Светлана Алексиевич – Чернобыльская молитва
Светлана Алексиевич – Чернобыльская молитва краткое содержание
Чернобыльская молитва читать онлайн бесплатно
Мы воздух, мы не земля.
“. Надо прежде всего прорвать завесу неизвестности, окружающей Беларусь. Ведь для мира мы terra icognito – неизвестная, неизведанная земля. О Чернобыле все знают, но только в связи с Украиной и Россией. “Белая Россия” – так примерно звучит название нашей страны на английском языке.”
“Народная газета”, 27 апреля 1996 г.
“На территории Беларуси нет ни одной атомной станции. Из действующих АЭС на пространстве бывшего СССР географически к беларусской границе ближе всех размещены АЭС с реакторами типа РБМК: с севера – Игналинская, с востока Смоленская, с юга – Чернобыльская.
26 апреля 1986 г. в 1 ч. 23 м. 58 с. серия взрывов разрушила реактор и здание 4-го энергоблока Чернобыльской АЭС. Чернобыльская катастрофа стала самой крупной технологической катастрофой XX века.
Для маленькой Беларуси (население 10 млн.человек) она явилась национальным бедствием. В годы Великой Отечественой войны немецкие фашисты уничтожили на беларусской земле 619 деревень вместе с их жителями. После Чернобыля страна потеряла 485 деревень и поселков: 70 из них уже навечно захоронены в земле. В войну погиб каждый четвертый беларус, сегодня каждый пятый живет на зараженной территории. Это 2,1 млн. человек, из них – 700 тыс. детей. Среди факторов демографического угасания радиация занимает главное место. В Гомельской и Могилевской областях (наиболее пострадавших от чернобыльской катастрофы) смертность превысила рождаемость на 20%.
В результате катастрофы в атмосферу выброшено 50х10 Кu радионуклидов, из них 70% выпало на Беларусь: 23% ее территории заражено радионуклидами с плотностью больше за 1 Ku/км2 по цезию – 137. Для сравнения: на Украине заражено 4,8% территории, в России – 0,5%. Площадь сельхозугодий с плотностью загрязнения от 1 и больше Ku/м2 составляет свыше 18 млн. гектаров, стронцием 90 с плотностью 0,3 и больше Ku/м2 – около 0,5 млн. гектаров. Из сельхозоборота – выведено 2,4 тыс. гектаров земли. Беларусь – страна лесов. Но 26% лесов и большая половина лугов в поймах рек Припять, Днепр, Сож относятся к зоне радиоактивного загрязнения.
Как следствие постоянного воздействия малых доз радиации с каждым годом в стране увеличивается число больных с раковыми заболеваниями, умственной отсталостью, нервно-психическими расстройствами и генетическими мутациями. “
Сб. “Чернобыль”. “Беларуская энциклопедия”, 1996, с. 7, 24, 49, 101, 149.
“По данным наблюдений, 29 апреля 1986 года высокий радиационный фон был зарегистрирован в Польше, Германии, Австрии, Румынии, 30 апреля – в Швейцарии и Северной Италии, 1-2 мая – во Франции, Бельгии, Нидерландах, Великобритании, северной Греции, 3 мая – в Израиле, Кувейте, Турции.
Заброшенные на большую высоту газообразные и летучие вещества распространялись глобально: 2 мая они зарегистрированы в Японии, 4 мая – в Китае, 5-го – в Индии, 5 и 6 мая – в США и Канаде.
Меньше недели понадобилось, чтобы Чернобыль стал проблемой всего мира. “
Сб. “Последствия Чернобыльской аварии в Беларуси”. Минск. Международный высший Сахаровский колледж по радиоэкологии. 1992 г., с. 82.
“Четвертый реактор, именуемый объектом “Укрытие”, по-прежнему хранит в своем свинцово-железобетонном чреве около 20 тонн ядерного топлива. Что с ними происходит сегодня, не знает никто.
Саркофаг сооружали наспех, конструкция уникальная, наверное, инженеры-разработчики из Питера могут ею гордиться. Однако монтировали его “дистанционно”, плиты стыковывали с помощью роботов и вертолетов – отсюда и щели. Сегодня, согласно некоторым данным, общая площадь зазоров и трещин превышает 200 квадратных метров, из них продолжают вырываться радиоактивные аэрозоли.
Может ли саркофаг разрушиться? На это тоже никто не ответит, до сих пор невозможно подобраться ко многим узлам и конструкциям, чтобы узнать, каков у них запас прочности. Зато все понимают: разрушение “Укрытия” привело бы к последствиям даже пострашнее, чем в 1986-ом. “
Журнал “Огонек”, N 17, апрель 1996 г.
Одинокий человеческий голос
“Я не знаю, о чем рассказывать. О смерти или о любви? Или это одно и то же. О чем?
. Мы недавно поженились. Еще ходили по улице и держались за руки, даже если в магазин шли. Я говорила ему: “Я тебя люблю”. Но я еще не знала, как я его любила. Не представляла. Жили мы в общежитии пожарной части, где он служил. На втором этаже. И там еще три молодые семьи, на всех одна кухня. А внизу, на первом этаже стояли машины. Красные пожарные машины. Это была его служба. Всегда я в курсе: где он, что с ним? Среди ночи слышу какой-то шум. Выглянула в окно. Он увидел меня: “Закрой форточки и ложись спать. На станции пожар. Я скоро буду”.
Самого взрыва я не видела. Только пламя. Все, словно светилось. Все небо. Высокое пламя. Копоть. Жар страшный. А его все нет и нет. Копоть от того, что битум горел, крыша станции была залита битумом. Ходили, потом вспоминал, как по смоле. Сбивали пламя. Сбрасывали горящий графит ногами. Уехали они без брезентовых костюмов, как были в одних рубашках, так и уехали. Их не предупредили, их вызвали на обыкновенный пожар.
Четыре часа. Пять часов. Шесть. В шесть мы с ним собирались ехать к его родителям. Сажать картошку. От города Припять до деревни Сперижье, где жили его родители, сорок километров. Сеять, пахать. Его любимые работы. Мать часто вспоминала, как не хотели они с отцом отпускать его в город, даже новый дом построили. Забрали в армию. Служил в Москве в пожарных войсках, и когда вернулся: только в пожарники! Ничего другого не признавал. (Молчит.)
Иногда будто слышу его голос. Живой. Даже фотографии так на меня не действуют, как голос. Но он никогда меня не зовет. И во сне. Это я его зову.
Семь часов. В семь часов мне передали, что он в больнице. Я побежала, но вокруг больницы уже стояла кольцом милиция, никого не пускали. Одни машины “Скорой помощи” заезжали. Милиционеры кричали: машины зашкаливают, не приближайтесь. Не одна я, все жены прибежали, все, у кого мужья в эту ночь оказались на станции. Я бросилась искать свою знакомую, она работала врачом в этой больнице. Схватила ее за халат, когда она выходила из машины: “Пропусти меня!” – “Не могу! С ним плохо. С ними со всеми плохо”. Держу ее: “Только посмотреть”. “Ладно, – говорит, – тогда бежим. На пятнадцать-двадцать минут”. Я увидела его. Отекший весь, опухший. Глаз почти нет. “Надо молока. Много молока! – сказала мне знакомая. – Чтобы они выпили хотя бы по три литра”. – “Но он не пьет молоко”. – “Сейчас будет пить”. Многие врачи, медсестры, особенно санитарки этой больницы через какое-то время заболеют. Умрут. Но никто тогда этого не знал.
В десять утра умер оператор Шишенок. Он умер первым. В первый день. Мы узнали, что под развалинами остался второй – Валера Ходемчук. Так его и не достали. Забетонировали. Но мы еще не знали, что они все – первые.
Спрашиваю: “Васенька, что делать?” – “Уезжай отсюда! Уезжай! У тебя будет ребенок”. А я – беременная. Но как я его оставлю? Просит: “Уезжай! Спасай ребенка!” – “Сначала я должна принести тебе молоко, а потом решим”.
