Школьное чтиво
Произведения школьной литературы в простой и доступной форме
10.09.2019
Бианки В. “Неслышимка”
Жанр: рассказ о животных
Главные герои рассказа “Неслышимка” и их характеристика
- Ученый, дедушка. Орнитолог. Самоуверенный и все знающий о птицах.
- Внучка. Наивная, наблюдательная.
План пересказа рассказа “Неслышимка”
- Старик-ученый
- Походы с внучкой
- Вопрос о неслышимке
- Недоверие ученого
- На пеньке
- Стрекотание кузнечиков
- Камышовка-сверчок
Кратчайшее содержание рассказа “Неслышимка” для читательского дневника в 6 предложений
- Ученый-орнитолог изучал птиц своего края, и часто брал с собой внучку.
- Однажды внучка спросила его про птицу-неслышимку и описала ее.
- Ученый не поверил ей, и один пошел в лес.
- Он сел на пенек и слушал стрекотание кузнечиков.
- Ученый понял, что кузнечиков быть не может, и увидел птицу-неслышимку.
- Это была камышовка-сверчок, про которую он совсем забыл.
Главная мысль рассказа “Неслышимка”
Мы замечаем только то, что хорошо знаем и о чем думаем.
Чему учит рассказ “Неслышимка”
Рассказ учит любить природу, быть внимательными и наблюдательными. Учит смотреть на окружающий мир свежим взглядом, замечать неожиданное. Учит тому, что в природе есть еще много тайн, которые мы просто не видим, потому что не считаем их тайнами.
Отзыв на рассказ “Неслышимка”
Мне понравился этот рассказ и понравилось то, как маленькая девочка сумела заметить птичку, которую не видел и не слышал маститый ученый. А все только потому, что она смотрела на мир свежим взглядом, и замечала то, чего казалось бы быть не могло.
Пословицы к рассказу “Неслышимка”
Привычка не рукавичка – не повесишь на спичку.
Привычка не башмак, с ноги не скинешь.
На привычку есть отвычка.
Не знаешь, где найдешь, где потеряешь.
Не думал, не гадал, нечаянно попал.
Читать краткое содержание, краткий пересказ рассказа “Неслышимка”
Смешной конфуз однажды приключился со старым ученым-орнитологом. Он часто ходил в лес, изучал птиц, и брал с собой маленькую внучку. Ученый показывал внучке птиц, рассказывал, кто каким голосом поет, и девочка научилась опознавать по звуку около двух десятков птиц.
Однажды, она прибежала к дедушке и спросила его про птицу-неслышимку. Дедушка заинтересовался, и спросил внучку, не сама ли она придумала эту птицу. Но внучка даже рассердилась, и рассказала, что видела горбатенькую птичку на ветке, которая разевает ротик, но никаких звуков не слышно. Дедушка сделал вид, что поверил внучке, и спросил, где она видела такую птичку. Внучка сказала, что возле ручья, и ученый попросил ее показать эту птичку в следующий раз. Ведь все птицы сидят на гнездах, а значит таинственная неслышимка никуда не денется.
На следующий день ученый пошел в лес, он уже забыл про неслышимку. Внучки с ним не было. Налетел короткий шквал, и ученый вышел из леса. Он сел на пенек и стал слушать тишину. Ученому взгрустнулось, он подумал о том, что для него уже нет никаких тайн в звуках леса. Запоет сейчас какая-нибудь птичка и он ее тут же опознает. А вот внучка придумала неслышимку.
Рядом стрекотали кузнечики, и вдруг ученый понял, что кузнечиков сейчас быть не может. Он оглянулся и остолбенел. Все было, как рассказывала внучка. На ветке сидела птичка и разевала рот, но звуков слышно не было. Только стрекотание кузнечиков.
Своим движением ученый вспугнул певца, тот упал с ветки в траву, и тут же смолкло стрекотание. Но ученый уже узнал птицу – это была камышовка-сверчок, чье пение так напоминает стрекотание кузнечиков.
И ученый понял, что описывая птиц местности совсем выпустил из вида эту птицу, а сверчков в округе оказалось немало. Не слышит человек того, о чем не думает. И правда оказалась на стороне ребенка. Пришлось ученому брать свою книгу и вносить в нее исправления.
Неслышимка (Рассказ старого ученого)
Информация для родителей: Неслышимка — это добрая сказка детского писателя Виталия Бианки. В ней рассказывается о птичке — неслышимке. Она поёт, но её совсем неслышно. Сказку «Неслышимка» можно читать детям от 5 до 8 лет перед сном. Приятного вам чтения.
Читать сказку Неслышимка
Раз уж зашла речь о тишине, позвольте и мне, старику, рассказать о ней кой-что.
Конфузная для меня вышла история, надо признаться. Курьёзный казус. И, главное, кто сконфузил-то меня — учёного, старого специалиста? Собственная внучка, ребёнок. А всё потому, что мы… Ну, да об этом после. Доложу вам по порядку.
Четвёртое лето уже мы проводили в одной деревне Мошенского района Новгородской области. Я орнитолог и, конечно, в такой срок детально изучил весь видовой состав гнездящихся в окрестностях птиц. Написал даже о них небольшую работу и как раз в эту весну сдал в печать, считая её вполне законченной.
Приехали мы тот год в деревню в конце мая. Внучка нередко сопровождала меня на прогулках. Она у меня лес и животных всяких очень любит. Ну а я, конечно, исподволь и занимался с нею тем, что называю «включением слуха и зрения на птицу в природе».
Все мы, знаете, не видим и не слышим очень много из того, что нас окружает. А когда человек специализируется на чем-нибудь, он прежде всего начинает замечать то, что относится к его специальности. Так, штурман — водитель кораблей — очень внимательно смотрит на звёзды и, так сказать, «читает» их, потому что привык ориентироваться по ним. Лётчик слушает и тонко понимает шум мотора, который нас часто только раздражает, когда мы слышим его у себя над головой. А художник в свете и цвете видит такое, что совершенно ускользает от нашего поверхностного взгляда и даже кажется нам неправдоподобным, будучи изображено кистью на полотне или на бумаге.
