лежали Ванин портфель (я его сразу узнала!), тетради и книжки. Над столом висело расписание школьных уроков. И та самая фотография, где он был третьим в пятом ряду.
— Не беспокойтесь, — сказала я. — Он учится хорошо. Выдвинут на математическую олимпиаду!
— Слава богу! — сказала мать.
Тут я отважилась и спросила:
— Перестал… — со страхом ответила Ванина мама. — Только пьет воду… Даже хлеба в рот не берет. Я спросила: «Может, что с животом?» А он говорит: «Нет аппетита!» Уже второй день нету…
«А ведь так он выжмет из меня все, что захочет!» — подумала я. И на следующий день в присутствии Вани исправила тому ученику двойку на тройку.
— Почему? — спросила Елизавета, когда я пересказала ей, уже шестилетней, тот давний случай. — Ты боялась, что Ваня умрет?
— Исправила тому ученику двойку на тройку, — повторила я.
Я только не сказала Елизавете, что тем учеником был ее папа.
Да, Володя учился у меня в классе. Так получилось… Уговаривая меня стать классной руководительницей именно в 6-м «В», директор сказал:
— Не отказывайтесь! Это предрассудки. Кто усомнится в вашей объективности?
Я согласилась. И потом три года подряд доказывала ту самую объективность, которую, по словам директора, никто не мог взять под сомнение. Как-то незаметно это превратилось в одну из моих главных педагогических задач. Я очень старалась… Все должны были видеть, что я строга, бескомпромиссна и требовательна к своему сыну. Как Володя выдержал это, я теперь понять не могу.
Ни в одной педагогической книге не сказано, что должен делать учитель, если прямо под носом, на первой парте возле окна, сидит его сын.
Володя сидел на первой парте потому, что любил сидеть на последней.
На примере именно его сочинений я объясняла всему классу, какие грамматические и смысловые ошибки являются наиболее характерными. У доски я держала его очень долго и называла Кудрявцевым, хотя других ребят звала просто по имени. Получалось, что я все же выделяла его. В отрицательном смысле…
Володя вынужден был отвечать по литературе только блестяще. Но однажды, почувствовав, что он плавает, я задала сыну коварный вопрос о том, чего в школе не проходили. Володя умолк. А я громко сообщила ему или, вернее сказать, всему классу:
Тогда-то Ваня Белов и объявил голодовку.
— Всегда помни, что ты мой сын! — внушала я Володе. — Пойми меня правильно…
Он помнил, понимал — и не обижался. Но Ваня Белов понимать не хотел!
Он вторгался в мой план взаимоотношений с сыном-учеником. И все разрушал!
Я объясняла Володе, что он должен интересоваться не только историей и древними глиняными черепками. Я внушала, что он не имеет права пользоваться подсказками или шпаргалками на контрольных по математике.
А Ваня Белов доказывал сыну, что математика ему никогда в жизни не пригодится, — и продолжал делиться с ним на контрольных своими математическими способностями.
А. Алексин, «Третий в пятом ряду»: краткое содержание. «Третий в пятом ряду»: отзывы
На стене – старая школьная фотография. Самая обычная, чёрно-белая. Многие годы писатель Анатолий Алексин всматривался в каждое лицо, в каждую судьбу, однажды запечатленную на вечную память: и в миловидную учительницу, сидящую в самом центре, и в учащихся вокруг неё, особенно в тех, которые удивительным образом оказались в пятом ряду… Кто они? Рассказ «Третий в пятом ряду» (краткое содержание следует далее) поведает нам об этой прекрасной и одновременно трагичной истории.
Особенности повествования
Многие произведения писателя Анатолия Алексина посвящены проблемам подросткового возраста, и повествование в них ведётся от имени этих самых подростков. Они выступают то в роли антигероев, то наоборот – бросаются на помощь, прежде всего взрослым, чтобы уберечь их от проблем, чтобы взять на свои ребяческие, ещё совсем хрупкие и доверчивые плечи их ответственность.
Но повесть «Третий в пятом ряду» (краткое содержание шести глав следует далее) отличается от других. Кажется, впервые автор предложил в качестве рассказчика не юного человека, а пожилую учительницу русского языка и литературы, которая всю свою жизнь посвятила обучению и воспитанию детей. Можно сказать, что Алексин изменил угол обзора, но не объект наблюдения. И что же? Результат оказался неожиданным и вместе с тем предсказуемым: зрелость души – категория не возрастная, а нравственная. Один до истины доходит ещё в отрочестве, и не нужны ему для этого ни опыт, ни знания. А другой достигает её лишь тогда, когда голова полна седых волос. Но обо всём этом по порядку. Читаем краткое содержание: «Третий в пятом ряду».
Старая фотография
Над столом в комнате Веры Матвеевны висело множество фотографий. Это были выцветшие изображения классов, в которых пожилая учительница некогда преподавала русский язык и литературу, а в некоторых к тому же работала и классным руководителем. Помнила она всех своих учеников без исключения, и с ходу могла назвать их имена и фамилии.
Елизавета, четырёхлетняя внучка преподавательницы, всё любила водить пальчиком по чёрно-белым снимкам и спрашивать, кто этот мальчик, как зовут эту девочку. Но особенно ей приглянулся один рыжеволосый парень – Ваня Белов. Почему? Автор не даёт прямого ответа. Читателю предлагается самому отыскать его, почувствовать. И тогда ему откроется вся суть произведения «Третий в пятом ряду», краткое содержание которого приведено в данной статье.