Прибегает моя подруга Таня Кибенок. Ее муж в этой же палате. С ней ее отец, он на машине. Мы садимся и едем в ближайшую деревню за молоком. Где-то три километра за городом. Покупаем много трехлитровых банок с молоком. Шесть – чтобы хватило на всех. Но от молока их страшно рвало. Все время теряли сознание, им ставили капельницы. Врачи почему-то твердили, что они отравились газами, никто не говорил о радиации. А город заполнился военной техникой, перекрыли все дороги. Перестали ходить электрички, поезда. Мыли улицы каким-то белым порошком. Я волновалась, как же мне завтра добраться в деревню, чтобы купить ему парного молока? Никто не говорил о радиации. Только военные ходили в респираторах. Горожане несли хлеб из магазинов, открытые кульки с булочками. Пирожные лежали на лотках.
Вечером в больницу не пропустили. Море людей вокруг. Я стояла напротив его окна, он подошел и что-то мне кричал. Так отчаянно! В толпе кто-то расслышал: их увозят ночью в Москву. Жены сбились все в одну кучу. Решили: поедем с ними. Пустите нас к нашим мужьям! Не имеете права! Бились, царапались. Солдаты, уже стояли солдаты, нас отталкивали. Тогда вышел врач и подтвердил, что они полетят на самолете в Москву, но нам нужно принести им одежду, – та, в которой они были на станции, сгорела. Автобусы уже не ходили, и мы бегом через весь город. Прибежали с сумками, а самолет уже улетел. Нас специально обманули. Чтобы мы не кричали, не плакали.
Ночь. По одну сторону улицы автобусы, сотни автобусов (уже готовили город к эвакуации), а по другую сторону – сотни пожарных машин. Пригнали отовсюду. Вся улица в белой пене. Мы по ней идем. Ругаемся и плачем.
По радио объявили, что, возможно, город эвакуируют на три-пять дней, возьмите с собой теплые вещи и спортивные костюмы, будете жить в лесах. В палатках. Люди даже обрадовались: на природу! Встретим там Первое мая. Необычно. Готовили в дорогу шашлыки. Брали с собой гитары, магнитофоны. Плакали только те, чьи мужья пострадали.
Светлана Алексиевич – Чернобыльская молитва. Хроника будущего
Светлана Алексиевич – Чернобыльская молитва. Хроника будущего краткое содержание
Чернобыльская молитва. Хроника будущего читать онлайн бесплатно
Чернобыльская молитва (хроника будущего)
Мы воздух, мы не земля…
Беларусь… Для мира мы terra incognito – неизвестная, неизведанная земля. «Белая Россия» – так примерно звучит название нашей страны на английском языке. О Чернобыле все знают, но только в связи с Украиной и Россией. Мы ещё должны рассказать о себе…”
«Народная газета», 27 апреля 1996 г.
“26 апреля 1986 г. в 1 час 23 минуты 58 секунд – серия взрывов разрушила реактор и здание 4-го энергоблока Чернобыльской АЭС, расположенной вблизи беларуской границы. Чернобыльская катастрофа стала самой крупной технологической катастрофой XX века.
Для маленькой Беларуси (население 10 млн. человек) она явилась национальным бедствием, хотя у самих беларусов нет ни одной атомной станции. Это по-прежнему аграрная страна, с преимущественным сельским населением. В годы Великой Отечественной войны немецкие фашисты уничтожили на беларуской земле 619 деревень вместе с их жителями. После Чернобыля страна потеряла 485 деревень и посёлков: 70 из них уже навечно захоронены в земле. В войну погиб каждый четвёртый беларус, сегодня каждый пятый живёт на заражённой территории. Это 2,1 млн. человек, из них – 700 тыс. детей. Среди факторов демографического угасания радиация занимает главное место. В Гомельской и Могилевской областях (наиболее пострадавших от чернобыльской катастрофы) смертность превысила рождаемость на 20 %.
В результате катастрофы в атмосферу выброшено 50х10(6) Кu радионуклидов, из них 70 % выпало на Беларусь: 23 % её территории заражено радионуклидами с плотностью больше за 1 Ku/км по цезию – 137. Для сравнения: на Украине заражено 4,8 % территории, в России – 0,5 %. Площадь сельхозугодий с плотностью загрязнения от 1 и больше Ku/км составляет свыше 1,8 млн. гектаров, стронцием – 90 с плотностью 0,3 и больше Ku/км – около 0,5 млн. гектаров. Из сельхозоборота – выведено 264 тыс. гектаров земли. Беларусь – страна лесов. Но 26 % лесов и большая половина лугов в поймах рек Припять, Днепр, Сож относятся к зоне радиоактивного загрязнения…
Как следствие постоянного воздействия малых доз радиации с каждым годом в стране увеличивается число больных с раковыми заболеваниями, умственной отсталостью, нервно-психическими расстройствами и генетическими мутациями…”
Сб. «Чернобыль». «Беларуская энциклопедия», 1996, с. 7, 24, 49, 101, 149.
“По данным наблюдений, 29 апреля 1986 года высокий радиационный фон был зарегистрирован в Польше, Германии, Австрии, Румынии, 30 апреля – в Швейцарии и Северной Италии, 1–2 мая – во Франции, Бельгии, Нидерландах, Великобритании, северной Греции, 3 мая – в Израиле, Кувейте, Турции…
Заброшенные на большую высоту газообразные и летучие вещества распространялись глобально: 2 мая они зарегистрированы в Японии, 4 мая – в Китае, 5-го – в Индии, 5 и 6 мая – в США и Канаде.
Меньше недели понадобилось, чтобы Чернобыль стал проблемой всего мира…”
Сб. «Последствия Чернобыльской аварии в Беларуси.» Минск. Международный высший Сахаровский колледж по радиоэкологии. 1992 г., с. 82.
“Четвёртый реактор, именуемый объектом «Укрытие», по-прежнему хранит в своём свинцово-железобетонном чреве около 200 тонн ядерных материалов. Причём топливо частично перемешано с графитом и бетоном. Что с ними происходит сегодня, не знает никто.
Саркофаг сооружали наспех, конструкция уникальная, наверное, инженеры-разработчики из Питера могут ею гордиться. Служить она должна была тридцать лет. Однако монтировали его «дистанционно», плиты стыковывали с помощью роботов и вертолётов – отсюда и щели. Сегодня, согласно некоторым данным, общая площадь зазоров и трещин превышает 200 квадратных метров, из них продолжают вырываться радиоактивные аэрозоли. Если ветер дует с севера, то на юге – зольная активность: с ураном, плутонием, цезием. Мало того, в солнечный день при выключенном свете в реакторном зале видны столбы света, падающие сверху. Что это? Проникает внутрь и дождь. А при попадании влаги в топливосодержащие массы возможна цепная реакция…
Саркофаг – покойник, который дышит. Дышит смертью. На сколько его ещё хватит? На это никто не ответит, до сих пор невозможно подобраться ко многим узлам и конструкциям, чтобы узнать, каков у них запас прочности. Зато все понимают: разрушение «Укрытия» привело бы к последствиям даже пострашнее, чем в 1986-ом…”
Журнал «Огонёк», N 17, апрель 1996 г.
“До Чернобыля… на 100 тысяч беларуских жителей было 82 случая онкологических заболеваний. Сегодня статистика следующая: на 100 тысяч – 6 тысяч больных Увеличение почти в 74 раза.