Орнитолог, конечно, видит и слышит везде прежде всего птиц. Я вот, например, могу идти с вами и разговаривать, хоть в лесу, хоть в городе, — вы ничего не заметите, а я про себя невольно отмечаю: вот синица пискнула, мелькнули в чаще голубые перья на крыле сойки или крикнул, пролетая над крышами, грач.
Я обращал внимание внучки на птиц, на их крик, песни, полет. Она у меня уже хорошо различала по голосам десятка два певчих птиц. Но, конечно, с её крошечным опытом не могла ещё знать всех встречавшихся нам птиц, как знал их я. Поэтому меня очень насмешило, когда раз в самом начале лета она прибегает из лесу и говорит:
— Дедушка, а ты знаешь птичку — неслышимку? Ты почему мне её никогда не показывал?
— Постой, постой, — говорю. — Что это ещё за неслышимка? Опять сама придумала вроде Зумзика и Момика?
Она у нас фантазёрка. Недавно её мать рассказывала: играет девчурка одна в саду, а всё, слышно, с кем-то разговаривает — то с каким-то Момиком, то с каким-то Зумзиком. Мать спросила её, с кем это она. Девчурка только рукой махнула: «Ты не понимаешь! Такие у меня живут здесь — Момик и Зумзик. Мне с ними весело».
И сколько ни расспрашивала мать, так и не могла добиться, что это у неё за невидимки такие — не то человечки, не то зверюшки какие-то фантастические.
На мои слова внучка даже рассердилась:
— Ничего я, — говорит, — не сама придумала! Просто глазами видела. Сидит такая горбатенькая птичка на дереве, на верхней ветке, сама ротик разевает, и горлышко у неё трепещется, а всё равно ничего не слышно, никакой песенки.
Я уж, чтобы не обидеть девчурку, сделал вид, что поверил ей. Спрашиваю:
— Где же это ты видела её?
— На ручье, на пожне у самой опушки леса. Знаешь, где ты всегда покурить на пенёк садишься, когда мы из лесу выходим?
— Интересно, — говорю, — В следующий раз пойдём, ты мне её покажи.
— А она не улетит?
— Нет, ведь сейчас все птицы при гнёздах. Раз тут поёт, тут и будет.
В лес я пошёл на следующий же день. О фантастической «неслышимке», конечно, забыл уже. А внучки со мной не было: она пошла с матерью в другое место — нарвать букет купальниц.
Уже я возвращался домой, когда мой слух поразила неожиданно наступившая в лесу тишина: одна за другой перестали петь птицы. Через две — три минуты я понял причину: вдруг потемнело, налетел сильный, шквал, и почти сейчас же хлынул дождь.
Как это часто бывает в начале лета, он продолжался всего несколько минут. Но шуму наделал много. Когда я вышел из лесу на пожню — так здесь называют заливные луга, — я был поражён контрастом между полной тишиной этого открытого места и шумом леса. Шум позади меня и тишина впереди были сами по себе, и чёткой границей между ними стояла стена леса. Птицы ещё не начали петь ни на пожне, ни в лесу, ветер ещё не улёгся, мотал ветви деревьев и сбрасывал с них обильные брызги; они падали на нижние ветви, с ветвей — на землю.
Одним словом, в лесу была бурная звонкая капель; казалось, там всё ещё шёл дождь. А на пожне капель не могла быть заметна, потому что тут росли только отдельные деревья, открытые ветру, и ветер уже стряхнул с них последние капли дождя.
По своему обычаю, я сел недалеко от ручья на пенёк — выкурить папиросу. И при этом, конечно, вслушивался в тишину.
Тишина бывает разная. Тишину этого освежённого ливнем луга никак разумеется, нельзя было назвать «мёртвой» тишиной. Как почти всегда в природе — днём ли, ночью ли, — тишина вся полнилась незаметными нашему слуху маленькими звуками. Она, можно даже сказать, вся состояла из этих почти неуловимых звуков: лёгкого шелеста травы, шороха пробегающих в кочках мышей — шум, доступный разве только ушам совы, — звона падения с листьев отдельных капель, тихого пения ручейка. Я даже явственно различал где-то слева от себя стрекотание кузнечиков. Однако и этот звук — наиболее определённый из всех других — нисколько не нарушал тишины, как нарушила бы её звонкая песня зяблика, или скрип телеги, или крик человека. Он был лишь фоном, аккомпанементом в этом, если дозволительно так выразиться, богатейшем немом оркестре луга.
Мне даже взгрустнулось немножко. О том думалось, что вот я уже старик. Сижу тут и вслушиваюсь в эту прекрасную тишину. И всю её, так сказать, насквозь умом понимаю. Запой сейчас любая птица, пискни в траве — тонко, как ножом по стеклу, — землеройка, я и эти все звуки узнаю, объясню себе. А вот для ребёнка сколько тут неизвестного, сколько всяких чудес! Пригрезились же моей внучке и Момик, и Зумзик, и эта смешная «неслышимка». И хорошо ей, девчурке, весело с ними, и сейчас, вот сейчас может случиться с ней и вокруг неё что-то совсем удивительное, настоящее диво.
Замечательное это ощущение, прекрасное состояние души. И, право, досадно, если оно глохнет у человека с возрастом, с личным жизненным опытом и усвоением науки — итога жизненного опыта, знаний всего человечества. Нет, знание никогда не должно убивать в человеке веру в то, что сегодня кажется нам тайной, дивом, а завтра будет всеми признано и объяснено!
Не помню, как дальше скакнули, разбежались и вдруг опять соединились мои мысли, так спокойно тянувшиеся до этого момента.
Помню только — на опушке дробно, громко затрещал всполошённый чем-то певчий дрозд. Беспокоясь, дрозды всегда так отчаянно кричат, точно их уже схватили за хвост.
Протрещал и смолк. И от этого сильного звука ещё тише показалось на пожне. И ещё отчётливей в тишине зазвучал оркестрик кузнечиков — всё где-то слева от меня.
И тут вдруг пришло мне в голову: «Но ведь это же абсурд! Какие же кузнечики в самом начале лета, когда ещё цветут купальницы! Кузнечики у нас начинают трещать только в июле».
Я так резко повернулся налево, что даже выронил папиросу из рук.
Так всё и было, как рассказывала моя внучка: там, над ручьем, на вершине ольхи сидела горбатенькая птичка. Она разевала клюв, и перья на раздутом горлышке у неё трепетали, а песни не было слышно. Только громко стрекотали кузнечики.
