Анализ рассказа Дюжина ножей в спину революции Аверченко

Дюжина ножей в спину революции» А. Аверченко. Публицистическое и художественное начала. Отношение к революционной эпохе.

Аркадий Тимофеевич Аверченко (1881-1925) – яркий и самобытный русский писатель-юморист, завоевавший еще при жизни титул «короля смеха». На сегодняшний день ни у кого не вызывает сомнений тот факт, что творчество А. Т. Аверченко занимает особое место в контексте отечественной литературы начала XX века, поскольку новеллистика писателя явила собой новый этап в развитии русской юмористики.

Начало XX века ознаменовалось всплеском сатирической литературы, выразившимся в появлении огромного количества сатирических журналов и листков, где печатались эпиграммы на политических деятелей, фельетоны, сатирические сказки и т.д. Однако вскоре появляется новый журнал сатиры и юмора, который сумел затмить «Осколки», «Будильник», «Шут» и другие издания по причине своей непохожести на всю предыдущую сатирическую традицию. «Сатирикон» был уникален по всем параметрам: великолепно иллюстрированный, журнал сознательно отказался от жесткой, злой сатиры в пользу добродушного юмора. Это было новым словом в русской сатирической литературе и сразу привлекло внимание современников. Аркадий Аверченко стал во главе «Сатирикона» с девятого номера и оставался его руководителем до закрытия журнала. Его веселые рассказы публиковались на первых полосах и неизменно привлекали читательское внимание. Приверженность Аверченко американскому и западноевропейскому юмору с сохранением традиций чеховского смеха стало отличительной чертой не только творческого метода Аверченко, но и самого журнала «Сатирикон». О том, что юмор писателя был качественно новым явлением для русской литературы, свидетельствуют многочисленные воспоминания современников. Так, А. И. Куприн писал: «Беззлобен, чист был его первый смех, и легкие уколы не носили в себе желчного льда. Всего труднее определить характер юмора. Надо сказать, что от гоголевского юмора у нас не осталось наследия, шестидесятые и семидесятые годы передали лишь кривую, презрительную, саркастическую усмешку.»

После революционных событий 1917 года Аверченко навсегда покинул Родину и этим подписал себе приговор: долгие 70 лет его творчество было закрыто для русского советского читателя. Стоит ли говорить, что в советском литературоведении практически не поднимался вопрос о влиянии писателей-белоэмигрантов на литературный процесс начала XX века. Таким образом, имя Аркадия Аверченко длительное время почти не упоминалось в связи с историей развития русской литературы.

Вопрос о жанровом своеобразии новеллистики А. Т. Аверченко остается насущным и по сей день. Общеизвестно, что в русской литературе начала XX века одним из самых распространенных жанров был рассказ. «Поиски новых возможностей жанра, стиля – характерная черта литературного процесса рубежа века и начала XX столетия». 1 А. Т. Аверченко, отдавая предпочтение жанру короткого юмористического рассказа, также был озабочен поиском новых возможностей этого жанра. Творчество А. Т. Аверченко удивительно разнообразно в жанровом отношении, что вызывает определенную трудность при классификации произведений писателя. Сложность представляет и то обстоятельство, что в современной науке нет единого подхода к рассмотрению внутрижанровой типологии рассказов.

Для творчества Аверченко характерно обращение к форме повествования от 1-го лица и форме повествования от лица «всеведающего автора», которые открывают перед писателем-юмористом широкие возможности для иронического осмеяния персонажей и высвечивания неприглядных сторон современной ему жизни. Незаслуженно был обделен исследовательским вниманием особый тип повествования, встречающийся в ряде рассказов А. Т. Аверченко, – сказ. Причины обращения писателя-юмориста к сказу, функции сказовой манеры повествования применительно к аверченковским рассказам, преимущества сказа как типа повествования в юмористическом произведении – вот круг вопросов, звучащих особенно актуально для выявления стилевого своеобразия произведений писателя.

Особый интерес для нас представляет творчество писателя эмигрантского периода. Сборник рассказов «Дюжина ножей в спину революции» явился первым осмысленным откликом писателя на водоворот событий, захлестнувших Россию после 1917 года. «Октябрьский вихрь, вздыбивший и перевернувший до основания Россию, вымел за пределы страны. »’, согласно данным историка П. Е. Ковальского, «около миллиона людей», в числе которых оказался и А. Т. Аверченко. Революция глазами аполитичного прежде писателя, представления о дальнейшем развитии жизни в Советской России, обличение политических деятелей, приведших страну к революционному перевороту, а также воспоминания о прежней жизни – вот неполный перечень тем, затронутых Аверченко в небольшом сборнике рассказов. Интересна не только структура сборника, которая, как оказалось, претерпела с течением времени ряд существенных изменений, но и жанровое своеобразие рассказов, входящих в состав «Дюжины ножей. ». Традиционное определение «Дюжины ножей. » как сборника политических памфлетов не совсем уместно, поскольку писатель обращается к разнообразным жанрам (лирический рассказ, сатирическая сказка, рассказ-сценка и др.). Жанровое своеобразие рассказов, в свою очередь, накладывает ряд особенностей на поэтику самого сборника. Важное место при анализе рассказов «Дюжины ножей. » уделяется и отношению А. Т. Аверченко к конкретным политическим деятелям современности. Особое внимание акцентируется на взаимоотношениях В. И. Ленина и А. Т. Аверченко. Привлечение окололитературных материалов, неопубликованных (архивных) источников, а также иллюстраций из фельетонного творчества писателя помогает более полно раскрыть аверченковские взгляды тех лет. Особая, важная роль отводится выявлению способов выражения авторской позиции, которая демонстрирует не только политическое кредо Аверченко-эмигранта, но и гражданские взгляды писателя.