Смертность за последние десять лет увеличилась на 23,5 %. От старости умирает 1 человек из 14, в основном трудоспособные – 46–50 лет. В наиболее заражённых областях при медицинском осмотре установлено: из 10 человек – семь больных. Едешь по деревням, и тебя поражает территория разросшихся кладбищ…”
“До сих пор многие цифры неизвестны…. Их все ещё держат в тайне, так они чудовищны. Советский Союз послал на место катастрофы 800 тысяч солдат срочной службы и призванных на службу ликвидаторов, средний возраст последних был 33 года. А мальчишек взяли служить в армию сразу после школы…
Только в Беларуси значатся в списках ликвидаторов 115493 человека. По данным Минздрава, с 1990 по 2003 год 8553 ликвидаторов умерли. По два человека в день…”
“Так начиналась история…
1986 год… На первых полосах советских и зарубежных газет репортажи о суде над виновниками чернобыльской катастрофы…
А теперь… Представьте пустой пятиэтажный дом. Дом без жильцов, но с вещами, мебелью, одеждой, которые использовать уже никто и никогда не сможет. Потому что дом этот в Чернобыле… Но именно в таком доме мёртвого города давали небольшую пресс-конференцию для журналистов те, кому предстояло вершить суд над виновниками в атомной аварии. На самом высоком уровне, в ЦК КПСС решили, что дело должно рассматриваться на месте преступления. В самом Чернобыле. Суд состоялся в здании местного Дома культуры. На скамье подсудимых шестеро – директор атомной станции Виктор Брюханов, главный инженер Николай Фомин, заместитель главного инженера Анатолий Дятлов, начальник смены Борис Рогожкин, начальник реакторного цеха Александр Коваленко, инспектор Госатомэнергонадзора СССР Юрий Лаушкин.
Зрительские места пустые. Сидят одни журналисты. Впрочем, людей уже здесь и нет, город «закрыли», как «зону жёсткого радиационного контроля». Не по этой ли причине его и избрали местом суда? – чем меньше свидетелей, тем меньше шума. Нет телеоператоров и нет западных журналистов. Конечно, на скамье подсудимых все хотели увидеть десятки ответственных чиновников, в том числе и московских. Свою ответственность должна была нести и современная наука. Но согласились на «стрелочников».
Приговор… Виктор Брюханов, Николай Фомин и Анатолий Дятлов получили по 10 лет. У других сроки были меньше. В заключении Анатолий Дятлов и Юрий Лаушкин умерли от последствий сильного радиационного облучения. Главный инженер Николай Фомин сошёл с ума… А вот директор станции Виктор Брюханов отбыл срок наказания от звонка до звонка – все десять лет. Встречали его родные и несколько журналистов. Событие прошло незаметно.
Бывший директор живёт в Киеве, служит обычным клерком в одной из фирм…
Так кончается история…”
…”В скором времени Украина приступает к грандиозному строительству. Над саркофагом, накрывшем в 1986-м году разрушенный четвёртый блок Чернобыльской АЭС, появится новое укрытие под названием «Арка». На этот проект 28 стран-доноров в ближайшее время выделяют первоначальные капиталовложения – свыше 768 миллионов долларов. Новое укрытие должно существовать уже не тридцать, а сто лет. И задумано оно намного грандиознее, потому что должно иметь достаточный объём, чтобы там вести работы по перезахоронению отходов. Нужен массивный фундамент: фактически предстоит сделать искусственный скальный грунт из бетонных столбов и плит. Следом надо подготовить хранилище, куда станут перевозить радиоактивные отходы, извлечённые из-под старого саркофага. Самое новое укрытие будет изготовлено из стали высокого качества, способной выдержать гамма-излучение. Только металла потребуется 18 тыс. тонн…
«Арка» станет беспрецедентным в истории человечества сооружением. Во-первых, поражают её масштабы – это двойная оболочка высотой 150 метров. А по эстетике она приблизится к Эйфелевой башне…”
По материалам беларуских интернет-газет за 2002–2005 гг.
Одинокий человеческий голос
“Я не знаю, о чем рассказывать… О смерти или о любви? Или это одно и то же… О чем?
… Мы недавно поженились. Ещё ходили по улице и держались за руки, даже если в магазин шли. Всегда вдвоём. Я говорила ему: «Я тебя люблю». Но я ещё не знала, как я его любила… Не представляла… Жили мы в общежитии пожарной части, где он служил. На втором этаже. И там ещё три молодые семьи, на всех одна кухня. А внизу, на первом этаже стояли машины. Красные пожарные машины. Это была его служба. Всегда я в курсе: где он, что с ним? Среди ночи слышу какой-то шум. Крики. Выглянула в окно. Он увидел меня: «Закрой форточки и ложись спать. На станции пожар. Я скоро буду».
Чернобыльская молитва – краткое содержание книги Алексиевича (сюжет произведения)
Чернобыльская молитва. Хроника будущего
Мы воздух, мы не земля…
© Светлана Алексиевич, 2013
«Беларусь… Для мира мы terra incognito – неизвестная, неизведанная земля. “Белая Россия” – так примерно звучит название нашей страны на английском языке. О Чернобыле все знают, но только в связи с Украиной и Россией. Мы еще должны рассказать о себе…»
«26 апреля 1986 г. в 1 час 23 минуты 58 секунд – серия взрывов разрушила реактор и здание 4-го энергоблока Чернобыльской АЭС, расположенной вблизи белоруской границы. Чернобыльская катастрофа стала самой крупной технологической катастрофой XX века.
Для маленькой Беларуси (население 10 млн человек) она явилась национальным бедствием, хотя у самих белорусов нет ни одной атомной станции. Это по-прежнему аграрная страна, с преимущественно сельским населением. В годы Великой Отечественной войны немецкие фашисты уничтожили на белоруской земле 619 деревень вместе с их жителями. После Чернобыля страна потеряла 485 деревень и поселков: 70 из них уже навечно захоронены в земле. В войну погиб каждый четвертый белорус, сегодня каждый пятый живет на зараженной территории. Это 2,1 млн человек, из них – 700 тыс. детей. Среди факторов демографического угасания радиация занимает главное место. В Гомельской и Могилевской областях (наиболее пострадавших от чернобыльской катастрофы) смертность превысила рождаемость на 20 %.
В результате катастрофы в атмосферу выброшено 5010 6 Кu радионуклидов, из них 70 % выпало на Беларусь: 23 % ее территории заражено радионуклидами – более 1 Ku/км 2 по цезию-137. Для сравнения: на Украине заражено 4,8 % территории, в России – 0,5 %. Площадь сельхозугодий с плотностью загрязнения от 1 и больше Ku/км 2 составляет свыше 1,8 млн гектаров, стронцием-90 с плотностью 0,3 и больше Ku/км 2 – около 0,5 млн гектаров. Из сельхозоборота – выведено 264 тыс. гектаров земли. Беларусь – страна лесов. Но 26 % лесов и больше половины лугов в поймах рек Припять, Днепр, Сож относятся к зоне радиоактивного загрязнения…
Как следствие постоянного воздействия малых доз радиации с каждым годом в стране увеличивается количество раковых заболеваний, детей с умственной отсталостью, нервно-психическими расстройствами и генетическими мутациями…»
«По данным наблюдений, 29 апреля 1986 года высокий радиационный фон был зарегистрирован в Польше, Германии, Австрии, Румынии, 30 апреля – в Швейцарии и Северной Италии, 1–2 мая – во Франции, Бельгии, Нидерландах, Великобритании, северной Греции, 3 мая – в Израиле, Кувейте, Турции…
Заброшенные на большую высоту газообразные и летучие вещества распространялись глобально: 2 мая они зарегистрированы в Японии, 4 мая – в Китае, 5-го – в Индии, 5 и 6 мая – в США и Канаде.
Меньше недели понадобилось, чтобы Чернобыль стал проблемой всего мира…»
«Четвертый реактор, именуемый объектом “Укрытие”, по-прежнему хранит в своем свинцово-железобетонном чреве около 200 тонн ядерных материалов. Причем топливо частично перемешано с графитом и бетоном. Что с ними происходит сегодня, не знает никто.
Саркофаг сооружали наспех, конструкция уникальная, наверное, инженеры-разработчики из Питера могут ею гордиться. Служить она должна была тридцать лет. Однако монтировали его “дистанционно”, плиты стыковывали с помощью роботов и вертолетов – отсюда и щели. Сегодня, согласно некоторым данным, общая площадь зазоров и трещин превышает 200 квадратных метров, из них продолжают вырываться радиоактивные аэрозоли. Если ветер дует с севера, то на юге – зольная активность: с ураном, плутонием, цезием. Мало того, в солнечный день при выключенном свете в реакторном зале видны столбы света, падающие сверху. Что это? Проникает внутрь и дождь. А при попадании влаги в топливосодержащие массы возможна цепная реакция…
Саркофаг – покойник, который дышит. Дышит смертью. На сколько его еще хватит? На это никто не ответит, до сих пор невозможно подобраться ко многим узлам и конструкциям, чтобы узнать, каков у них запас прочности. Зато все понимают: разрушение “Укрытия” привело бы к последствиям даже пострашнее, чем в 1986-м…»
«До Чернобыля… на 100 тысяч белорусских жителей было 82 случая онкологических заболеваний. Сегодня статистика следующая: на 100 тысяч – 6 тысяч больных. Увеличение почти в 74 раза.