Вероятно, я своим резким движением испугал немного певца: он исчез, камешком свалился с ветки. И в тот же миг оборвалось стрекотание кузнечиков.
Ну, мне-то, конечно, было достаточно и одного этого мгновения, чтобы узнать птичку: и фигурка её горбиком, и характернейшая повадка — в случае тревоги камешком падать в траву с того высокого места, где она сидит, распевая, — и, разумеется, самая её эта оригинальная песенка, трель почти неотличимая от стрекотанья крупных кузнечиков, — всё разом сказало мне, что это был обыкновенный сверчок, камышевка-сверчок.
Скажете — пустяки? Нет, совсем не пустяки! Вы только подумайте: три года слушал я тут птиц, написал, казалось мне, исчерпывающую работу о них, а вот эту птичку как-то совсем упустил из виду. Не ждал — уж не помню, по каким тогда своим соображениям, — не ожидал её тут встретить. И много раз, конечно, слушал с этого же самого пенёчка её песню — и не слышал. Невдомёк мне было. А как услышал вот тут в первый раз её, так и в других местах кругом стал слышать сверчков: их оказалось в окрестностях нашей деревни немало.
Пришлось спешно взять из печати мою работу и дополнить её ещё одним гнездящимся видом.
Нет не видим, не слышим ведь мы того, о чём не думаем! Очень многого не слышим.
И спасибо внучке, что мне помогла. Я ей включал слух на известное. А она мне включила слух на неизвестное и, казалось мне, немыслимое: на какую-то «неслышимку».
И правда оказалась на её стороне, на стороне ребёнка.
Неслышимка (Рассказ старого ученого).
Неслышимка (Рассказ старого ученого).
Вопрос: Сильно выраженные духовные особенности, сказавшиеся в научном успехе?
Ответ: Настойчивость и большая любознательность в отношении фактов и их значения. Некоторая склонность к новому и чудесному.
Раз уж зашла речь о тишине, позвольте и мне, старику, рассказать о ней кой-что.
Конфузная для меня вышла история, надо признаться. Курьезный казус. И, главное, кто сконфузил-то меня — ученого, старого специалиста? Собственная внучка, ребенок. А всё потому, что мы… Ну, да об этом после. Доложу вам по порядку.
Четвертое лето уже мы проводили в одной деревне Мошенского района Новгородской области. Я — орнитолог [41] и, конечно, в такой срок детально изучил весь видовой состав гнездящихся в окрестностях птиц. Написал даже о них небольшую работу и как раз в эту весну сдал в печать, считая ее вполне законченной.
Приехали мы тот год в деревню в конце мая. Внучка нередко сопровождала меня на прогулках. Она у меня лес и животных всяких очень любит. Ну, а я, конечно, исподволь и занимался с нею тем, что называю «включением слуха и зрения на птицу в природе».
Все мы, знаете, не видим и не слышим очень много из того, что нас окружает. А когда человек специализируется на чем-нибудь, он прежде всего начинает замечать то, что относится к его специальности. Так, штурман — водитель кораблей — очень внимательно смотрит на звезды и, так сказать, «читает» их, потому что привык ориентироваться по ним. Летчик слушает и тонко понимает шум мотора, который нас часто только раздражает, когда мы слышим его у себя над головой. А художник в свете и цвете видит такое, что совершенно ускользает от нашего поверхностного взгляда и даже кажется нам неправдоподобным, будучи изображено кистью на полотне или на бумаге.
Орнитолог, конечно, видит и слышит везде прежде всего птиц. Я вот, например, могу идти с вами и разговаривать, хоть в лесу, хоть в городе, — вы ничего не заметите, а я про себя невольно отмечаю: вот синица пискнула, мелькнули в чаще голубые перья на крыле сойки или крикнул, пролетая над крышами, грач.
Я обращал внимание внучки на птиц, на их крик, песни, полет. Она у меня уже хорошо различала по голосам десятка два певчих птиц. Но, конечно, с ее крошечным опытом не могла еще знать всех встречавшихся нам птиц, как знал их я. Поэтому меня очень насмешило, когда раз в самом начале лета она прибегает из лесу и говорит:
— Дедушка, а ты знаешь птичку-неслышимку? Ты почему мне ее никогда не показывал?
— Постой, постой, — говорю. — Что это еще за неслышимка? Опять сама придумала, вроде Зумзика и Момика?
Она у нас фантазерка. Недавно ее мать рассказывала: играет девчурка одна в саду, а всё, слышно, с кем-то разговаривает — то с каким-то Момиком, то с каким-то Зумзиком. Мать спросила ее, с кем это она. Девчурка только рукой махнула: «Ты не понимаешь! Такие у меня живут здесь — Момик и Зумзик. Мне с ними весело».
И сколько ни расспрашивала мать, так и не могла добиться, что это у нее за невидимки такие — не то человечки, не то зверюшки какие-то фантастические.
На мои слова внучка даже рассердилась:
— Ничего я, — говорит, — не сама придумала! Просто глазами видела. Сидит такая горбатенькая птичка на дереве, на верхней ветке, сама ротик разевает, и горлышко у нее трепещется, а всё равно ничего не слышно, никакой песенки.
Я уж, чтобы не обидеть девчурку, сделал вид, что поверил ей. Спрашиваю:
— Где же это ты видела ее?
— На ручье, на пожне у самой опушки леса. Знаешь, где ты всегда покурить на пенек садишься, когда мы из лесу выходим?
— Интересно, — говорю, — В следующий раз пойдем, ты мне ее покажи.
— А она не улетит?
— Нет, ведь сейчас все птицы при гнездах. Раз тут поет, тут и будет.
В лес я пошел на следующий же день. О фантастической «неслышимке», конечно, забыл уже. А внучки со мной не было: она пошла с матерью в другое место — нарвать букет купальниц.
Уже я возвращался домой, когда мой слух поразила неожиданно наступившая в лесу тишина: одна за другой перестали петь птицы. Через две — три минуты я понял причину: вдруг потемнело, налетел сильный, шквал, и почти сейчас же хлынул дождь.