«Ровно десять лет тому назад рабочий Пантелей Грымзин получил от своего

подлого гнусного хозяина кровопийцы поденную плату за девять часов работы –

всего два с полтиной. ». Так начинается рассказ «Черты из жизни

рабочего Пантелея Грымзина». Это пародийно-ироническая завязка воспроизводит

известную формулу ограбления рабочих капиталом. Но далее следует подробный

перечень покупок, сделанных «беднягой Пантелеем» на упомянутые деньги:

выделив часть их на ремонт сапог, он приобрел «пол фунта ветчины, коробочку

шпрот, булку французскую, пол бутылки водки, бутылку пива и десяток папирос», и все это на суточный заработок! Одновременно с этим включается

«естественный» механизм пролетарской ненависти: Пантелей гневно клеймит

богачей-эксплуататоров, наживающихся на труде бесправного народа. Герой

мечтает о свободе для трудящихся: «То-то мы бы пожили по-человечески. ». С той «безотрадной» картиной перекликается второй сюжет, рисующий

положение рабочего Грымзина после обретения «свободы» в результате победившей

революции: о ветчине и шпротах теперь можно лишь мечтать, а на суточный

заработок «гегемон» приобретает лишь фунт «полубелого» хлеба и бутылку ситро.

В финале рассказа звучит авторская оценка происходящего в России: «Эх,

Пантелей, Пантелей. Здорового ты дурака свалял, братец ты мой. ». В

дальнейшем сбитые с толку пантелеи, приученные к «новым» условиям жизни,

составят слой «полуинтеллигентных» граждан, психология которых станет

объектом изображения другого талантливого сатирика – Михаила Зощенко.

От рассказа к рассказу Аверченко убеждает читателя в том, что в классовой

борьбе не может быть победителей и побежденных: от революции в равной степени

пострадали и представители господствующих классов, и те, ради кого было

раздуто пламя революционного мятежа. Все общество оказалось вовлечено в

разрушительное действо, а огромная страна уподобилась поезду, сошедшему с

Общие условия выбора системы дренажа: Система дренажа выбирается в зависимости от характера защищаемого.

Опора деревянной одностоечной и способы укрепление угловых опор: Опоры ВЛ – конструкции, предназначен­ные для поддерживания проводов на необходимой высоте над землей, водой.

Механическое удерживание земляных масс: Механическое удерживание земляных масс на склоне обеспечивают контрфорсными сооружениями различных конструкций.

Дюжина ножей в спину революции

Предисловие

Здесь автор обосновывает мысль, что революция, это не ребёнок, которого нужно защищать. Это молния, но мы же не будем защищать молнию, выходя на поле во время грозы! Автору революция представляется мужиком, который в любой момент выскочит из подворотни, подставит нож к горлу и снимет с вас пальто. Именно в такую революцию и надо воткнуть дюжину ножей.

Фокус великого кино

Автор, словно режиссёр, приказывает некоему Митьке крутить плёнку назад, и перед нами открываются исторические картины: из мёртвых людей выскакивают пули и возвращаются в дула пистолетов, идут вспять поезда, Ленин покидает Россию, Распутин уезжает в Тюмень и т. д. Автор просит остановить плёнку на манифесте 17 октября, данного Николаем II, времени, когда все люди были поистине счастливы.

Поэма о голодном человеке

В одном доме каждый вечер собираются люди и читают доклады о вкусной еде, которую они когда-то заказывали в ресторанах, ещё до революции. Все они голодны, питаются ужасным хлебом и с упоением, иногда переходящим в истерику, жадно слушают доклады.

Трава, примятая сапогом

Рассказчик общается с девочкой, которая не по годам умна и рассуждает на разные политические и военные темы. Её родители до революции были богаты, а теперь мать очень больна из-за недостатка витаминов в пище. Девочка проявляет себя и как ребёнок: просит достать ей котёнка. «По зелёной молодой травке ходят хамы в огромных тяжёлых сапожищах, подбитых гвоздями. Пройдут по ней, примнут её. Прошли — полежал, полежал примятый, полураздавленный стебелёк, пригрел его луч солнца, и опять он приподнялся и под тёплым дыханием дружеского ветерка шелестит о своём, о малом, о вечном.»

Чёртово колесо

Автор рассуждает о том, что такое Луна-парк. Он считает, что здесь может быть весело только дуракам, а он сюда приходит, чтобы на них посмотреть. Приглядывается он к революции и представляет её в виде Луна-парка. На аттракционе «Весёлая кухня», где дураки разбивают шарами посуду, он видит русских чиновников, которых подзуживают иностанцы, а тарелки-это правосудие, образование, наука и т. д. В «Весёлой бочке», где дураки катаются с горки, Аверченко представляет семью, которая стукаясь о разные препятствия постепенно теряет всё: «Бац о тумбу — из вагона ребёнок вылетел, бац о другую — самого петлюровцы выбросили, трах о третью — махновцы чемодан отняли». На чёртовом колесе хозяйничает Керенский, призывая всем кататься, но колесо набирает ход, и людей скидывает на тротуар. Следующими хозяевами колеса объявляют себя Ленин и Троцкий, и всё начинается заново.