Смертность за последние десять лет увеличилась на 23,5 %. От старости умирает 1 человек из 14, в основном трудоспособные – 46–50 лет. В наиболее зараженных областях при медицинском осмотре установлено: из 10 человек – семь больных. Едешь по деревням, и тебя поражает территория разросшихся кладбищ…»
«До сих пор многие цифры неизвестны…. Их все еще держат в тайне, так они чудовищны. Советский Союз послал на место катастрофы 800 тысяч солдат срочной службы и призванных на службу ликвидаторов, средний возраст последних был 33 года. А мальчишек взяли служить в армию сразу после школы…
Только в Беларуси значатся в списках ликвидаторов 115 493 человека. По данным Минздрава, с 1990 по 2003 год 8 553 ликвидатора умерли. По два человека в день…»
«Так начиналась история…
1986 год… На первых полосах советских и зарубежных газет репортажи о суде над виновниками чернобыльской катастрофы…
А теперь… Представьте пустой пятиэтажный дом. Дом без жильцов, но с вещами, мебелью, одеждой, которые использовать уже никто и никогда не сможет. Потому что дом этот в Чернобыле… Но именно в таком доме мертвого города давали небольшую пресс-конференцию для журналистов те, кому предстояло вершить суд над виновниками в атомной аварии. На самом высоком уровне, в ЦК КПСС решили, что дело должно рассматриваться на месте преступления. В самом Чернобыле. Суд состоялся в здании местного Дома культуры. На скамье подсудимых шестеро – директор атомной станции Виктор Брюханов, главный инженер Николай Фомин, заместитель главного инженера Анатолий Дятлов, начальник смены Борис Рогожкин, начальник реакторного цеха Александр Коваленко, инспектор Госатомэнергонадзора СССР Юрий Лаушкин.
Зрительские места пустые. Сидят одни журналисты. Впрочем, людей уже здесь и нет, город “закрыли”, как “зону жесткого радиационного контроля”. Не по этой ли причине его и избрали местом суда – чем меньше свидетелей, тем меньше шума? Нет телеоператоров, и нет западных журналистов. Конечно, на скамье подсудимых все хотели увидеть десятки ответственных чиновников, в том числе и московских. Свою ответственность должна была нести и современная наука. Но согласились на “стрелочников”.
Приговор… Виктор Брюханов, Николай Фомин и Анатолий Дятлов получили по 10 лет. У других сроки были меньше. В заключении Анатолий Дятлов и Юрий Лаушкин умерли от последствий сильного радиационного облучения. Главный инженер Николай Фомин сошел с ума… А вот директор станции Виктор Брюханов отбыл срок наказания от звонка до звонка – все десять лет. Встречали его родные и несколько журналистов. Событие прошло незаметно.
Бывший директор живет в Киеве, служит обычным клерком в одной из фирм…
Так кончается история…»
«В скором времени Украина приступает к грандиозному строительству. Над саркофагом, накрывшем в 1986-м году разрушенный четвертый блок Чернобыльской АЭС, появится новое укрытие под названием “Арка”. На этот проект 28 стран-доноров в ближайшее время выделяют первоначальные капиталовложения – свыше 768 миллионов долларов. Новое укрытие должно существовать уже не тридцать, а сто лет. И задумано оно грандиознее, потому что должно иметь достаточный объем, чтобы там вести работы по перезахоронению отходов. Нужен массивный фундамент: фактически предстоит сделать искусственный скальный грунт из бетонных столбов и плит. Следом надо подготовить хранилище, куда станут перевозить радиоактивные отходы, извлеченные из-под старого саркофага. Новое укрытие будет изготовлено из стали высокого качества, способной выдержать гамма-излучение. Только металла потребуется 18 тыс. тонн…
“Арка” станет беспрецедентным в истории человечества сооружением. Во-первых, поражают ее масштабы – это двойная оболочка высотой 150 метров. А по эстетике она приблизится к Эйфелевой башне…»
«Чернобыльская молитва: хроника будущего» С. Алексиевич. Проблема жанра
В статье предметом рассмотрения становятся особенности «гибридной» жанровой формы «Чернобыльской молитвы» белорусской писательницы С. Алексиевич. Особое внимание в этом аспекте уделяется поэтике жанра молитвы. Исследуемое произведение вписывается в широкий контекст русской художественно-документальной прозы XIX–XX вв.
Ключевые слова: Чернобыль, молитва, художественно-документальная проза, литература NON-FICTION («нон-фикшн»).
Произведение белорусской журналистки и писательницы Светланы Алексиевич «Чернобыльская молитва» было написано в 1997 г. и посвящено чернобыльской катастрофе, произошедшей в апреле 1986 г. Обратим внимание на подзаголовок: «Хроника будущего». Слово «будущее» в данном случае звучит как предупреждение всем людям о том, что ждет мир, если человек будет бездумно относиться к использованию атомной энергии. В то же время слово «хроника» ориентирует читателя на документальность, на абсолютную достоверность текста произведения. Действительно, в 80-х гг. минувшего века обращение к художественно-документальной прозе было одной из определяющих тенденцией в русском литературном процессе. Её популярность объяснялась интересом к прошлому. Это было время, когда появился «голод» по отношению к документальным свидетельствам исторических событий, малоизвестным фактам и скрытым страницам истории. По мнению современного критика, художественно-документальная литература существует с давних пор, но в конце ХХ в. это направление становится индикатором социальных изменений в обществе [1. C. 15]. Термин «художественно-документальная литература» обозначает художественные произведения, которые передают фактическую информацию о событиях и масштабных общественных явлениях. Это наблюдения автора как свидетельство, или свидетельства людей как участников, или рассказ очевидцев катастрофы, войны, землетрясений, аварии, голода и т.д. По мнению специалистов-филологов, в настоящее время в литературоведении распространены различные термины, связанные с художественно-документальной литературой не только в русской, но и в мировой литературной критике и журналистике XIX–XX вв. Например, «документальная литература», «художественно-документальная литература», «литература факта», «человеческий документ», «литература нонфикшн / non-fiction» и т.д. Эти термины в качестве синонимичных успешно функционируют и используются в литературе, журналистике и т.п. Что касается вопроса о периодизации документальной литературы, то стоит отметить, что у исследователей существуют разные мнения по этому поводу. Видный критик и литературовед Е.Г. Местергази выделяет в истории русской литературы следующие этапы развития художественно-документальной прозы.
Первым этапом в развитии художественно-документальной литературы является вторая половина XIX в. Это было время, когда появились такие произведения, как книга известного этнографа-беллетриста С.В. Максимова (1831–1901) «Сибирь и каторга» [2], очерки беллетриста, историка литературы П.Д. Боборыкина (1836–1921) «На развалинах Парижа» [3], где осуждается кровавый разгром Парижской коммуны, и др.
Второй важный этап в истории художественно-документальной литературы датируется началом XX в. В это время в России и в русской литературе возникает новая волна документальной литературы, когда многие авторы активно обращаются к историческому факту, документу. Не случайно писатели ЛЕФа рассматривали факты как явление в литературе. Они утверждали, что их литература – это по преимуществу литература факта, в которой нет места вымыслу и фантазиям автора. Таким образом, они обосновывали свой эстетический интерес к «материалу».
Третий этап в истории документальной литературы в России относится к периоду после Второй мировой войны. Как известно, это также было время катастрофы, страшной трагедии для всего человечества, время, когда каждому хотелось выразить свое мнение, «высказаться», хотелось знать всю правду. В этот период появилось много произведений о войне. Это «наводнение» документально-повествовательных работ о войне объясняется тем, что после такого масштабного события, как Вторая мировая война, естественным было желание людей рассказать о пережитом. Это, возможно, было определенной социальной и психологической «терапией». В это время С.С. Смирнов создает роман «Брестская крепость» (1957) и «Рассказы о неизвестных героях» (1963), написанные в традициях документальной литературы. Произведения А. Адамовича «Блокадная книга» (1977–1981) и «Я из огненной деревни» (1977) также являются яркими образцами художественно-документальной литературы.
