Мадам Жизнь
Познавательно-развлекательный проект
Отзыв о рассказе Астафьева «Осенние грусти и радости»
Главные герои рассказа Виктора Астафьева «Осенние грусти и радости» — деревенский мальчик Витя и его бабушка Катерина Петровна. С наступлением осени самым радостным для Вити событием становится уборка капусты и ее заготовка на зиму. К этому моменту уже все овощи на огороде убраны и сложены в подпол, и только капуста растет на грядках в гордом одиночестве.
Но вот наступает день, когда Витя просыпается от шума и грохота. То бабушка начинает готовить бочки и кадушки для засолки капусты. Она кормит Витю скромным завтраком – молоком с хлебом и отправляет его из дома, чтобы внук ей не мешал заниматься этим ответственным делом.
На дворе для Вити тут же находится занятие. Его дедушка на ручном точиле затачивает инструменты, которыми будут резать капусту. Внук тут же бросается на помощь, он с радостью крутит ручку точильного станка. Но спустя какое-то время руки у Вити начинают уставать, и он уже сожалеет о своем желании помочь дедушке. Его спасает соседский паренек Санька, который приходит к ним в гости. Он подменяет Витю у станка.
А потом начинается уборка капусты. Взрослые рубят вилки на огороде, а Витя и Санька в мешках таскают капусту в дом. К обеду уборка заканчивается, бабушка отправляется накрывать на стол, а мужская часть семьи отдыхает на завалинке у бани. В это время высоко в небе над деревней пролетает стая гусей. Дедушка, глядя на них, говорит, что скоро наступит зима. От его слов внуку становится грустно.
Но от грусти не остается и следа, когда на следующий день Витя, возвращаясь из школы, слышит, как в их доме женщины поют песни. Он понимает, что началась засолка капусты и радостно бежит в дом. На помощь Катерине Петровне пришли соседки со своими детьми, и от большого количества людей в комнатах не протолкнуться.
В одной комнате женщины мнут, рубят и укладывают в кадушки капусту. В двух других комнатах веселятся их дети. До самого вечера в доме царят суета и женский гомон. Только к вечеру, когда с заимки возвращается дедушка, утихает эта суета и вся семья, уставшая за день, садится ужинать.
На следующий день бабушка сама отправляется к одной из своих соседок, помогать с засолкой капусты. Такие женские посиделки будут продолжаться недели две, пока во всех домах не закончат заготовку последней осенней культуры. С окончанием заготовки капусты начинается зимний сезон. Теперь каждый день на столе у жителей деревни будет стоять квашеная капуста, которая дает им здоровье и бодрость до самой старости.
Таково краткое содержание рассказа.
Главная мысль рассказа заключается в том, что сила жителей деревни заключается в их единстве и взаимопомощи. Когда появляется необходимость справиться с трудной работой, жители деревни объединяются и делают эту работу сообща.
Рассказ учит замечать в жизни не только грустные, но и радостные моменты. Герою рассказа, мальчику Вите, было грустно оттого, что наступает зима, но его грусть быстро прошла, когда он принял участие в заготовке капусты.
Этот рассказ мне понравился тем, что он еще раз доказывает, что люди сильны артелью. Вместе они горы свернут, сделают любое дело. В рассказе мне также понравилась бабушка Вити, Катерина Петровна, которая славилась на всю деревню своим умением заготавливать капусту.
Какие пословицы подходят к рассказу Астафьева «Осенние грусти и радости»?
Без общего к чему-то стремления, нет между людьми и единения.
Осенью скот жиреет, а человек добреет.
Вырастишь капусту – в закромах не будет пусто.
Ближнему помогаешь – радость узнаешь.
Эта запись защищена паролем. Введите пароль, чтобы посмотреть комментарии.
Осенние грусти и радости
Осенние грусти и радости
На исходе осени, когда голы уже леса, а горы по ту и другую сторону Енисея кажутся выше, громадней, и сам Енисей, в сентябре еще высветлившийся до донного камешника, со дна же возьмется сонною водой, и по пустым огородам проступит изморозь, в нашем селе наступает короткая, но бурная пора, пора рубки капусты.
Заготовка капусты на долгую сибирскую зиму, на большие чалдонские семьи — дело основательное, требующее каждогодней подготовки, потому и рассказ о рубке капусты поведу я основательно, издалека.
Картошка на огородах выкопана, обсушена и ссыпана на еду — в подполье, на семена и продажу — в подвал. Морковь, брюква, свекла тоже вырезаны, даже редьки, тупыми рылами прорывшие обочины гряд, выдернуты, и пегие, дородные их тела покоятся в сумерках подвала поверх всякой другой овощи. Про овощь эту говорят в народе все как-то с насмешкой: “Чем бес не шутит, ныне и редька в торгу! В пост — редьки хвост!” Но вот обойтись без нее не могут, особенно после гулянок и при болезнях, когда требуется крепить дух и силу.