Черты из жизни рабочего Пантелея Грымзина

Пантелей получает жалованье за день, 2,5 рубля, покупает себе пива, ветчины, шпрот, у сапожника заказывает подмётки. вот и все деньги разошлись. И во время ужина думает, как же хорошо тем, кто пьёт ликёры и ананасы с рябчиками жуёт. Но вот проходит революция. Теперь он получает за день 2700 р. , отдаёт сапожнику за подмётки 2300, покупает фунт полубелого хлеба, бутылку ситро. За ужином думает, как же хорошо живётся тем, кто пиво пьёт, да шпроты с ветчиной ест. «Почему одним всё, другим — ничего. »

Новая русская сказка

Хватит рассказывать сказку-ложь про Красную шапочку! Давайте раскроем правду: «У одного отца было три сына: до первых двух нам нет дела, а младший был дурак. Состояние его умственных способностей видно из того, что когда у него родилась и подросла дочь — он подарил ей красную шапочку». И вот однажды позвала дуракова жена дочку и велела ей отнести бабушке «горшочек маслица, лепёшечку да штоф вина: может, старуха наклюкается, протянет ноги, а мы тогда все её животишки и достатки заберём».

«Я, конечно, пойду», — отвечает Красная Шапочка. — «Но только, чтобы идти не больше восьмичасового рабочего дня. А насчёт бабушки-это мысль.»

Так пошла она, а навстречу ей заграничный мальчик Лев Троцкий. Он взял всё, что несла Шапочка и предложил свалить пропажу на Серого волка. У бабушки Шапка взяла козлёнка погулять, и тут опять этот мальчик, предложил его съесть, а вину опять на волка переложить. В итоге мальчик предложил убить бабушку и самим жить в её доме, с чем Шапка с удовольствием согласилась. Серый волк прослышал, что на него столько повесили и пошёл разбираться. «Съел заграничного мальчика, сбил лапой с головы глупой девчонки красную шапочку, и, вообще, навёл Серый такой порядок, что снова в лесу стало жить хорошо и привольно. Кстати, в прежнюю старую сказку, в самый конец, впутался какой-то охотник. В новой сказке — к чёрту охотника. Много вас тут, охотников, найдётся к самому концу приходить. »

Короли у себя дома

Автор раскрывает жизнь коронованных особ. Ленин — жена, Троцкий — муж. Они скандалят, перекладывают обязанности друг на друга, Ленин жалуется, что повёлся на уговоры мужа и приехал в Россию. Решают общегосударственные вопросы в спорах и дрязгах. «Вот как просто живут коронованные особы. Горностай да порфира — это на людях, а у себя в семье, когда муж до слёз обидит, — можно и в затрапезный шейный платок высморкаться.»

Усадьба и городская квартира

Автор размышляет над тем, как хорошо жили старые хозяева в усадьбах, еды всегда было видимо-невидимо, гостеприимные были. А потом пошёл клич: «Грабь награбленное», всё разворовали, новые хозяева переселились в облезлые квартиры, да и живут так, по-собачьему, не убираясь, а только мусоря.

Хлебушко

«У главного подъезда монументального здания было большое скопление карет и автомобилей». Подошла к швейцару женщина, попросила разрешения постоять, полюбоваться на разных особ, а звали её Россия. Эти особы мимо проходят, а англичанин зантересовался, не прячет ли она бомбу у себя в котомке. Подошёл, поговорил, обещал помочь. И побрела она восвояси, с надеждой на скорую помощь.

Эволюция русской книги

В форме диалогов описывается несколько этапов. Первый (1916 г.): много книг, огромный выбор. Второй (1920 г.): книг немного, берите те, что есть. Третий: кто-то нашёл книгу, завалявшуюся аж с 1917 г., решили её поделить на 4 части и продать. Четвёртый: известный чтец читает Пушкина наизусть за деньги, а другие удивляются, как это вообще возможно-выучить наизусть. Пятый: читают уже только вывески, и тех недостаёт. Шестой: ходил один гражданин на виселицы смотреть, чтобы почитать, т. к. одна виселица на букву «Г» похожа, другая-на «И».

Русский в Европах

Общаются иностранцы между собой, хвалят друг друга. Среди них оказывается русский. Кто-то начинает его жалеть, кто-то боится, как бы он их не ограбил или бомбу не бросил, начинают у него интересоваться, что же такое взятка, вправду ли ели в Москве собак и крыс, «совнарком и совнархоз опасные болезни?» и т. д. А он говорит, что душа горит, нужно выпить, а потом начинает всех иностранцев поносить. В итоге приносят счёт: «Русский человек за всех должен платить! Получите сполна».

Осколки разбитого вдребезги

Сидят на берегу двое: один бывший сенатор Петербурга, ныне грузчик, другой-бывший директор завода, теперь приказчик комиссионного магазина. Рассуждают о том, как раньше хорошо было, вспоминают много дорогих для них вещей: театры, книги, оперы. Рядом с ними два восточных человека. Рассуждают о прелестях современной жизни, прислушиваются к разговору первых двух и не понимают, о чём те говорят. Тут подходят билетёры, предлагают купить билет, чтобы посидеть на этой набережной. Первые два старика уходят, не желая приобретать дорогие билеты. «За что они Россию так?»

«ДЮЖИНА НОЖЕЙ В СПИНУ РЕВОЛЮЦИИ»

Почему Владимир Ильич назвал это «талантливой книжкой»

Когда я читаю работы В.И. Ленина, мне всегда хочется воскликнуть: «Люди, читайте то, что он писал сто лет назад. Это актуально сегодня».

Нет, я не собираюсь выдавать здесь курс лекций по философии, не буду проводить анализ его бессмертным журналистским работам, таким как, например, о Толстом – «Лев Толстой как зеркало русской революции», «Л.Н. Толстой», о литературе – «Партийная организация и партийная литература», о свободе печати, и так далее. Все это сделано прекрасно до меня.

Просто, читая Ленина, мое внимание привлекла его реакция на книжицу Аркадия Аверченко, то есть серию маленьких рассказов под общим названием «Дюжина ножей в спину революции».