Четвертый этап, когда произошел новый расцвет документальной литературы, – это период «перестройки». В это время многие писатели и критики в своих работах обратились к документам, и «документальная литература» стала приоритетным направлением в литературе 80–90-х гг. XX в. Крупные работы в жанре документальной литературы этого периода – это «Крутой маршрут» (1967, вторая часть 1975–1977) Е.С. Гинзбург, «У войны не женское лицо», «Цинковые мальчики», «Последние свидетели», «Чернобыльская молитва: хроника будущего» С. Алексиевич и др.
Произведение «Чернобыльская молитва: хроника будущего» повествует о страданиях людей после ядерной аварии. Автор описывает мир после Чернобыля, когда человек приспосабливается к жизни после катастрофы, обживает новую реальность [4]. По мнению С. Алексиевич, люди, испытавшие на себе трагедию Чернобыля, живут как будто уже после третьей мировой войны. В начале приводятся статистические данные, выписки из газет и т.д. И вдруг, по принципу контраста, зазвучал «одинокий человеческий голос», это рассказ о любви Людмилы Игнатенко, жены умершего от радиации пожарника Василия Игнатенко.Это произведение полифоничное, включающее многочисленные голоса-судьбы отдельных людей. Среди них есть голоса как непосредственных жертв, работавших в зоне, так и тех, которые были связаны судьбой с этими людьми. Например, в произведении «слышны» голоса пожарников, солдат, их жен, детей, инженеров, психологов, учителей и т.д. Автор говорит и о сегодняшней жизни, о том, что в Киеве есть улица Чернобыльская, на ней живут уцелевшие в катастрофе люди и ездят на работу на станцию «вахтовым способом». Она пишет: «Где и кому они сегодня нужны в другом месте? Часто умирают на ходу шел и упал, уснул и не проснулся Они умирают, но их никто по-настоящему не расспросил. О том, что мы пережили… Что видели… О смерти люди не хотят слушать» [5. C. 43].
В произведении С. Алексиевич можно выделить несколько уровней понимания «тайны» Чернобыля.
1. Знали ли о ядерной аварии и смертельной опасности радиации жертвы чернобыльской катастрофы? Прочитав данное произведение, можно понять, что люди в то время вообще не знали, что произошло. Одни думали, что началась война, а другие считали, что это конец света – апокалипсис. Солдаты и офицеры получили такие приказы, какие бывают на войне. «Мы находимся на военном положении, никаких лишних разговорчиков! Кто оставит Родину в беде – тот предатель» [4].
2. Каково отношение государства к чернобыльской трагедии? C. Алексиевич изображает очень важные факты, свидетельствующие о том, что после чернобыльской аварии стало предельно ясно, что государство скрывало всю информацию, связанную с ядерной катастрофой и уровнем опасности. Ни глава государства, ни правительство не сообщали об истинном положении дел, таким образом выступая против своего народа и всего мира. Пострадавшие свидетельствовали, что даже из библиотек забрали все книги, в которых была информация о рентгене, радиации в Хиросиме и Нагасаки.
3. Каково влияние ядерной аварии на природный мир? Герои С. Алексиевич рассказывают, что когда произошла чернобыльская ядерная авария, позаботились только о людях, начав их эвакуацию. Кошек, коров, собак и других животных оставили в зоне Чернобыля. Жители города Припяти думали, что уезжают на два-три дня. После эвакуации всех животных застрелили и сделали для них биомогильники (так называются кладбища для животных). Человеческий фактор в Чернобыле сыграл разрушительную роль не только в отношении населения, но и в отношении всех животных и природных реалий, обитающих в зоне Чернобыля. Считая себя не частью природы, а ее хозяином, человек забыл, что природный мир надо сохранять и только тогда он сам сможет существовать на Земле, а без природы нет жизни и для человека на этой планете.
4. Каково влияние радиации на человека: физическое и эмоциональное? В данном произведении изображаются страшные физические и эмоциональные воздействия радиации на человека. Пожарники, приехавшие самыми первыми на реактор, чтобы потушить пожар, получили высокие дозы радиации и умерли в течение нескольких дней. Но у них смерть был необыкновенной: они сгорали заживо. Говорит жена одного пожарника, один из свидетелей: «Я каждый день меняла эту простыночку, а к вечеру она вся в крови. Поднимаю его, и у меня на руках остаются кусочки кожи, прилипают Я срезала ногти до мяса, чтобы где-то его не зацепить» [5. C. 27–28]. Чернобыльская ядерная авария принесла страдания и боль не только в физическом смысле, но и в нравственном. Жизнь людей, переживших эту трагедию, превратилась в кошмар. По ночам их мучает страх и ужас, даже спустя десятилетие после аварии. Жизнь для них остановилась во времени и пространстве. Они не могут жить по-прежнему. У этих невинных людей как будто умерла душа.
5. Что пережили и переживают дети Чернобыля? Одна из особенностей произведения С. Алексиевич состоит в том, что она включила в свой текст голоса детей, которые стали заложниками и невинными жертвами действий взрослых. Общеизвестен факт, что из-за ядерной аварии в Чернобыле много детей не смогли открыть свои глаза в этом мире. А те, которые были маленькими во время ядерной катастрофы, страдают от странных болезней.
Кроме записей голосов разных участников этой мировой трагедии, в тексте есть «интервью автора с самим собой». С. Алексиевич пишет: «Это книга не о Чернобыле, а о мире Чернобыля. Меня интересовало не само событие, что случилось в ту ночь на станции и кто виноват, какие принимались решения а ощущения, чувства людей, прикоснувшихся к неведомому. К тайне. Чернобыль – тайна, которую нам еще предстоит разгадать. Может быть, это задача на XXI век. Вызов ему. Что же человек там узнал, угадал, открыл в самом себе? В своем отношении к миру? Реконструкция чувства, а не события. После Чернобыля живем в другом мире…» – говорит автор «Чернобыльской молитвы» [5. C. 4]. Разговаривая с людьми, записывая «их правду», С. Алексиевич отмечает: «Не раз мне казалось, что я записываю будущее». Старый жизненный опыт оказался недостаточным, чтобы понять тайну Чернобыля, человеку надо «выйти за пределы самого себя». Так в тексте возникает тема молитвы. Ср.: «Все молятся на кладбище»; «…были коммунисты вместо Бога, а теперь остался один Бог. Молимся». Один из героев говорит: «Все живое на четырех ногах к земле тянется. Один человек на земле стоит, а рукой и головой к небу поднимается. К молитве… К Богу» и подписывается «Раб Божий Николай». Бабушка к своим внукам: «Молитесь! Это конец света». Нина Ковалева, жена ликвидатора, рассказывает: «Там всех жалко. Даже мошку жалко и воробья. Пусть все живут. Пусть мухи летают, осы жалят, тараканы ползают». Баба Надя, которую приглашали оплакать умершего человека, почитать над ним молитвы, оплакивает погибшую природу. Автор пишет: «Она плакала над деревьями, как над людьми. – А, мой ты дубок, моя ты яблонька…» [5. C. 26, 31, 45].