Как это часто бывает в начале лета, он продолжался всего несколько минут. Но шуму наделал много. Когда я вышел из лесу на пожню — так здесь называют заливные луга, — я был поражен контрастом между полной тишиной этого открытого места и шумом леса. Шум позади меня и тишина впереди были сами по себе, и четкой границей между ними стояла стена леса. Птицы еще не начали петь ни на пожне, ни в лесу, ветер еще не улегся, мотал ветви деревьев и сбрасывал с них обильные брызги; они падали на нижние ветви, с ветвей — на землю.
Одним словом, в лесу была бурная звонкая капель; казалось, там всё еще шел дождь. А на пожне капель не могла быть заметна, потому что тут росли только отдельные деревья, открытые ветру, и ветер уже стряхнул с них последние капли дождя.
По своему обычаю, я сел недалеко от ручья на пенек — выкурить папиросу. И при этом, конечно, вслушивался в тишину.
Тишина бывает разная. Тишину этого освеженного ливнем луга никак, разумеется, нельзя было назвать «мертвой» тишиной. Как почти всегда в природе — днем ли, ночью ли, — тишина вся полнилась незаметными нашему слуху маленькими звуками. Она, можно даже сказать, вся состояла из этих почти неуловимых звуков: легкого шелеста травы, шороха пробегающих в кочках мышей — шум, доступный разве только ушам совы, — звона падения с листьев отдельных капель, тихого пения ручейка. Я даже явственно различал где-то слева от себя стрекотание кузнечиков. Однако и этот звук — наиболее определенный из всех других — нисколько не нарушал тишины, как нарушила бы ее звонкая песня зяблика, или скрип телеги, или крик человека. Он был лишь фоном, аккомпанементом в этом, если дозволительно так выразиться, богатейшем немом оркестре луга.
Мне даже взгрустнулось немножко. О том думалось, что вот я уже старик. Сижу тут и вслушиваюсь в эту прекрасную тишину. И всю ее, так сказать, насквозь умом понимаю. Запой сейчас любая птица, пискни в траве — тонко, как ножом по стеклу, — землеройка, я и эти все звуки узнаю, объясню себе. А вот для ребенка сколько тут неизвестного, сколько всяких чудес! Пригрезились же моей внучке и Момик, и Зумзик, и эта смешная «неслышимка». И хорошо ей, девчурке, весело с ними, и сейчас, вот сейчас может случиться с ней и вокруг нее что-то совсем удивительное, настоящее диво.
Замечательное это ощущение, прекрасное состояние души. И, право, досадно, если оно глохнет у человека с возрастом, с личным жизненным опытом и усвоением науки — итога жизненного опыта, знаний всего человечества. Нет, знание никогда не должно убивать в человеке веру в то, что сегодня кажется нам тайной, дивом, а завтра будет всеми признано и объяснено!
Не помню, как дальше скакнули, разбежались и вдруг опять соединились мои мысли, так спокойно тянувшиеся до этого момента.
Помню только — на опушке дробно, громко затрещал всполошенный чем-то певчий дрозд. Беспокоясь, дрозды всегда так отчаянно кричат, точно их уже схватили за хвост.
Протрещал и смолк. И от этого сильного звука еще тише показалось на пожне. И еще отчетливей в тишине зазвучал оркестрик кузнечиков — всё где-то слева от меня.
И тут вдруг пришло мне в голову: «Но ведь это же абсурд! Какие же кузнечики в самом начале лета, когда еще цветут купальницы! Кузнечики у нас начинают трещать только в июле».
Я так резко повернулся налево, что даже выронил папиросу из рук.
Так всё и было, как рассказывала моя внучка: там, над ручьем, на вершине ольхи сидела горбатенькая птичка. Она разевала клюв, и перья на раздутом горлышке у нее трепетали, а песни не было слышно. Только громко стрекотали кузнечики.
Вероятно, я своим резким движением испугал немного певца: он исчез, камешком свалился с ветки. И в тот же миг оборвалось стрекотание кузнечиков.
Ну, мне-то, конечно, было достаточно и одного этого мгновения, чтобы узнать птичку: и фигурка ее горбиком, и характернейшая повадка — в случае тревоги камешком падать в траву с того высокого места, где она сидит, распевая, — и, разумеется, самая ее эта оригинальная песенка, трель, почти неотличимая от стрекотанья крупных кузнечиков, — всё разом сказало мне, что это был обыкновенный сверчок, камышевка-сверчок.
Скажете — пустяки? Нет, совсем не пустяки! Вы только подумайте: три года слушал я тут птиц, написал, казалось мне, исчерпывающую работу о них, а вот эту птичку как-то совсем упустил из виду. Не ждал — уж не помню, по каким тогда своим соображениям, — не ожидал ее тут встретить. И много раз, конечно, слушал с этого же самого пенечка ее песню — и не слышал. Невдомек мне было. А как услышал вот тут в первый раз ее, так и в других местах кругом стал слышать сверчков: их оказалось в окрестностях нашей деревни немало.
Пришлось спешно взять из печати мою работу и дополнить ее еще одним гнездящимся видом.
Нет не видим, не слышим ведь мы того, о чем не думаем! Очень многого не слышим.
И спасибо внучке, что мне помогла. Я ей включал слух на известное. А она мне включила слух на неизвестное и, казалось мне, немыслимое: на какую-то «неслышимку».
И правда оказалась на ее стороне, на стороне ребенка.
Урок-практикум по развитию читательских умений “Рассказ В.Бианки “Неслышимка””. 3-й класс
Класс: 3
Презентация к уроку
Загрузить презентацию (107,1 МБ)
Внимание! Предварительный просмотр слайдов используется исключительно в ознакомительных целях и может не давать представления о всех возможностях презентации. Если вас заинтересовала данная работа, пожалуйста, загрузите полную версию.
Цель: стимулировать учащихся к самостоятельному поиску знаний через работу с текстом.
Задачи:
- Формировать культуру чтения через умение ориентироваться в источнике информации, систематизировать информацию.
- Развивать речь учащихся, используя технологию критического мышления, через чтение и письмо.
- Воспитывать чувство доброты, уважения, любви ко всему живому; умение сотрудничать и работать в группе.