Ваня Белов
Каждый день Лиза настойчиво просила бабушку рассказывать истории об этом рыжем парне, который на фотографии выглядел обычным светловолосым подростком, но, в отличие, от других, улыбался, а ещё – стоял в пятом ряду, третьим сразу после папы Елизаветы. Да, отличий было много. Каких? Читаем дальше повесть, которую написал А. Алексин – «Третий в пятом ряду». Краткое содержание второй главы подробно расскажет обо всех. Именно он, однажды ловко пройдя весь карниз третьего этажа, вошёл в класс через окно с самым обычным видом: «Разрешите войти?» Не кто иной, как Ваня Белов, заявил о начале голодовки в знак протеста против несправедливого отношения учительницы к одному из учеников – её собственному сыну. И, наконец, как раз он и соорудил тот самый пятый ряд, взгромоздив один стул на другой, чтобы выиграть спор и очередной раз нарушить привычный строй и порядок.
Да, историй о проделках «злого гения» у Веры Матвеевны было много. Она рассказывала их внучке с единственной целью – педагогической, чтобы Елизавета училась на отрицательном примере. Но случился парадокс: чем больше историй слышала девочка, тем больше она им восхищалась. Но был ли этот парадокс единственным в жизни учительницы с огромным педагогическим опытом?
Любить всех одинаково
Ваня Белов – не просто один из главных героев повести, которую написал А. Алексин, «Третий в пятом ряду». Краткое содержание четвёртой главы произведения акцентирует внимание на том, что он – «проявитель» для старой учительницы, «химический раствор», помогающий получить явное изображение из скрытого. Вера Матвеевна – это открытая, умная, любящая женщина, мать, друг, которая каждый день одевала себя в «серое платье» педагога с огромным опытом работы, стремящаяся во что бы то ни стало любить всех «одинаково», никого не выделять в «ряду», и всех, не исключая мужа и сына, приводить к «одному знаменателю» своего мировоззрения. Прожила она долгую жизнь, но так и не смогла понять, кем же был для неё Ваня Белов: загадкой, мучением или всё же счастливым обретением. И только непредвиденное семейное несчастье побудило пожилую женщину пересмотреть своё отношение к окружающему миру, людям и самой себе.
Ничтожные вчерашние беды
Перед нами повесть «Третий в пятом ряду». Краткое содержание по главам произведения А. Алексина на этом не заканчивается. Продолжаем…
С маленькой Лизой, которую родители отдали на воспитание бабушке, случилась беда – аллергический шок. Девочка оказалась в смертельной опасности. Нужна была срочная операция. И взялся за неё не кто иной, как известный хирург Белов. И старая учительница вдруг почему-то решает, что это тот самый её «злой гений» — Ваня, с которым она не знала, что делать, и из-за которого вынуждена была перейти работать в другую школу. Страх за внучку, безмерная благодарность за её спасение и непреодолимое чувство вины, заглушаемое ею в течение всей жизни, – всё это каким-то нежданным образом сплетается воедино, вырывается наружу и стремительно захлёстывает её целиком, вызывая глубокое раскаяние и перед Ваней, и перед собственным сыном, и перед бывшим мужем. Кажется, что автор подводит нас к логической, предсказуемой развязке.
Другой поворот
Но тут-то и проявляется основной смысл произведения «Третий в пятом ряду», краткое содержание которого подходит к завершению. Проводивший операцию хирург оказывается всего лишь однофамильцем Белова. И обновлённая душа Веры Матвеевны рвётся во что бы то ни стало найти бывшего ученика и поговорить с ним. Ощущается скорая счастливая развязка. Вот, наконец, и дом Вани. Дверь открывают постаревшие родители, которые с первого взгляда узнали бывшую классную руководительницу и, как прежде, предложили ей раздеться, но она не может, она торопится объясниться, поделиться сокровенным и окончательно успокоиться. Однако долгожданную точку не удается поставить: в руках изрядно потрепанный листок – похоронка от сорок пятого. Да, в самом конце войны, весной, возле города Пенцлау Ваня Белов погиб.
Отзывы
Какие могут быть отзывы у такого глубокого произведения? Без сомнения, только положительные. Произведение находило, находит и, несомненно, ещё много лет будет находить своих благодарных читателей всех возрастных категорий. И причин тому несколько. Многие отмечают лёгкость восприятия. Никаких сложных оборотов, тонкий юмор. Создаётся ощущение, что автор однажды просто сел за свой стол, и мысли, чувства сами облеклись в слова, легко, без единой запинки. Но самое главное – это то, что каждый среди множества строк сможет найти то, что тронет его сердце, то, без чего что-то настоящее, истинное перестаёт быть настоящим.
Ещё раз хочется напомнить, что статья посвящена повести А. Алексина «Третий в пятом ряду». Краткое содержание и отзыв, даже самый положительный и полный, не может отобразить в полной мере эмоциональные переживания всех действующих лиц, описать, какой огромной силой они обладали, иногда благой, а иной раз и разрушительной, в жизни человека. Поэтому для более глубокого понимания описанных событий необходимо прочитать произведение целиком.
Загрузка...