Анализ этого произведения показывает, что человек в конце XX в. уже не является хранителем человеческого рода и природного мира, а хищником. Ясно, что, если XIX в. явился веком научных открытий и беспрецедентного технологического развития, то XX в. познакомил нас с катастрофическими последствиями прогресса. Ядерная авария в Чернобыле явилась символом человеческой трагедии и сегодняшнего дня, и дня будущего. В этой ситуации расчеловечивания мира, по мысли писательницы, особенно важным становится идея покаяния и молитвы, обращенной к Творцу, о спасении и сохранении мира и человека. Для человека, пережившего Чернобыль, больного физически и, главное, душевно, молитва оказывается единственным средством спасения. Молитва является способом установить контакт с Богом, вступить с ним в общение. Именно молитва формирует у человека особое внутренне состояние, в котором человеческая душа «оживает», становится могучей силой, взывает к Тайне, перед неотступной и неустанной молитвой раскрывается Неведомое. Пока звучат одинокие человеческие голоса, «я буду читать шепотом свою чернобыльскую молитву…» – говорит автор, подчеркивая, что она писала «историю маленького человека, а не государства и власти», она писала «историю его души», что, в свою очередь, и потребовало обращения к молитве, одной из самых древних словесных форм «вопля» человеческой души. Таким образом, молитва становится тем единственным жанром, который передает состояние души современного чернобыльца, неважно, живет ли он в Зоне, или в Киеве, или в далекой Сибири (в ликвидации аварии, как известно, принимали участие жители разных регионов России). Молитва – это одновременно и исповедь человека перед Богом, и покаяние за содеянное зло, и надежда на прощение и спасение. Молитва является религиозным жанром, жанром духовных текстов, но С. Алексиевич использует этот жанр в документально-художественной литературе потому, что молитва позволяет этот человеческий документ возвысить до крайней степени. Это обращение Человека к Творцу.
Современные критики отмечают, что становление документального начала в литературе сопровождается возникновением большого количества «гибридных жанров», по выражению М.М. Бахтина. Текст С. Алексиевич можно назвать документальной повестью, художественным очерком, она сама назвала его молитвой, усилив таким образом публицистический пафос, трагедийность произошедшего и происходящего. Выбранный С. Алексиевич особый жанр – молитва – еще раз подтверждает мысль о смертельной опасности атомной энергии. Это произведение является приговором человека разрушительной и губительной политике государств, преследующих цели распространения атомной энергии в ущерб всему природному миру.
После ядерной катастрофы в Японии, которая произошла в 2011 г., общество снова задалось вопросом о последствиях использования ядерной энергии. В связи с этим в Германии, в частности, озвучили требование прочитать данную книгу С. Алексиевич. Произведение «Чернобыльская молитва: Хроника будущего» комментаторы назвали «лучшей художественной книгой о человеческой трагедии Чернобыля» в Германии. Можно сказать, что голоса людей, оставшихся в живых после ядерной катастрофы, по-настоящему «вопиют» в произведении Алексиевич и заставляют общество задуматься о вопросах безопасности ядерных станций.
Во время социальных кризисов и конфликтов в обществе, таких как Октябрьская революция, Первая и Вторая мировые войны, Афганская война, Чернобыльская катастрофа, период перестройки и т.д., в литературном процессе отмечается обращение к художественно-документальной прозе. Можно говорить о том, что потребность узнать больше о подлинной реальности после таких трагических явлений способствует развитию художественнодокументальной литературы, которая является индикатором социальных изменений, с одной стороны, а с другой – совершенно очевидно, что в последнее время изменяется само понятие «литература», она становится NONFICTION («нон-фикшн»). Главное в этой литературе – событие, и гибридный (условный) жанр зависит от того, как именно описывается событие в разных типах невымышленного повествования. Е.Г. Местергази предприняла попытку создать экспериментальную энциклопедию о литературе нон-фикшн, где представила словарь терминов, анализирующих это явление, провела исследование способов документального повествования, познакомила читателя с некоторыми важнейшими, но малодоступными текстами «наивной» литературы, что позволяет создать в будущем более подробную классификацию жанров художественно-документальной литературы, о необходимости которой свидетельствует и «гибридный жанр» «Чернобыльской молитвы» С. Алексиевич.
Литература
- Местергази Е.Г. Литература нон-фикшн/non-fiction : экспериментальная энциклопедия. Русская версия. М., 2007. 325 с.
- Максиомов С.В. Сибирь и каторга : в 3 т. СПб., 1871.
- Боборыкин П.Д. На развалинах Парижа // Отечественные записки. 1871. № 8, 11.
- Книга «Чернобыльская молитва» – пророчество трагедии «Фукусимы».
- Алексиевич С. Чернобыльская молитва: хроника будущего. М.: Время, 2007. 125 с.
Ключевые слова: Светлана Алексиевич,Святлана Алексіевіч,С А Алексиевич,критика,творчество,произведения,читать критику,онлайн,рецензия,отзыв,поэзия,Критические статьи,анализ,Чернобыль,молитва,Чернобыльская молитва
Светлана Алексиевич – Чернобыльская молитва. Хроника будущего
Светлана Алексиевич – Чернобыльская молитва. Хроника будущего краткое содержание
Чернобыльская молитва. Хроника будущего читать онлайн бесплатно
Самого взрыва я не видела. Только пламя. Все, словно светилось… Все небо… Высокое пламя. Копоть. Жар страшный. А его все нет и нет. Копоть оттого, что битум горел, крыша станции была залита битумом. Ходили, потом вспоминал, как по смоле. Сбивали огонь, а он полз. Поднимался. Сбрасывали горящий графит ногами… Уехали они без брезентовых костюмов, как были в одних рубашках, так и уехали. Их не предупредили, их вызвали на обыкновенный пожар…
Четыре часа… Пять часов… Шесть… В шесть мы с ним собирались ехать к его родителям. Сажать картошку. От города Припять до деревни Сперижье, где жили его родители, сорок километров. Сеять, пахать… Его любимые работы… Мать часто вспоминала, как не хотели они с отцом отпускать его в город, даже новый дом построили. Забрали в армию. Служил в Москве в пожарных войсках, и когда вернулся: только в пожарники! Ничего другого не признавал. (Молчит.)
Иногда будто слышу его голос… Живой… Даже фотографии так на меня не действуют, как голос. Но он никогда меня не зовёт. И во сне… Это я его зову…
Семь часов… В семь часов мне передали, что он в больнице. Я побежала, но вокруг больницы уже стояла кольцом милиция, никого не пускали. Одни машины «Скорой помощи» заезжали. Милиционеры кричали: машины зашкаливают, не приближайтесь. Не одна я, все жены прибежали, все, у кого мужья в эту ночь оказались на станции. Я бросилась искать свою знакомую, она работала врачом в этой больнице. Схватила её за халат, когда она выходила из машины: «Пропусти меня!» – «Не могу! С ним плохо. С ними со всеми плохо». Держу её: «Только посмотреть». «Ладно, – говорит, – тогда бежим. На пятнадцать-двадцать минут». Я увидела его… Отёкший весь, опухший… Глаз почти нет… «Надо молока. Много молока! – сказала мне знакомая. – Чтобы они выпили хотя бы по три литра». – «Но он не пьёт молоко». – «Сейчас будет пить». Многие врачи, медсёстры, особенно санитарки этой больницы через какое-то время заболеют. Умрут. Но никто тогда этого не знал…
В десять утра умер оператор Шишенок… Он умер первым… В первый день… Мы узнали, что под развалинами остался второй – Валера Ходемчук. Так его и не достали. Забетонировали. Но мы ещё не знали, что они все – первые.
Спрашиваю: «Васенька, что делать?» – «Уезжай отсюда! Уезжай! У тебя будет ребёнок». Я – беременная. Но как я его оставлю? Просит: «Уезжай! Спасай ребёнка!» – «Сначала я должна принести тебе молоко, а потом решим».