Я читал и раньше юморески писателя Аверченко, известного у нас в России уже тем, что он был в начале прошлого века редактором популярного петербуржского журнала «Сатирикон», в котором публиковали свои произведения такие мэтры писательского мира, как Л. Андреев, С. Маршак, А.Куприн, А.Н. Толстой и сам А. Аверченко. Прочитал я и рассказы, удостоенные внимания вождя революции, в спину которой вонзил свои ножи писатель.

Аркадий Аверченко являлся типичным представителем мелкой буржуазии России, поэтому он с восторгом воспринял Февральскую революцию 1917 года и совершенно не понял революцию Октября, вдохновителем которой и вождем был В.И. Ленин. Это и отразилось в его двенадцати рассказах. Каждый из них оказался сатирическим изображением жизни в России в сопоставлении с жизнью до революции.

Основная идея рассказов высказана была автором в предисловии:

«Скажу в защиту революции более того – рождение революции прекрасно, как появление на свет ребенка, его первая бессмысленная улыбка, его первые невнятные слова, трогательно умилительные, когда они произносятся с трудом лепечущим, неуверенным в себе розовым язычком.

Но когда ребенку уже четвертый год, а он торчит в той же колыбельке, когда он четвертый год сосет свою всунутую с самого начала в рот ножку, превратившуюся уже в лапу довольно порядочного размера, когда он четвертый год лепечет те же невнятные, невразумительные слова, вроде: «совнархоз», «уеземельком», «совбур» и «реввоенком» – так это уже не умилительный, ласкающий глаз младенец, а, простите меня, довольно порядочный детина, впавший в тихий идиотизм».

Рассказы были опубликованы в 1921 году, когда только завершилась Гражданская война, война против интервентов, и не было уголка в России, который бы не охватило пламя войны. Страна находилась в разрухе и голоде, но победила. Вот что говорил Ленин по этому поводу в своей речи на заседании пленума Московского Совета рабочих и крестьянских депутатов 28 февраля 1921 года:

«Я хотел остановиться на самом главном, на том, что, может быть, покажет нам причины нашего ужасного кризиса. Мы должны будем поставить перед собой задачу, к разрешению которой мы выберем путь. Путь этот есть, мы его нашли, но у нас нет еще силы идти по этому пути с той настойчивостью, с той систематичностью, которая требуется создавшимися тяжелыми условиями, оставшимися в наследство после войны. У нас большая нищета во всем, но все же мы разорены не больше, чем разорены рабочие Вены. Рабочие Вены умирают, голодают, дети их также умирают, голодают, но у них нет самого главного, что есть у нас: у них нет надежды. Они умирают, подавляемые капитализмом, они находятся в таком положении, что несут жертвы, но не так, как несем мы их. Мы несем жертвы ради войны, которую мы объявили всему капиталистическому миру. Вот отличие положения, в котором находятся рабочие Петрограда и Москвы, от положения рабочих Вены» (Полное собрание сочинений. Т. 42. С. 357–358).

Аркадий Аверченко умел талантливо писать рассказы, но не видел страданий народа в эпоху царизма. В «Поэме о голодном человеке» он описывает бывших представителей буржуазии, которые за пустым столом бедной России сладострастно вспоминают о том, как приятно проводили время в ресторане у «Альбера», вкушая навагу, фритт и бифштекс по-гамбургски в царской России.

Один из неназванных героев мечтательно провозглашает: «А знаешь, если бы Троцкий дал мне кусочек жареного поросенка с кашей – такой, знаешь, маленький кусочек, – я бы не отрезывал Троцкому уха, не топтал бы его ногами! Я бы простил ему. »

Автору невдомек, что революция совершалась народом именно против тех, кто проедал в ресторанах деньги, полученные на труде миллионов, – тех, кто не мог и думать о таком благополучии.

Нет, он думал о рабочем человеке, но представлял себе его в образе Пантелея Гымзина, который не знал, куда ему деть два рубля с полтиной, полученные от «подлого, гнусного хозяина-кровопийцы» за 9 часов работы. Полтора рубля он потратил на подметки, которые дал ему знакомый сапожник, а на оставшийся «рупь-целковый» пошел и купил «полфунта ветчины, коробочку шпрот, булку французскую, полбутылки водки, бутылку пива и десяток папирос – так разошелся, что от всех капиталов только четыре копейки и осталось».

С большим чувством сарказма Аверченко пишет затем: «И когда уселся бедняга Пантелей за свой убогий ужин – так ему тяжко сделалось, так обидно, что чуть не заплакал. За что же, за что. – шептали его дрожащие губы. – Почему богачи и эксплуататоры пьют шампанское, ликеры, едят рябчиков и ананасы, а я, кроме простой очищенной да консервов, да ветчины – света Божьего не вижу. О, если бы только мы, рабочий класс, завоевали себе свободу! – То-то бы мы пожили по-человечески!»

Да, с таким представлением о жизни рабочего и крестьянина нельзя было понять ни массового выхода народа 9 января 1905 года, расстрелянного царскими войсками, ни Ленского расстрела рабочих, ни самой революции. С такими представлениями невозможно понять и сегодняшних протестных выступлений на Юго-Востоке Украины. Но это я к слову.

Аркадий Аверченко в своих рассказах не упустил возможность «пырнуть ножом» и Ленина с Троцким, издевательски описав их жизнь в Кремле.