Оборудование: Учебник Р.Н. Бунеев, Е.В. Бунеева “Литературное чтение” (В одном счастливом детстве), Рабочая тетрадь к учебнику Р.Н. Бунеев, Е.В. Бунеева “Литературное чтение”3 класс; распечатка таблицы для заполнения на каждую “четвертку” детей; аудиозапись “Хор рассвета”.
| Этап урока | Деятельность педагога | Деятельность детей | УУД |
| 1 этап до чтения стадия вызова. | 1. Сегодня мы познакомимся с произведением Виталия Бианки “Неслышимка” (слайд 1) Но для начала, расскажите мне, кто такой Виталий Бианки? (слайд 2) | 1. Заслушивание сообщения одного ребёнка о писателе-натуралисте В.Бианки. Писатель-натуралист, который жил наедине с природой, он понимал и чувствовал её. | – самостоятельно формулировать цели и тему урока; – вычитывать все виды текстовой информации; – извлекать информацию, представленную в разных формах (сплошной текст; не сплошной текст – иллюстрация, таблица, схему) – устанавливать причинно-следственные связи; – оформлять свои мысли в устной и письменной форме; – слушать и слышать других, пытаться принимать другую точку зрения, быть готовым корректировать свою точку зрения; – договариваться и приходить к общему решению совместной деятельности; – задавать вопросы. |
| 2. Прогнозирование текста по иллюстрации, названию, имени автора. Посмотрите на иллюстрацию (стр. 102 учебника), название текста и скажите, о чем или о ком будем читать? | 2. – Я считаю, что мы будем читать о природе, о птичке. | ||
| 3. – Я для вас приготовила вопросы, слова, которые будут встречаться в тексте по ходу чтения. (слайд 3) Заполните колонку в таблице “Хочу знать”, которая лежит у вас на партах. Что вы знаете об этом: а) неслышимка | 3. Объединившись в “четвёртки” дети заполняют таблицу. (Приложение 1) а) – Кто такая неслышимка птица или животное? – Где её встретил автор? – В какое время года? – Кто первый встретил неслышимку? – Существует ли животное или птица в природе? | ||
| б) Включение слуха и зрения в природе в) пожня | б) Что это значит? – Кто этим занимается? в) Что это такое (живая природа, неживая природа) | ||
| г) Какая бывает тишина? д) Что такое аккомпанемент в природе (предположения детей заносятся в таблицу (слайды 4,5,6) | г) – Бывает ли он в природе? – Что я о нём знаю? – В какой период летний или весенний кузнечик начинает стрекотать? | ||
| 2 этап во время чтения Реализация смысла получения новой информации. Первичное погружение в текст | 1. “Приём Инсерт” (метод активного чтения: пометки на полях) – Прочитайте текст в учебнике, делая пометки на полях. (слайд 7) 3. – Ответьте на поставленные вопросы, заполняя графу таблицы “узнал”, выписывая из текста слова, словосочетания, предложение. (слайды 8-9) | 1. Самостоятельное чтение по абзацам, делая пометки, обсуждение в “четвёртках”. ? важное для меня, V приму к сведению 3. заполнение графы таблицы “узнал” а) это птица камышовка – сверчок, песенка – трель которой неотличимая от стрекотания крупных кузнечиков. (слайд 10) – Автор встретил её в лесу недалеко от ручья. – Первым неслышимку встретила внучка автора. б) вслушиваться в звуки природы. Узнавать птиц по голосу, по полету в) заливные луга г) Тишина бывает “мёртвой”, “волшебной” д) Это оркестр луга, звуки природы. (Аккомпанемент – это сопровождение пения или игры соло игрою на одном или нескольких инструментах) е) – Это зеленое насекомое, стрекочет лапками. – Кузнечики начинают трещать только в июле | |
| Физминутка с использованием музыкального сопровождения “Хор рассвета”. (слайд11) | |||
| 3 этап после чтения Вторичное погружение в текст. | 1.Найти и прочитать в тексте ответы на вопросы (стр.105 учебника) а) какое маленькое открытие сделал главный герой с помощью внучки? б) Что нового для себя открыли вы, прочитав этот рассказ? – ошиблась ли девочка? 2. Найти, прочитать и подготовить пересказ самого интересного эпизода из рассказа. – Что нового ещё “открыли” в тексте? | 1.а. с помощью внучки главный герой открыл для себя, что птичка “неслышимка” существует – камышовка – сверчок. 2. каждая группа детей находит в тексте эпизод, готовит его к пересказу. | |
| 4 этап Рефлексия осмысления, рождение нового знания Третье погружение в текст | 1. Найдите и прочитайте описание птички – неслышимки. Работа в рабочей тетради. 2. выполните задание 7 на стр.15 в рабочей тетради. – Найдите в тексте и выпишите, с чем сравнивает автор песенку камышовки – сверчка. | 1. дети находят в тексте описание на стр.105 2. вывод детей: со стрекотанием кузнечика | |
| 3. Построение Синквейна. (даётся характеристика приёма) (слайд 12) в первой строчке тема называется одним словом (сущ.) вторая строчка – это описание темы в двух словах (прилаг.) третья строчка – это описание действия в рамках этой темы тремя словами четвертая строчка – это фраза из четырёх слов, показывающая отношение к теме последняя строчка – это синоним из одного слова, который повторяет суть темы. Охарактеризуйте птичку – неслышимку, при помощи построения Синквейна, составив небольшое стихотворение из пяти строк. | 3. дети читают характеристику приема на слайде. | ||
| 4. Прочитаем СИНКВЕЙН вслух, послушаем друг друга (слайд 13) | 4. Защита стихотворения. – Зазвучала, распевая, испугалась, упала. – оригинальная песенка-трель, почти неотличимая от стрекотания кузнечиков. Неслышимка (Рассказ старого ученого)Информация для родителей: Неслышимка — это добрая сказка детского писателя Виталия Бианки. В ней рассказывается о птичке — неслышимке. Она поёт, но её совсем неслышно. Сказку «Неслышимка» можно читать детям от 5 до 8 лет перед сном. Приятного вам чтения.