Прибегает моя подруга Таня Кибенок… Её муж в этой же палате. С ней её отец, он на машине. Мы садимся и едем в ближайшую деревню за молоком, где-то три километра за городом… Покупаем много трехлитровых банок с молоком… Шесть – чтобы хватило на всех… Но от молока их страшно рвало… Все время теряли сознание, им ставили капельницы. Врачи почему-то твердили, что они отравились газами, никто не говорил о радиации. А город заполнился военной техникой, перекрыли все дороги. Везде солдаты. Перестали ходить электрички, поезда. Мыли улицы каким-то белым порошком… Я волновалась, как же мне завтра добраться в деревню, чтобы купить ему парного молока? Никто не говорил о радиации… Одни военные ходили в респираторах… Горожане несли хлеб из магазинов, открытые кулёчки с конфетами. Пирожные лежали на лотках… Обычная жизнь. Только… Мыли улицы каким-то порошком…
Вечером в больницу не пропустили… Море людей вокруг… Я стояла напротив его окна, он подошёл и что-то мне кричал. Так отчаянно! В толпе кто-то расслышал: их увозят ночью в Москву. Жены сбились все в одну кучу. Решили: поедем с ними. Пустите нас к нашим мужьям! Не имеете права! Бились, царапались. Солдаты, уже стояла цепь в два ряда, нас отталкивали. Тогда вышел врач и подтвердил, что они полетят на самолёте в Москву, но нам нужно принести им одежду, – та, в которой они были на станции, сгорела. Автобусы уже не ходили, и мы бегом через весь город. Прибежали с сумками, а самолёт уже улетел. Нас специально обманули… Чтобы мы не кричали, не плакали…
Ночь… По одну сторону улицы автобусы, сотни автобусов (уже готовили город к эвакуации), а по другую сторону – сотни пожарных машин. Пригнали отовсюду. Вся улица в белой пене… Мы по ней идём… Ругаемся и плачем…
По радио объявили, что, возможно, город эвакуируют на три-пять дней, возьмите с собой тёплые вещи и спортивные костюмы, будете жить в лесах. В палатках. Люди даже обрадовались: поедем на природу! Встретим там Первое мая. Необычно. Готовили в дорогу шашлыки, покупали вино. Брали с собой гитары, магнитофоны. Любимые майские праздники! Плакали только те, чьи мужья пострадали.
Не помню дороги… Будто очнулась, когда увидела его мать: «Мама, Вася в Москве! Увезли специальным самолётом!» Но мы досадили огород – картошку, капусту (а через неделю деревню эвакуируют!) Кто знал? Кто тогда это знал? К вечеру у меня открылась рвота. Я – на шестом месяце беременности. Мне так плохо… Ночью снится, что он меня зовёт, пока он был жив, звал меня во сне: «Люся! Люсенька!» А когда умер, ни разу не позвал. Ни разу… (Плачет.) Встаю я утром с мыслью, что поеду в Москву одна… «Куда ты такая?» – плачет мать. Собрали в дорогу и отца: «Пусть довезёт тебя» Он снял со сберкнижки деньги, которые у них были. Все деньги.
Дороги не помню… Дорога опять выпала из памяти… В Москве у первого милиционера спросили, в какой больнице лежат чернобыльские пожарники, и он нам сказал, я даже удивилась, потому что нас пугали: государственная тайна, совершенно секретно.
Шестая больница – на «Щукинской»…
В эту больницу, специальная радиологическая больница, без пропусков не пускали. Я дала деньги вахтёру, и тогда она говорит: «Иди». Сказала – какой этаж. Кого-то я опять просила, молила… И вот сижу в кабинете у заведующей радиологическим отделением – Ангелины Васильевны Гуськовой. Тогда я ещё не знала, как её зовут, ничего не запоминала. Я знала только, что должна его увидеть… Найти…
Она сразу меня спросила:
– Миленькая моя! Миленькая моя… Дети есть?
Как я признаюсь?! И уже понимаю, что надо скрыть мою беременность. Не пустит к нему! Хорошо, что я худенькая, ничего по мне незаметно.
Думаю: «Надо сказать, что двое. Если один – все равно не пустит».
– Мальчик и девочка.
– Раз двое, то рожать, видно, больше не придётся. Теперь слушай: центральная нервная система поражена полностью, костный мозг поражён полностью…
«Ну, ладно, – думаю, – станет немножко нервным».
– Ещё слушай: если заплачешь – я тебя сразу отправлю. Обниматься и целоваться нельзя. Близко не подходить. Даю полчаса.
Но я знала, что уже отсюда не уйду. Если уйду, то с ним. Поклялась себе!
Захожу… Они сидят на кровати, играют в карты и смеются.
– Вася! – кричат ему.
– О, братцы, я пропал! И здесь нашла!
Смешной такой, пижама на нем сорок восьмого размера, а у него – пятьдесят второй. Короткие рукава, короткие штанишки. Но опухоль с лица уже сошла… Им вливали какой-то раствор…
– А чего это ты вдруг пропал? – Спрашиваю.
И он хочет меня обнять.
– Сиди-сиди, – не пускает его ко мне врач. – Нечего тут обниматься.
Как-то мы это в шутку превратили. И тут уже все сбежались, и из других палат тоже. Все наши. Из Припяти. Их же двадцать восемь человек самолётом привезли. Что там? Что там у нас в городе? Я отвечаю, что началась эвакуация, весь город увозят на три или пять дней. Ребята молчат, а было там две женщины, одна из них на проходной в день аварии дежурила, и она заплакала:
– Боже мой! Там мои дети. Что с ними?
Мне хотелось побыть с ним вдвоём, ну, пусть бы одну минуточку. Ребята это почувствовали, и каждый придумал какую-то причину, и они вышли в коридор. Тогда я обняла его и поцеловала. Он отодвинулся:
– Не садись рядом. Возьми стульчик.
– Да, глупости все это, – махнула я рукой. – А ты видел, где произошёл взрыв? Что там? Вы ведь первые туда попали…
– Скорее всего, это вредительство. Кто-то специально устроил. Все наши ребята такого мнения.
Тогда так говорили. Думали.
На следующий день, когда я пришла, они уже лежали по одному, каждый в отдельной палате. Им категорически запрещалось выходить в коридор. Общаться друг с другом. Перестукивались через стенку: точка-тире, точка-тире… Точка… Врачи объяснили это тем, что каждый организм по-разному реагирует на дозы облучения, и то, что выдержит один, другому не под силу. Там, где они лежали, зашкаливали даже стены. Слева, справа и этаж под ними… Там всех выселили, ни одного больного… Под ними и над ними никого…
Три дня я жила у своих московских знакомых. Они мне говорили: бери кастрюлю, бери миску, бери все, что тебе надо, не стесняйся. Это такие оказались люди… Такие! Я варила бульон из индюшки, на шесть человек. Шесть наших ребят… Пожарников… Из одной смены… Они все дежурили в ту ночь: Ващук, Кибенок, Титенок, Правик, Тищура. В магазине купила им всем зубную пасту, щётки, мыло. Ничего этого в больнице не было. Маленькие полотенца купила… Я удивляюсь теперь своим знакомым, они, конечно, боялись, не могли не бояться, уже ходили всякие слухи, но все равно сами мне предлагали: бери все, что надо. Бери! Как он? Как они все? Они будут жить? Жить… (Молчит). Встретила тогда много хороших людей, я не всех запомнила… Мир сузился до одной точки… Он… Только он… Помню пожилую санитарку, которая меня учила: «Есть болезни, которые не излечиваются. Надо сидеть и гладить руки».
Анализ произведения “Чернобыльская молитва”
При просмотре нашумевшего сериала “Чернобыль” очень меня впечатлила история жены пожарного Игнатенко. Факты сериал переврал мастерски, но, казалось бы, эта история рассказана самой женой Игнатенко, издана книга. Наверное, это-то правда?
И повезло мне найти статью, убедительно раскладывающую этот рассказ “по полочкам” и с действительно научным подходом доказывающую, почему это тоже вранье.
Написал ее Анатолий Владимирович Краснянский, кандидат химических наук, инженер первой категории кафедры радиохимии Химического факультета МГУ имени М.В. Ломоносова. Ссылается более чем на 40 источников. Очень рекомендую тем, кто интересуется данной темой.
Книга жуть какая популярная: людей намного сильнее цепляют эмоции, а не факты и научный анализ.
Дубликаты не найдены
Автор, ты бы написал бы здесь хотя бы пару примеров, где есть несоответствие. Зачем нам лезть по какой-то ссылке и выискивать где правда, где ложь?
Статью не читал. Но могу коротко выразить своё виденье ситуации. Да пожарные, тушившие пожар могли являться источником некой радиоактивности. Они дышали воздухом наполненными радиоактивной пылью, их посыпало радиоактивной пылью и поливало радиоактивной водой, их бомбардировало нейтронами которые могут вызвать наведенную радиаоктивность. Однако потом их переодели в чистую одежду и наверняка не однократно заставили принять в душ (убрав тем самым большую часть осевшей на них радиаоктивной пыли). А наведенная радиаоктивность от нейтронов возникает довольно медленно. Они были у реактора не такое долгое время, чтобы наведенная радиоактивность представляла какую то ощутимую величину.