Автор пасквиля умер спустя год после ухода из жизни Ленина, так что он не увидел того взлета в жизни советского народа, когда почти каждый, а не только избранные, мог прийти в ресторан и заказать себе поросенка. Доживи он до этого времени, вполне возможно, что талант его проявился бы иначе. И вот именно это понял В.И. Ленин, когда писал свою рецензию «Талантливая книжка»:

«Это – книжка озлобленного почти до умопомрачения белогвардейца Аркадия Аверченко: «Дюжина ножей в спину революции». Париж, 1921. Интересно наблюдать, как до кипения дошедшая ненависть вызвала и замечательно сильные и замечательно слабые места этой высокоталантливой книжки. Когда автор свои рассказы посвящает теме, ему неизвестной, выходит нехудожественно. Например, рассказ, изображающий Ленина и Троцкого в домашней жизни. Уверяю вас, что недостатков у Ленина и Троцкого много во всякой, в том числе, значит, и в домашней жизни. Только, чтобы о них талантливо написать, надо их знать. А вы их не знаете.

Зато большая часть книжки посвящена темам, которые Аркадий Аверченко великолепно знает, пережил, передумал, перечувствовал. И с поразительным талантом изображены впечатления и настроения представителя старой, помещичьей и фабрикантской, богатой, объевшейся и объедавшейся России. Так, именно так должна казаться революция представителям командующих классов. Огнем пышущая ненависть делает рассказы Аверченко иногда – и большей частью – яркими до поразительности. Есть прямо-таки превосходные вещички, например, «Трава, примятая сапогами», о психологии детей, переживших и переживающих гражданскую войну. […]

Некоторые рассказы, по-моему, заслуживают перепечатки. Талант надо поощрять» («Правда». №263, 22 ноября 1921).

Вот подход к критике настоящего демократа. О нем написан пасквиль, а он пишет «талантливая книжка». Вот чему следует учиться и учиться у Ленина, а для этого читать его произведения, в которых можно найти ответы на все существующие сегодня проблемы.

«ДЮЖИНА НОЖЕЙ В СПИНУ РЕВОЛЮЦИИ»

Почему Владимир Ильич назвал это «талантливой книжкой»

Когда я читаю работы В.И. Ленина, мне всегда хочется воскликнуть: «Люди, читайте то, что он писал сто лет назад. Это актуально сегодня».

Нет, я не собираюсь выдавать здесь курс лекций по философии, не буду проводить анализ его бессмертным журналистским работам, таким как, например, о Толстом – «Лев Толстой как зеркало русской революции», «Л.Н. Толстой», о литературе – «Партийная организация и партийная литература», о свободе печати, и так далее. Все это сделано прекрасно до меня.

Просто, читая Ленина, мое внимание привлекла его реакция на книжицу Аркадия Аверченко, то есть серию маленьких рассказов под общим названием «Дюжина ножей в спину революции».

Я читал и раньше юморески писателя Аверченко, известного у нас в России уже тем, что он был в начале прошлого века редактором популярного петербуржского журнала «Сатирикон», в котором публиковали свои произведения такие мэтры писательского мира, как Л. Андреев, С. Маршак, А.Куприн, А.Н. Толстой и сам А. Аверченко. Прочитал я и рассказы, удостоенные внимания вождя революции, в спину которой вонзил свои ножи писатель.

Аркадий Аверченко являлся типичным представителем мелкой буржуазии России, поэтому он с восторгом воспринял Февральскую революцию 1917 года и совершенно не понял революцию Октября, вдохновителем которой и вождем был В.И. Ленин. Это и отразилось в его двенадцати рассказах. Каждый из них оказался сатирическим изображением жизни в России в сопоставлении с жизнью до революции.

Основная идея рассказов высказана была автором в предисловии:

«Скажу в защиту революции более того – рождение революции прекрасно, как появление на свет ребенка, его первая бессмысленная улыбка, его первые невнятные слова, трогательно умилительные, когда они произносятся с трудом лепечущим, неуверенным в себе розовым язычком.

Но когда ребенку уже четвертый год, а он торчит в той же колыбельке, когда он четвертый год сосет свою всунутую с самого начала в рот ножку, превратившуюся уже в лапу довольно порядочного размера, когда он четвертый год лепечет те же невнятные, невразумительные слова, вроде: «совнархоз», «уеземельком», «совбур» и «реввоенком» – так это уже не умилительный, ласкающий глаз младенец, а, простите меня, довольно порядочный детина, впавший в тихий идиотизм».

Рассказы были опубликованы в 1921 году, когда только завершилась Гражданская война, война против интервентов, и не было уголка в России, который бы не охватило пламя войны. Страна находилась в разрухе и голоде, но победила. Вот что говорил Ленин по этому поводу в своей речи на заседании пленума Московского Совета рабочих и крестьянских депутатов 28 февраля 1921 года:

«Я хотел остановиться на самом главном, на том, что, может быть, покажет нам причины нашего ужасного кризиса. Мы должны будем поставить перед собой задачу, к разрешению которой мы выберем путь. Путь этот есть, мы его нашли, но у нас нет еще силы идти по этому пути с той настойчивостью, с той систематичностью, которая требуется создавшимися тяжелыми условиями, оставшимися в наследство после войны. У нас большая нищета во всем, но все же мы разорены не больше, чем разорены рабочие Вены. Рабочие Вены умирают, голодают, дети их также умирают, голодают, но у них нет самого главного, что есть у нас: у них нет надежды. Они умирают, подавляемые капитализмом, они находятся в таком положении, что несут жертвы, но не так, как несем мы их. Мы несем жертвы ради войны, которую мы объявили всему капиталистическому миру. Вот отличие положения, в котором находятся рабочие Петрограда и Москвы, от положения рабочих Вены» (Полное собрание сочинений. Т. 42. С. 357–358).

Аркадий Аверченко умел талантливо писать рассказы, но не видел страданий народа в эпоху царизма. В «Поэме о голодном человеке» он описывает бывших представителей буржуазии, которые за пустым столом бедной России сладострастно вспоминают о том, как приятно проводили время в ресторане у «Альбера», вкушая навагу, фритт и бифштекс по-гамбургски в царской России.