Читать сказку Неслышимка Раз уж зашла речь о тишине, позвольте и мне, старику, рассказать о ней кой-что. Конфузная для меня вышла история, надо признаться. Курьёзный казус. И, главное, кто сконфузил-то меня — учёного, старого специалиста? Собственная внучка, ребёнок. А всё потому, что мы… Ну, да об этом после. Доложу вам по порядку. Четвёртое лето уже мы проводили в одной деревне Мошенского района Новгородской области. Я орнитолог и, конечно, в такой срок детально изучил весь видовой состав гнездящихся в окрестностях птиц. Написал даже о них небольшую работу и как раз в эту весну сдал в печать, считая её вполне законченной. Приехали мы тот год в деревню в конце мая. Внучка нередко сопровождала меня на прогулках. Она у меня лес и животных всяких очень любит. Ну а я, конечно, исподволь и занимался с нею тем, что называю «включением слуха и зрения на птицу в природе». Все мы, знаете, не видим и не слышим очень много из того, что нас окружает. А когда человек специализируется на чем-нибудь, он прежде всего начинает замечать то, что относится к его специальности. Так, штурман — водитель кораблей — очень внимательно смотрит на звёзды и, так сказать, «читает» их, потому что привык ориентироваться по ним. Лётчик слушает и тонко понимает шум мотора, который нас часто только раздражает, когда мы слышим его у себя над головой. А художник в свете и цвете видит такое, что совершенно ускользает от нашего поверхностного взгляда и даже кажется нам неправдоподобным, будучи изображено кистью на полотне или на бумаге. Орнитолог, конечно, видит и слышит везде прежде всего птиц. Я вот, например, могу идти с вами и разговаривать, хоть в лесу, хоть в городе, — вы ничего не заметите, а я про себя невольно отмечаю: вот синица пискнула, мелькнули в чаще голубые перья на крыле сойки или крикнул, пролетая над крышами, грач. Я обращал внимание внучки на птиц, на их крик, песни, полет. Она у меня уже хорошо различала по голосам десятка два певчих птиц. Но, конечно, с её крошечным опытом не могла ещё знать всех встречавшихся нам птиц, как знал их я. Поэтому меня очень насмешило, когда раз в самом начале лета она прибегает из лесу и говорит: — Дедушка, а ты знаешь птичку — неслышимку? Ты почему мне её никогда не показывал? — Постой, постой, — говорю. — Что это ещё за неслышимка? Опять сама придумала вроде Зумзика и Момика? Она у нас фантазёрка. Недавно её мать рассказывала: играет девчурка одна в саду, а всё, слышно, с кем-то разговаривает — то с каким-то Момиком, то с каким-то Зумзиком. Мать спросила её, с кем это она. Девчурка только рукой махнула: «Ты не понимаешь! Такие у меня живут здесь — Момик и Зумзик. Мне с ними весело». И сколько ни расспрашивала мать, так и не могла добиться, что это у неё за невидимки такие — не то человечки, не то зверюшки какие-то фантастические. На мои слова внучка даже рассердилась: — Ничего я, — говорит, — не сама придумала! Просто глазами видела. Сидит такая горбатенькая птичка на дереве, на верхней ветке, сама ротик разевает, и горлышко у неё трепещется, а всё равно ничего не слышно, никакой песенки. Я уж, чтобы не обидеть девчурку, сделал вид, что поверил ей. Спрашиваю: — Где же это ты видела её? — На ручье, на пожне у самой опушки леса. Знаешь, где ты всегда покурить на пенёк садишься, когда мы из лесу выходим? — Интересно, — говорю, — В следующий раз пойдём, ты мне её покажи. — А она не улетит? — Нет, ведь сейчас все птицы при гнёздах. Раз тут поёт, тут и будет. В лес я пошёл на следующий же день. О фантастической «неслышимке», конечно, забыл уже. А внучки со мной не было: она пошла с матерью в другое место — нарвать букет купальниц. Уже я возвращался домой, когда мой слух поразила неожиданно наступившая в лесу тишина: одна за другой перестали петь птицы. Через две — три минуты я понял причину: вдруг потемнело, налетел сильный, шквал, и почти сейчас же хлынул дождь. Как это часто бывает в начале лета, он продолжался всего несколько минут. Но шуму наделал много. Когда я вышел из лесу на пожню — так здесь называют заливные луга, — я был поражён контрастом между полной тишиной этого открытого места и шумом леса. Шум позади меня и тишина впереди были сами по себе, и чёткой границей между ними стояла стена леса. Птицы ещё не начали петь ни на пожне, ни в лесу, ветер ещё не улёгся, мотал ветви деревьев и сбрасывал с них обильные брызги; они падали на нижние ветви, с ветвей — на землю. Одним словом, в лесу была бурная звонкая капель; казалось, там всё ещё шёл дождь. А на пожне капель не могла быть заметна, потому что тут росли только отдельные деревья, открытые ветру, и ветер уже стряхнул с них последние капли дождя. По своему обычаю, я сел недалеко от ручья на пенёк — выкурить папиросу. И при этом, конечно, вслушивался в тишину. Тишина бывает разная. Тишину этого освежённого ливнем луга никак разумеется, нельзя было назвать «мёртвой» тишиной. Как почти всегда в природе — днём ли, ночью ли, — тишина вся полнилась незаметными нашему слуху маленькими звуками. Она, можно даже сказать, вся состояла из этих почти неуловимых звуков: лёгкого шелеста травы, шороха пробегающих в кочках мышей — шум, доступный разве только ушам совы, — звона падения с листьев отдельных капель, тихого пения ручейка. Я даже явственно различал где-то слева от себя стрекотание кузнечиков. Однако и этот звук — наиболее определённый из всех других — нисколько не нарушал тишины, как нарушила бы её звонкая песня зяблика, или скрип телеги, или крик человека. Он был лишь фоном, аккомпанементом в этом, если дозволительно так выразиться, богатейшем немом оркестре луга. Мне даже взгрустнулось немножко. О том думалось, что вот я уже старик. Сижу тут и вслушиваюсь в эту прекрасную тишину. И всю её, так сказать, насквозь умом понимаю. Запой сейчас любая птица, пискни в траве — тонко, как ножом по стеклу, — землеройка, я и эти все звуки узнаю, объясню себе. А вот для ребёнка сколько тут неизвестного, сколько всяких чудес! Пригрезились же моей внучке и Момик, и Зумзик, и эта