Хлеб убран, овощи при месте, ботва свалена в кучи, семя намято, путаные плети гороха и сизые кусты бобов с черными, ровно обуглившимися стручками брошены возле крыльца — для обтирки ног.
Возишь по свитым нитям гороха обувкой и невольно прощупываешь глазами желтый, в мочалку превращенный ворох, вдруг узреешь стручок, сморщенный, белый, с затвердевшими горошинами, и дрогнет, сожмется сердце. Вытрешь стручок о штаны, разберешь его и с грустью высыплешь ядрышки в рот и, пока их жуешь, вспоминаешь, как совсем недавно пасся в огороде на горохе, подпертом палками, и как вместе с тобою пчелы и шмели обследовали часто развешанные по стеблям сиреневые и белые цветочки, и как Шарик, всеядная собака, шнырял в гороховых зарослях, зубами откусывал и, смачно чавкая, уминал сахаристые гороховые плюшки.
Теперь Шарика на грязный, заброшенный огород и калачом не заманишь. Одна капуста на огороде осталась, развалила по грядам зеленую свою одежду. В пазухи вилков, меж листьев налило дождя и росы, а капуста уж так опилась, такие вилки закрутила, что больше ей ничего не хочется. В светлых брызгах, в лености и довольстве, не страшась малых заморозков, ждет она своего часа, ради которого люди из двух синеватых листочков рассады выхолили ее, отпоили водою.
Среди огорода стоит корова и не то дремлет, не то длинно думает, тужась понять, почему люди так изменчивы в обращении с нею. Совсем еще недавно, стоило ей попасть в огород, они, как врага-чужеземца, гнали ее вон и лупили чем попало по хребту, ныне распахнули ворота — ходи сколько хочешь, питайся.
Она сперва ходила, бегала даже, задравши хвост, ободрала два вилка капусты, съела зеленую траву под черемухой, пожевала вехотку в предбаннике, затем остановилась и не знает, что дальше делать. От тоски, от озадаченности ли корова вдруг заухает, заблажит, и со всех огородов, из-за конопляных и крапивных меж ей откликнутся такие же, разведенные с коллективом, недоумевающие коровы.
Куры тоже днем с амбара в огород слетают, ходят по бороздам, лениво клюют и порошат давно выполотую траву, но больше сидят, растопорщившись, с досадою взирают на молодых петушков, которые пыжатся, привстают на цыпочки, пробуют голоса, да получается-то у них срамота, но не милая куриному сердцу, атаманская песня задиры петуха.
В такую вот унылую, осеннюю пору пробудился я утром от гула, грома, шипения и поначалу ничего разобрать и увидеть не мог — по избе клубился пар, в кути, будто черти в преисподней, с раскаленными каменьями метались человеки.
Поначалу мне даже и жутко сделалось. Я за трубу спросонья полез. Но тут же вспомнил, что на дворе поздняя осень и настало время бочки и кадушки выбучивать. Капусту солить скоро будут! Красота!
Скатился с печки и в куть.
— Баб, а баб. . . — гонялся за угорелой, потной бабушкой. — Баб, а баб?. .
— Отвяжись! Видишь — не до тебя! И каку ты язву по мокрому полу шлендаешь? Опеть издыхать начнешь? Марш на печку!. .
— Я только спросить хотел, когда убирать вилки. Ладно уж, жалко уж. . .
Я взобрался на печь. Под потолком душно и парко. Лицо обволакивало сыростью — дышать трудно. Бабушка мимоходом сунула мне на печь ломоть хлеба, кружку молока.
— Ешь и выметайся, — скомандовала она. — Капусту завтре убирать, благословесь, начнем.
В два жевка съел горбушку, в три глотка молоко выпил, сапожишки на ноги, шапчонку на голову, пальтишко в беремя и долой из дому. По кути пробирался ощупью. Везде тут кадки, бочонки, ушаты, накрытые половиками. В них отдаленно, рокотно гремит и бурлит. Горячие камни брошены в воду, запертые стихии бушуют в бочках. Тянет из них смородинни- ком, вереском, травою мятой и банным жаром.
— Кто там дверь расхабарил? — крикнула бабушка от печки.
В устье печки пошевеливалось, ворочалось пламя, бросая на лицо бабушки багровые отблески.
На улице я аж захлебнулся воздухом. Стоя на крыльце, отпыхиваясь, рубаху тряс, чтоб холодком потную спину обдало.
Загрузка...