Один из неназванных героев мечтательно провозглашает: «А знаешь, если бы Троцкий дал мне кусочек жареного поросенка с кашей – такой, знаешь, маленький кусочек, – я бы не отрезывал Троцкому уха, не топтал бы его ногами! Я бы простил ему. »

Автору невдомек, что революция совершалась народом именно против тех, кто проедал в ресторанах деньги, полученные на труде миллионов, – тех, кто не мог и думать о таком благополучии.

Нет, он думал о рабочем человеке, но представлял себе его в образе Пантелея Гымзина, который не знал, куда ему деть два рубля с полтиной, полученные от «подлого, гнусного хозяина-кровопийцы» за 9 часов работы. Полтора рубля он потратил на подметки, которые дал ему знакомый сапожник, а на оставшийся «рупь-целковый» пошел и купил «полфунта ветчины, коробочку шпрот, булку французскую, полбутылки водки, бутылку пива и десяток папирос – так разошелся, что от всех капиталов только четыре копейки и осталось».

С большим чувством сарказма Аверченко пишет затем: «И когда уселся бедняга Пантелей за свой убогий ужин – так ему тяжко сделалось, так обидно, что чуть не заплакал. За что же, за что. – шептали его дрожащие губы. – Почему богачи и эксплуататоры пьют шампанское, ликеры, едят рябчиков и ананасы, а я, кроме простой очищенной да консервов, да ветчины – света Божьего не вижу. О, если бы только мы, рабочий класс, завоевали себе свободу! – То-то бы мы пожили по-человечески!»

Да, с таким представлением о жизни рабочего и крестьянина нельзя было понять ни массового выхода народа 9 января 1905 года, расстрелянного царскими войсками, ни Ленского расстрела рабочих, ни самой революции. С такими представлениями невозможно понять и сегодняшних протестных выступлений на Юго-Востоке Украины. Но это я к слову.

Аркадий Аверченко в своих рассказах не упустил возможность «пырнуть ножом» и Ленина с Троцким, издевательски описав их жизнь в Кремле.

Автор пасквиля умер спустя год после ухода из жизни Ленина, так что он не увидел того взлета в жизни советского народа, когда почти каждый, а не только избранные, мог прийти в ресторан и заказать себе поросенка. Доживи он до этого времени, вполне возможно, что талант его проявился бы иначе. И вот именно это понял В.И. Ленин, когда писал свою рецензию «Талантливая книжка»:

«Это – книжка озлобленного почти до умопомрачения белогвардейца Аркадия Аверченко: «Дюжина ножей в спину революции». Париж, 1921. Интересно наблюдать, как до кипения дошедшая ненависть вызвала и замечательно сильные и замечательно слабые места этой высокоталантливой книжки. Когда автор свои рассказы посвящает теме, ему неизвестной, выходит нехудожественно. Например, рассказ, изображающий Ленина и Троцкого в домашней жизни. Уверяю вас, что недостатков у Ленина и Троцкого много во всякой, в том числе, значит, и в домашней жизни. Только, чтобы о них талантливо написать, надо их знать. А вы их не знаете.

Зато большая часть книжки посвящена темам, которые Аркадий Аверченко великолепно знает, пережил, передумал, перечувствовал. И с поразительным талантом изображены впечатления и настроения представителя старой, помещичьей и фабрикантской, богатой, объевшейся и объедавшейся России. Так, именно так должна казаться революция представителям командующих классов. Огнем пышущая ненависть делает рассказы Аверченко иногда – и большей частью – яркими до поразительности. Есть прямо-таки превосходные вещички, например, «Трава, примятая сапогами», о психологии детей, переживших и переживающих гражданскую войну. […]

Некоторые рассказы, по-моему, заслуживают перепечатки. Талант надо поощрять» («Правда». №263, 22 ноября 1921).

Вот подход к критике настоящего демократа. О нем написан пасквиль, а он пишет «талантливая книжка». Вот чему следует учиться и учиться у Ленина, а для этого читать его произведения, в которых можно найти ответы на все существующие сегодня проблемы.

Анализ рассказа Дюжина ножей в спину революции Аверченко

Дюжина ножей в спину революции

Может быть, прочтя заглавие этой книги, какой-нибудь сердобольный читатель, не разобрав дела, сразу и раскудахчется, как курица:

— Ах, ах! Какой бессердечный, жестоковыйный молодой человек — этот Аркадий Аверченко!! Взял да и воткнул в спину революции ножик, да и не один, а целых двенадцать!

Поступок — что и говорить — жестокий, но давайте любовно и вдумчиво разберемся в нем.

Прежде всего, спросим себя, положив руку на сердце:

— Да есть ли у нас сейчас революция.

Разве та гниль, глупость, дрянь, копоть и мрак, что происходит сейчас, — разве это революция?

Революция — сверкающая прекрасная молния, революция — божественно красивое лицо, озаренное гневом Рока, революция — ослепительно яркая ракета, взлетевшая радугой среди сырого мрака.

Похоже на эти сверкающие образы то, что сейчас происходит.

Скажу в защиту революции более того — рождение революции прекрасно, как появление на свет ребенка, его первая бессмысленная улыбка, его первые невнятные слова, трогательно умилительные, когда они произносятся с трудом лепечущим, неуверенным в себе розовым язычком…

Но когда ребенку уже четвертый год, а он торчит в той же колыбельке, когда он четвертый год сосет свою всунутую с самого начала в рот ножку, превратившуюся уже в лапу довольно порядочного размера, когда он четвертый год лепечет те же невнятные, невразумительные слова, вроде: «совнархоз», «уеземельком», «совбур» и «реввоенком» — так это уже не умилительный, ласкающий глаз младенец, а, простите меня, довольно порядочный детина, впавший в тихий идиотизм.