смешная «неслышимка». И хорошо ей, девчурке, весело с ними, и сейчас, вот сейчас может случиться с ней и вокруг неё что-то совсем удивительное, настоящее диво. Замечательное это ощущение, прекрасное состояние души. И, право, досадно, если оно глохнет у человека с возрастом, с личным жизненным опытом и усвоением науки — итога жизненного опыта, знаний всего человечества. Нет, знание никогда не должно убивать в человеке веру в то, что сегодня кажется нам тайной, дивом, а завтра будет всеми признано и объяснено! Не помню, как дальше скакнули, разбежались и вдруг опять соединились мои мысли, так спокойно тянувшиеся до этого момента. Помню только — на опушке дробно, громко затрещал всполошённый чем-то певчий дрозд. Беспокоясь, дрозды всегда так отчаянно кричат, точно их уже схватили за хвост. Протрещал и смолк. И от этого сильного звука ещё тише показалось на пожне. И ещё отчётливей в тишине зазвучал оркестрик кузнечиков — всё где-то слева от меня. И тут вдруг пришло мне в голову: «Но ведь это же абсурд! Какие же кузнечики в самом начале лета, когда ещё цветут купальницы! Кузнечики у нас начинают трещать только в июле». Я так резко повернулся налево, что даже выронил папиросу из рук. Так всё и было, как рассказывала моя внучка: там, над ручьем, на вершине ольхи сидела горбатенькая птичка. Она разевала клюв, и перья на раздутом горлышке у неё трепетали, а песни не было слышно. Только громко стрекотали кузнечики. Вероятно, я своим резким движением испугал немного певца: он исчез, камешком свалился с ветки. И в тот же миг оборвалось стрекотание кузнечиков. Ну, мне-то, конечно, было достаточно и одного этого мгновения, чтобы узнать птичку: и фигурка её горбиком, и характернейшая повадка — в случае тревоги камешком падать в траву с того высокого места, где она сидит, распевая, — и, разумеется, самая её эта оригинальная песенка, трель почти неотличимая от стрекотанья крупных кузнечиков, — всё разом сказало мне, что это был обыкновенный сверчок, камышевка-сверчок. Скажете — пустяки? Нет, совсем не пустяки! Вы только подумайте: три года слушал я тут птиц, написал, казалось мне, исчерпывающую работу о них, а вот эту птичку как-то совсем упустил из виду. Не ждал — уж не помню, по каким тогда своим соображениям, — не ожидал её тут встретить. И много раз, конечно, слушал с этого же самого пенёчка её песню — и не слышал. Невдомёк мне было. А как услышал вот тут в первый раз её, так и в других местах кругом стал слышать сверчков: их оказалось в окрестностях нашей деревни немало. Пришлось спешно взять из печати мою работу и дополнить её ещё одним гнездящимся видом. Нет не видим, не слышим ведь мы того, о чём не думаем! Очень многого не слышим. И спасибо внучке, что мне помогла. Я ей включал слух на известное. А она мне включила слух на неизвестное и, казалось мне, немыслимое: на какую-то «неслышимку». И правда оказалась на её стороне, на стороне ребёнка. Неслышимка – краткое содержание рассказа Бианки (сюжет произведения)Рассказ Неслышимка (Рассказ старого ученого) Бианки читать Раз уж зашла речь о тишине, позвольте и мне, старику, рассказать о ней кой-что. Конфузная для меня вышла история, надо признаться. Курьезный казус. И, главное, кто сконфузил-то меня — ученого, старого специалиста? Собственная внучка, ребенок. А всё потому, что мы… Ну, да об этом после. Доложу вам по порядку. Четвертое лето уже мы проводили в одной деревне Мошенского района Новгородской области. Я — орнитолог [41] и, конечно, в такой срок детально изучил весь видовой состав гнездящихся в окрестностях птиц. Написал даже о них небольшую работу и как раз в эту весну сдал в печать, считая ее вполне законченной. Приехали мы тот год в деревню в конце мая. Внучка нередко сопровождала меня на прогулках. Она у меня лес и животных всяких очень любит. Ну, а я, конечно, исподволь и занимался с нею тем, что называю «включением слуха и зрения на птицу в природе». Все мы, знаете, не видим и не слышим очень много из того, что нас окружает. А когда человек специализируется на чем-нибудь, он прежде всего начинает замечать то, что относится к его специальности. Так, штурман — водитель кораблей — очень внимательно смотрит на звезды и, так сказать, «читает» их, потому что привык ориентироваться по ним. Летчик слушает и тонко понимает шум мотора, который нас часто только раздражает, когда мы слышим его у себя над головой. А художник в свете и цвете видит такое, что совершенно ускользает от нашего поверхностного взгляда и даже кажется нам неправдоподобным, будучи изображено кистью на полотне или на бумаге. Орнитолог, конечно, видит и слышит везде прежде всего птиц. Я вот, например, могу идти с вами и разговаривать, хоть в лесу, хоть в городе, — вы ничего не заметите, а я про себя невольно отмечаю: вот синица пискнула, мелькнули в чаще голубые перья на крыле сойки или крикнул, пролетая над крышами, грач. Я обращал внимание внучки на птиц, на их крик, песни, полет. Она у меня уже хорошо различала по голосам десятка два певчих птиц. Но, конечно, с ее крошечным опытом не могла еще знать всех встречавшихся нам птиц, как знал их я. Поэтому меня очень насмешило, когда раз в самом начале лета она прибегает из лесу и говорит: — Дедушка, а ты знаешь птичку-неслышимку? Ты почему мне ее никогда не показывал? — Постой, постой, — говорю. — Что это еще за неслышимка? Опять сама придумала, вроде Зумзика и Момика? Она у нас фантазерка. Недавно ее мать рассказывала: играет девчурка одна в саду, а всё, слышно, с кем-то разговаривает — то с каким-то Момиком, то с каким-то Зумзиком. Мать спросила ее, с кем это она. Девчурка только рукой махнула: «Ты не понимаешь! Такие у меня живут здесь — Момик и Зумзик. Мне с ними весело». И сколько ни расспрашивала мать, так и не могла добиться, что это у нее за невидимки такие — не то человечки, не то зверюшки какие-то фантастические. На мои слова внучка даже рассердилась: — Ничего я, — говорит, — не сама придумала! Просто глазами видела. Сидит такая горбатенькая птичка на дереве, на