То есть после всего этого у них наверняка осталась какая то остаточная радиоактивность, но она была не настолько большой, чтобы представлять серьезную опасность для окружающих, что их даже трогать нельзя. Для примера по улицам иногда ходят люди активность йода-137 в теле которых может доходить до 400 МБк и мощность дозы на расстоянии метра 20мкЗв/ч. И при этом эти люди считаются достаточно безопасными, чтобы их можно было выпускать кататься на общественном транспорте.
У меня нет точных данных по активности радионуклидов в теле пожарных. Но из того, что я знаю о радиации могу предположить, что она была не достаточно большой, чтобы убить ребенка в теле рядом стоящей женщины. Скорее всего выкидыш произошел на нервной почве из за переживаний за погибшего мужа и радиация к этому не имела никакого отношения.
Это могло произойти и вследствие получения ею своей личной дозы. Всё-таки она тоже была в тот день в Припяти.
Честно, хотела пару выдержек из этой статьи поместить в самой записи для привлечения внимания, однако там настолько все сочно, что так и не выбрала, какой кусок скопировать и вставить.
Если кратко – ВСЁ, показанное в сериале про Игнатенко – ложь. То есть, конечно правда, что он действительно был пожарным, действительно поехал тушить пожар на Чернобыльской АЭС, правда был женат, правда умер от острой лучевой больнице в Москве. Все остальное: от проникновения его жены в больницу до заражения ее ребенка и всех медиков, контактировавших с ним, – вранье.
За всем остальным придется лезть по ссылке, но кому интересна тема, тот прочитает и не пожалеет.
“Если кратко – ВСЁ, показанное в сериале про Игнатенко – ложь”
“То есть, конечно правда, что он действительно был пожарным, действительно поехал тушить пожар на Чернобыльской АЭС, правда был женат, правда умер от острой лучевой больнице в Москве.”
Ох уж эти словечки
Все равно сериал мне понравился. Даже если и было там немного клюквы и вымысла, но мне кажется даже наши лучше бы и не сняли.
Там не немного, там весь сериал состоит из клюквы и пропаганды, только сделано это максимально умело и в глаза не бросается
После немецких танков под парусами и прочих вывертов нашего кинематографа в это легко верится.
Что со словечками?
Сначала громкое объявление что всё ложь. А потом немаленькое перечисление что же является правдой.
Немалое? То есть, минуты три хронометража?
По такой логике, во всем этом сериале минут 15 правдиво информации, а значит и весь сериал “10 из 10 на кончиках пальцев” и “Правда! Живите по правде!”, да?
Всё что вы знали про Гитлера ложь!
Ну кроме того что он Немецкий диктатор, который развязал мировую войну, проповедовал расовое превосходство и тд
Нет, это хуевая аналогия. Я сейчас хорошую аналогию приведу.
Всё, что вы знали про Гитлера – ложь! Он был художником, ветераном войны, прилежным христианином и любил животных.
Вот – хорошая аналогия, учись
Т.е автор поста активно врёт?
Нет, сериал активно врет.
А какое отношение это имеет к моему комментарию?
Я возмущался авторским выкрутасом. Сначала бросить кирпичь всё вранье, а потом долго подметать осколки стекла.
Ну, не все вранье, есть маленькая крупица правды. Но, как это отменяет то, что большая часть – лживая пропагандистская хуйня? В том числе и с моментами по этому конкретному пожарному и его жене
Я вообще сериал не смотрел поэтому без понятия, но подобные выверты не люблю.
А я не люблю, когда люди выебываются, не зная даже обсуждаемые вопрос
Я обсуждаю построение поста, а его я прочитал. А не сериал.
Все остальное: от проникновения его жены в больницу до заражения ее ребенка и всех медиков, контактировавших с ним, – вранье.
Вот только многое рассказывала сама Игнатенко (есть как минимум три ее интервью и один документальный фильм, посвященный целиком ей) или родственники. То есть, если уж кого то и упрекать во лжи, то не только Алексиевич, но и родственников пожарного или журналистов совершенно различных СМИ, которые в разное время брали интервью. То есть, все врут, один Краснянский режет правду-матку:
То, что рассказывала Людмила Андреевна, установить невозможно, поскольку наверняка нет текста, каждая страница которого была бы подписана Людмилой Андреевной, а подписи удостоверены нотариусом.
И после этого пассажа можно выкидывать в корзину любые факты и слова, которые не устраивают опровергатора, ведь подписей нотариуса нет! А вспоминать про документалку мы, конечно, не будем.
Вот интервью с матерью В. Игнатенко, там она рассказывает про жилье над гаражами – https://gp.by/category/news/society/news89954.html
Вот рассказ об Игнатенко от Феофановой, там про посещение 6й больницы – http://pripyat.com/people-and-fates/vdova-geroya-sovetskogo-. .
Примечательно, что этот рассказ есть у Краснянского в пруфах. В больницу устроилась работать и получила пропуск жена А. Ситникова – Эльвира Ситникова.
А вообще Краснянский это товарищ типа Сёмина, конспиролог и борцун против либерастов. И тактика у него такая же – доебаться до мелочей, типа “монолог” не может быть “молитвой”. Ну охуеть опровергнул.
Да, Алексиевич вероятно закрутила там драму (я сам не читал), что то преувеличила, исказила, но вот эти вот “опровержения” тоже нихуя не объективны. Алексиевич хотя бы пишет интересно, а не “молитва это не монолог”.
Алексиевич после скандала с афган-кунами обычно подписывала свои писули, как “художественно-документальные статьи”. Я честно говоря не знаю об остальных свидетельствах Игнатенко и ее семьи (сейчас вот и зачту), но то что відала Алексиевич звучит как какой-то пиздец. Такой отменной наглой, мерзкой тупорылой истеричкой ТПшкой жену Игнатенко еще нужно постараться представить, серьезно.
Я не автор, но мне не сложно (сам я к этому опровержению отношусь скорее иронически):
“Чернобыльская молитва” – одно из сочинений журналиста Светланы Алексиевич. Книга состоит в основном из монологов, два монолога названы “Одинокими человескими голосами”, а один из монологов – “Интервью автора с самой собой”. [ 1 ].
Низкая логическая культура Алексиевич проявляется уже в названии опуса. Молитва – это обращение к Богу, а монолог – пространная речь действующего лица в драматическом, а также других литературных произведениях, обращенная к самому себе, к группе действующих лиц или к зрителю, а также речь наедине с самим собой или продолжительная речь одного лица, обращенная к слушателям. [2]. Монологи Алексиевич содержат философские и политические рассуждения, анекдоты, ложные слухи и, следовательно, не имеют ничего общего с молитвой.
Логическая ошибка: подмена понятия “монолог” на понятие “молитва” приводит к противоречию между названием книги и ее содержанием. Правильное название книги – “Чернобыльские монологи”: это название соответствует содержанию опуса.
Словосочетание “одинокий человеческий голос” имеет признаки плеоназма: лишнее слово – “человеческий”, поскольку из контекста ясно, что “голос” – это не лай собаки и не мяуканье кошки.
Слово “голос” лексически плохо сочетается со словом “одинокий”. “Голос” имеет семь значений. [2]. Это слово может означать мнение, суждение и высказывание (значение № 6). Именно эти слова связаны по смыслу со словом “монолог”. Но не говорят “одинокое мнение”, “одинокое суждение” и “одинокое” высказывание”, а говорят “единственное мнение”, “единственное суждение” и “единственное высказывание”. Из четырех значений слова “одинокий” [2] стилистичеки согласуются со словом “голос” следующие смыловые оттенки значения № 3: происходящий, совершаемый без других, в отсутствие других. Но “одинокий голос” звучит в присутствии Алексиевич (это ясно из текста), и, следовательно, он не одинокий.
Уот так уот. Теперь вы знаете, как все было на самом деле.
Загрузка...