Очень часто, впрочем, этот тихий идиотизм переходит в буйный, и тогда с детиной никакого сладу нет!

Не смешно, а трогательно, когда крохотный младенчик протягивает к огню розовые пальчики, похожие на бутылочки, и лепечет непослушным языком:

— Жижа, жижа. Дядя, дай жижу…

Но когда в темном переулке встречается лохматый парень с лицом убийцы и, протягивая корявую лапу, бормочет: «А ну дай, дядя, жижи, прикурить цигарки или скидывай пальто», — простите меня, но умиляться при виде этого младенца я не могу!

Не будем обманывать и себя и других; революция уже кончилась, и кончилась она давно!

Начало ее — светлое, очищающее пламя, средина — зловонный дым и копоть, конец — холодные обгорелые головешки.

Разве мы сейчас не бродим среди давно потухших головешеек — без крова и пищи, с глухой досадой и пустотой в душе.

Нужна была России революция?

Что такое революция? Это — переворот и избавление.

Но когда избавитель перевернуть — перевернул, избавить — избавил, а потом и сам так плотно уселся на ваш загорбок, что снова и еще хуже задыхаетесь вы в предсмертной тоске и судороге голода и собачьего существования, когда и конца-краю не видно этому сиденью на вашем загорбке, то тогда черт с ним и с избавителем этим! Я сам, да, думаю, и вы тоже, если вы не дураки, — готовы ему не только дюжину, а даже целый гросс «ножей в спину».

Правда, сейчас еще есть много людей, которые, подобно плохо выученным попугаям, бормочут только одну фразу:

— Товарищи, защищайте революцию!

Позвольте, да вы ведь сами раньше говорили, что революция — это молния, это гром стихийного Божьего гнева… Как же можно защищать молнию?

Представьте себе человека, который стоял бы посреди омраченного громовыми тучами поля и, растопырив руки, вопил бы:

— Товарищи! Защищайте молнию! Не допускайте, чтобы молния погасла от рук буржуев и контрреволюционеров!!

Вот что говорит мой собрат по перу, знаменитый русский поэт и гражданин К. Бальмонт, мужественно боровшийся в прежнее время, как и я, против уродливостей минувшего Царизма.

Вот его буквальные слова о сущности революции и защите ее:

«Революция хороша, когда она сбрасывает гнет. Но не революциями, а эволюцией жив мир. Стройность, порядок — вот что нужно нам, как дыхание, как пища. Внутренняя и внешняя дисциплина и сознание, что единственное понятие, которое сейчас нужно защищать всеми силами, это понятие Родины которая выше всяких личностей и классов и всяких отдельных задач, — понятие настолько высокое и всеобъемлющее, что в нем тонет все, и нет разнствующих в нем, а только сочувствующие и слитно работающие — купец и крестьянин, рабочий и поэт, солдат и генерал».

«Когда революция переходит в сатанинский вихрь разрушения — тогда правда становится безгласной или превращается в ложь. Толпами овладевает стихийное безумие, подражательное сумасшествие, все слова утрачивают свое содержание и свою убедительность. Если такая беда овладевает народом, он неизбежно возвращается к притче о бесах, вошедших в стадо свиней».

«Революция есть гроза. Гроза кончается быстро и освежает воздух, и ярче тогда жизнь, красивее цветут цветы. Но жизни нет там, где грозы происходят беспрерывно. А кто умышленно хочет длить грозу, тот явный враг строительства и благой жизни. И выражение „защищать революцию“, должен сказать, мне кажется бессмысленным и жалким. Настоящая гроза не нуждается в защите и подпорках. Уж какая же это гроза, если ее, как старушку, нужно закутывать в ватное одеяло».

Вот как говорит К. Бальмонт… И в одном только он ошибается — сравнивая нашу «выросшую из пеленок» революцию с беспомощной старушкой, которую нужно кутать в ватное одеяло.

Не старушка это, — хорошо бы, коли старушка, — а полупьяный детина с большой дороги, и не вы его будете кутать, а он сам себя закутает вашим же, стащенным с ваших плеч, пальто.

Да еще и ножиком ткнет в бок.

Так такого-то грабителя и разорителя беречь? Защищать?

Да ему не дюжину ножей в спину, а сотню — в дикобраза его превратить, чтобы этот пьяный, ленивый сутенер, вцепившийся в наш загорбок, не мешал нам строить Новую Великую Свободную Россию!

Правильно я говорю, друзья-читатели? А?

И если каждый из вас не бестолковый дурак или не мошенник, которому выгодна вся эта разруха, вся эта «защита революции», — то всяк из вас отдельно и все вместе должны мне грянуть в ответ:

Фокус великого кино

Отдохнем от жизни.

Садитесь, пожалуйста, в это мягкое кожаное кресло, в котором тонешь чуть не с головой. Я подброшу в камин угля, а вы закурите эту сигару. Недурной «Боливар», не правда ли? Я люблю, когда в полумраке кабинета, как тигровый глаз, светится огонек сигары. Ну, наполним еще раз наши рюмки темно-золотистым хересом — на бутылочке-то пыли сколько наросло — вековая пыль, благородная, — а теперь слушайте…

Однажды в кинематографе я видел удивительную картину: Море. Берег. Высокая этакая отвесная скала, саженей в десять. Вдруг у скалы закипела вода, вынырнула человеческая голова, и вот человек, как гигантский, оттолкнувшийся от земли мяч, взлетел на десять саженей кверху, стал на площадку скалы — совершенно сухой — и сотворил крестное знамение так: сначала пальцы его коснулись левого плеча, потом правого, потом груди и, наконец, лба.