верхней ветке, сама ротик разевает, и горлышко у нее трепещется, а всё равно ничего не слышно, никакой песенки. Я уж, чтобы не обидеть девчурку, сделал вид, что поверил ей. Спрашиваю: — Где же это ты видела ее? — На ручье, на пожне у самой опушки леса. Знаешь, где ты всегда покурить на пенек садишься, когда мы из лесу выходим? — Интересно, — говорю, — В следующий раз пойдем, ты мне ее покажи. — А она не улетит? — Нет, ведь сейчас все птицы при гнездах. Раз тут поет, тут и будет. В лес я пошел на следующий же день. О фантастической «неслышимке», конечно, забыл уже. А внучки со мной не было: она пошла с матерью в другое место — нарвать букет купальниц. Уже я возвращался домой, когда мой слух поразила неожиданно наступившая в лесу тишина: одна за другой перестали петь птицы. Через две — три минуты я понял причину: вдруг потемнело, налетел сильный, шквал, и почти сейчас же хлынул дождь. Как это часто бывает в начале лета, он продолжался всего несколько минут. Но шуму наделал много. Когда я вышел из лесу на пожню — так здесь называют заливные луга, — я был поражен контрастом между полной тишиной этого открытого места и шумом леса. Шум позади меня и тишина впереди были сами по себе, и четкой границей между ними стояла стена леса. Птицы еще не начали петь ни на пожне, ни в лесу, ветер еще не улегся, мотал ветви деревьев и сбрасывал с них обильные брызги; они падали на нижние ветви, с ветвей — на землю. Одним словом, в лесу была бурная звонкая капель; казалось, там всё еще шел дождь. А на пожне капель не могла быть заметна, потому что тут росли только отдельные деревья, открытые ветру, и ветер уже стряхнул с них последние капли дождя. По своему обычаю, я сел недалеко от ручья на пенек — выкурить папиросу. И при этом, конечно, вслушивался в тишину. Тишина бывает разная. Тишину этого освеженного ливнем луга никак, разумеется, нельзя было назвать «мертвой» тишиной. Как почти всегда в природе — днем ли, ночью ли, — тишина вся полнилась незаметными нашему слуху маленькими звуками. Она, можно даже сказать, вся состояла из этих почти неуловимых звуков: легкого шелеста травы, шороха пробегающих в кочках мышей — шум, доступный разве только ушам совы, — звона падения с листьев отдельных капель, тихого пения ручейка. Я даже явственно различал где-то слева от себя стрекотание кузнечиков. Однако и этот звук — наиболее определенный из всех других — нисколько не нарушал тишины, как нарушила бы ее звонкая песня зяблика, или скрип телеги, или крик человека. Он был лишь фоном, аккомпанементом в этом, если дозволительно так выразиться, богатейшем немом оркестре луга. Мне даже взгрустнулось немножко. О том думалось, что вот я уже старик. Сижу тут и вслушиваюсь в эту прекрасную тишину. И всю ее, так сказать, насквозь умом понимаю. Запой сейчас любая птица, пискни в траве — тонко, как ножом по стеклу, — землеройка, я и эти все звуки узнаю, объясню себе. А вот для ребенка сколько тут неизвестного, сколько всяких чудес! Пригрезились же моей внучке и Момик, и Зумзик, и эта смешная «неслышимка». И хорошо ей, девчурке, весело с ними, и сейчас, вот сейчас может случиться с ней и вокруг нее что-то совсем удивительное, настоящее диво. Замечательное это ощущение, прекрасное состояние души. И, право, досадно, если оно глохнет у человека с возрастом, с личным жизненным опытом и усвоением науки — итога жизненного опыта, знаний всего человечества. Нет, знание никогда не должно убивать в человеке веру в то, что сегодня кажется нам тайной, дивом, а завтра будет всеми признано и объяснено! Не помню, как дальше скакнули, разбежались и вдруг опять соединились мои мысли, так спокойно тянувшиеся до этого момента. Помню только — на опушке дробно, громко затрещал всполошенный чем-то певчий дрозд. Беспокоясь, дрозды всегда так отчаянно кричат, точно их уже схватили за хвост. Протрещал и смолк. И от этого сильного звука еще тише показалось на пожне. И еще отчетливей в тишине зазвучал оркестрик кузнечиков — всё где-то слева от меня. И тут вдруг пришло мне в голову: «Но ведь это же абсурд! Какие же кузнечики в самом начале лета, когда еще цветут купальницы! Кузнечики у нас начинают трещать только в июле». Я так резко повернулся налево, что даже выронил папиросу из рук. Так всё и было, как рассказывала моя внучка: там, над ручьем, на вершине ольхи сидела горбатенькая птичка. Она разевала клюв, и перья на раздутом горлышке у нее трепетали, а песни не было слышно. Только громко стрекотали кузнечики. Вероятно, я своим резким движением испугал немного певца: он исчез, камешком свалился с ветки. И в тот же миг оборвалось стрекотание кузнечиков. Ну, мне-то, конечно, было достаточно и одного этого мгновения, чтобы узнать птичку: и фигурка ее горбиком, и характернейшая повадка — в случае тревоги камешком падать в траву с того высокого места, где она сидит, распевая, — и, разумеется, самая ее эта оригинальная песенка, трель, почти неотличимая от стрекотанья крупных кузнечиков, — всё разом сказало мне, что это был обыкновенный сверчок, камышевка-сверчок. Скажете — пустяки? Нет, совсем не пустяки! Вы только подумайте: три года слушал я тут птиц, написал, казалось мне, исчерпывающую работу о них, а вот эту птичку как-то совсем упустил из виду. Не ждал — уж не помню, по каким тогда своим соображениям, — не ожидал ее тут встретить. И много раз, конечно, слушал с этого же самого пенечка ее песню — и не слышал. Невдомек мне было. А как услышал вот тут в первый раз ее, так и в других местах кругом стал слышать сверчков: их оказалось в окрестностях нашей деревни немало. Пришлось спешно взять из печати мою работу и дополнить ее еще одним гнездящимся видом. Нет не видим, не слышим ведь мы того, о чем не думаем! Очень многого не слышим. И спасибо внучке, что мне помогла. Я ей включал слух на известное. А она мне включила слух на неизвестное и, казалось мне, немыслимое: на какую-то «неслышимку». И правда оказалась на ее стороне, на стороне ребенка.  (пока оценок нет) Загрузка... Сохранить себе в: | ||