Он быстро оделся и пошел прочь от моря, задом наперед, пятясь, как рак. Взмахнул рукой, и окурок папиросы, валявшийся на дороге, подскочил и влез ему в пальцы. Человек стал курить, втягивая в себя дым, рождающийся в воздухе. По мере курения, папироса делалась все больше и больше и, наконец, стала совсем свежей, только что закуренной. Человек приложил к ней спичку, вскочившую ему в руку с земли, вынул коробку спичек, чиркнул загоревшуюся спичку о коробочку, отчего спичка погасла, вложил спичку в коробочку; папиросу, торчащую во рту, сунул обратно в портсигар, надулся — и плевок с земли вскочил ему прямо в рот. И пошел он дальше также задом наперед, пятясь, как рак. Дома сел перед пустой тарелкой и стаканом, вылил изо рта в стакан несколько глотков красного вина и принялся вилкой таскать изо рта куски цыпленка, кладя их обратно на тарелку, где они нод ножом срастались в одно целое. Когда цыпленок вышел целиком из его горла, подошел лакей и, взяв тарелку, понес этого цыпленка на кухню — жарить… Повар положил его на сковородку, потом снял сырого, утыкал перьями, поводил ножом по его горлу, отчего цыпленок ожил и потом весело побежал по двору.

Краткое содержание Аверченко Дюжина ножей в спину революции

Произведение относится к послереволюционному сатирическому творчеству писателя, представленному в качестве сборника небольших ироничных рассказов.

Основной темой двенадцати рассказов сборника является изображение последствий октябрьской революции, непринятой писателем, в сравнении со прошлым России.

В предисловии произведения писатель демонстрирует собственное видение революции в виде неотесанного мужика, готового к нападению в любой момент.

Первый рассказ сборника представляется в виде киноленты, показывающей исторические моменты, вплоть до объявления царем октябрьского манифеста, который принес счастливые мгновения для российских жителей.

Второй рассказ изображается в виде поэмы, описывающей народ, вынужденный слушать лекции о вкуснейшей пище, при этом на деле остающийся постоянно голодным из-за революционного переворота.

Следующим рассказом является изложение истории о стебельке травы, оказывающимся примятым тяжелым сапогом, втоптанным в земле, но жадно желающим ощутить солнечный луч и теплое дыхание ветерка.

«Чертово колесо» представляется рассказом об увеселительном парке, в котором все аттракционы работают в целях уничтожения не только достижений прошлого, но и человеческих жизней. При этом в качестве собственников колеса обозрения, скидывающего людей на асфальт, писатель изображает Ленина и Троцкого.

Затем автор переходит к повествованию о жизни одного из русских рабочих Пантелея Грымзина, который в старые времена получал неплохое жалованье и мог позволить себе хорошее питание, при этом, естественно, возмущаясь богатством других людей, а в нынешнее время, получив гроши за работу, мечтает о прежнем пропитании.

В следующем рассказе писатель излагает в иронической форме сказку про Красную шапочку, раскрывая в ней действия и поступки революционных деятелей, в том числе Троцкого, в виде бесконечной наживы, равнодушия к человеческим проблемам и лживого отношения к людям.

Рассказ «Короли у себя дома» демонстрирует образы Ленина и Троцкого, представленных автором как коронованные супружеские особы, которые внешне изображают благополучное семейство, ежечасно решающее общегосударственные и социальные задачи, а на деле оказываются склочными, постоянно спорящими и ссорящими супругами.

Далее писатель рассуждает о разграбленных старинных усадьбах, прежде представлявшихся гостеприимными домами, а ныне замененными облезлыми квартирами, никогда не убирающимися.

Рассказ «Хлебушко» описывает Россию в образе бедной женщины, скромно наблюдающей беззаботную жизнь зарубежных особ в виде иных мировых государств, среди которых представитель английской страны обещает женщине оказание в будущем помощи.

Особое место в сборнике занимает рассказ об эволюции русских книг, представленных как диалоговая речь, в котором отражается озабоченность автора деградацией населения, лишенного литературного наследия в виде постепенного уничтожения книжного достояния. Вызывает волнение и новелла об отношении иностранцев к русскому народу, вызывающему лишь отторжение и негатив бесконечной пьянкой и откровенным хамством.

В заключительном рассказе, вошедшем в сборник, писатель размышляет о тех прекрасных временах старой России, которая отличается великолепными театральными постановками, множеством отличных литературных произведений, недоступных современному послереволюционному поколению, нежелающему принимать наследие предков, разрушившему все хорошее и не стремящегося создавать новое для собственных детей.

Можете использовать этот текст для читательского дневника

Аверченко. Все произведения

Дюжина ножей в спину революции. Картинка к рассказу

Сейчас читают

Автор начинает свое повествование с детского воспоминания. Это было в день Нового Года, когда 19 век переходил в 20. Автору в тот момент было 7 лет, в доме наряжали ёлку, а мальчика отправили на улицу, чтобы он не радовался раньше времени

В сказке Г.Х. Андерсена «Дюймовочка» повествуется о том, как женщина, у которой никак не получалось завести ребёнка, при помощи колдуньи смогла вырастить себе дочку из зёрнышка

Действия происходят в Шотландии. Макбет отличный воин, имеет прекрасную репутацию, возвращается с очередной победой в обществе своего товарища Банко домой. По пути им встречаются три ведьмы

Произведение польского писателя-прозаика вышло в свет в период обширного распространения всемирной паутины и посвящено романтическим виртуальным отношениям одиноких людей через интернет.

Валька был в пионерском лагере «Рассветный». Каждый год в начале каждой новой смены барабанщики всех отрядов поднимались до восхода солнца, и все вместе шли встречать рассвет на берег реки